1979 г. рванула хомейнистская революция, и в Иране к власти пришли исламские фундаменталисты. В том же году фундаменталисты, но уже рыночные, пришли к власти в Великобритании, на следующий год – в США. В 1982–1983 гг. разразился долговой кризис, в 1986 г. обвалилась нью-йоркская биржа, 19 октября 1987 г. рухнул Уолл-стрит (индекс Доу-Джонса упал на 508 пунктов – рекордное падение за один день); в 1989 г. по Восточной Европе прокатились антикоммунистические революции, а в 1991 г. рухнул «исторический коммунизм» и распался СССР, т. е. провалился марксистский прогрессистский проект Модерна. Противники коммунизма и СССР поспешно объявили это победой либерализма – полной и окончательной (и в этом смысле «концом истории»). На самом деле это был двойной подлог – как по линии «конца истории», так и по линии либерализма.
Думаю, правы те, кто считает, что так называемый «неолиберализм» имеет минимальное отношение к либерализму, что на самом деле это неоконсерватизм, «правый радикализм», отрицающий реальный либерализм и его ценности. В любом случае XX век заканчивается как крушение обоих прогрессистских проектов Модерна – марксистского и либерального, обоих форм универсалистской геокультуры Просвещения, по которому – я согласен с Дж. Грэем – впору справлять поминки. Впрочем, поминки по Просвещению справляются уже с конца 1970-х гг. Первые поминки прошли не в ядре капсистемы, а на периферии, словно по принципу «язычник, страдающий от язв христианства» им стала иранская революция – первая революция XX в. в «третьем мире» не только не под левыми, но и не под светскими, а под религиозными, антипросвещенческими лозунгами. Ну а затем уже в ядре пришёл «неолиберализм» (с его свободой без равенства и братства) – стратегия ограничения прогресса 15–20 процентами мирового населения и отсечения от этого прогресса «остального» человечества.
Крушение СССР и то, что произошло с РФ в 1990-е гг. стало наглядной иллюстрацией отсечения и «конца прогресса», по крайней мере, всемирного, универсального. Ну а селективный, партикуля-ристский прогресс – это уже не прогресс. Не случайно в 1990-е гг. стали одна за другой появляться книги с названиями «The end of progress», «La fin de Lavenir». Они очень хорошо вписывались в общую антипрогрессистскую атмосферу, установившуюся уже в 1980-е гг. Как-то незаметно научную фантастику (science fiction) вытеснил жанр фэнтези, а в самой научной фантастике собственно научный, просвещенческо-рациональный элемент уменьшился и ослабился, а фэнтезийный (т. е. по сути сказочный) усилился. Достаточно взглянуть на эволюцию Пола Андерсона, Гарри Гаррисона и многих других авторов, начинавших в 1950-е – 1960-е годы в качестве классических научных фантастов.
Фэнтези – это не просто ненаучная фантастика. Если science fiction – это будущее в будущем, «будущее-как-будущее», то фэнтези – это прошлое в будущем и как будущее. Это сказочная версия мира средневековья и древности, населённая драконами, гоблинами, эльфами, гномами, ликантропами и т. д., опрокинутая в будущее и дополненная сверхсовременной техникой. Но суть дела не меняется от того, что местом действия фэнтези может быть и космос, в котором летают фотонные звездолёты и совершаются «прыжки» через гиперпространство и параллельные миры. Остаётся главное – сказочномистический ход происходящих событий. И именно в пользу такого хода и жанра склонилась чаша весов в 1980-е гг. Отсюда – фантастический рост популярности с 1980-х «Властелина колец» Дж. Р.Р. Толкина, «поттеромания» 1990-х, огромная популярность ролевых игр (прежде всего в США) типа «Башен и Драконов» («Dungeons and Dragons») и различных «Quests», мистических триллеров Стивена Кинга, Дина Кунца и др., вот уже почти четверть века сохраняющих свою популярность.
Поворот от науки к сказке и от Современности к Средневековью и Древности (повторю, независимо от того, помещены ли они теперь в будущее, в космос или находятся в вымышленном мире, вроде Mystara World или Hallow World «Башен и Драконов») захватил не только массовую литературу и игры, но, естественно, и кино, чему в немалой степени способствовали возможности, предоставленные компьютером.
В последней четверти XX в. нарастала непредсказуемость, хаотичность мира, подрывающая веру не только в прогресс, но и просто в рациональное. Поразительно, но происходит иррационализация и религиозная синкретизация даже светских и марксистских идейных систем, движений. Так, перуанская «Сендеро луминосо» («Светлый путь») – марксистская организация с маоистским уклоном, созданная университетским профессором А. Гусманом, в какой-то момент начала «модифицироваться» с помощью индейского милленаризма, и лидер организации стал рассматриваться в качестве реинкарнации последнего Великого Инки, убитого испанцами в 1572 г. Исследователи также отмечают использование мифов об Ангкоре «красными кхмерами». Можно привести и иные примеры, но и этих достаточно для иллюстрации общей тенденции.
Итак, похоже, что Занавес Истории опускается не только над XX веком, но и над веком или даже эпохой прогресса – в смысле: над эпохой надежд на всемирный, универсальный, для всех прогресс, веры в него. Finita. Похоже, и хозяевам современного рынка этот «пряник» больше не нужен, достаточно «кнута» рынка. А, собственно, почему и как возникла идея прогресса, «овладевшая массами» и ставшая материальной силой последних двух столетий, умирающей на наших глазах эпохи Просвещения?
III
В смысле направленного в лучшую сторону развития слово «прогресс» используется в западноевропейских языках с начала XVII в. При этом упор делался в основном на умственный прогресс. Ясно, что сама идея прогресса как лучшего будущего в качестве необходимого (хотя и недостаточного) условия требует линейного времени, возможна только в нём, а не в циклическом. Китайцы и индийцы воспринимали ход событий циклически (классика – китайская «И-цзин»), как вечное изменение, причём цикл «разматывался» в сторону ухудшения, лучшие времена («золотой век») – позади. Первыми, у кого появилась вера в лучшее будущее, были древние евреи, однако они не связывали это будущее с нравственным совершенствованием. Такой шаг сделали христиане. На первый взгляд они переместили «золотой век» в будущее. На самом деле проведённая ими хронооперация была сложнее и хитрее.
Как любил говорить Маркс, единственное пространство человека – это время. Но объективно это время оказывается повернутым к христианскому (европейскому) человеку прошлым, у европейского человека неосвоенным осталось только одно временное «измерение» или состояние – прошлое. Будущее он когда-то перенес в настоящее, а настоящее уже освоено. Это ставит европейского исторического субъекта в тяжелое положение, поскольку в европейской традиции прошлое всегда имело знак «минус».
В западной цивилизации как творении христианского и христианизирующего исторического субъекта всегда существовали элементы, которые, в зависимости от угла зрения, могли трактоваться как качественно более древний и как качественно более современный. Это определялось наличием и взаимодействием античного и христианского (христианско-германского) начал. В христианской мысли понятие «современный» имеет то значение, что по отношению к нему первым его носителем, т. е. носителем современности, оказывается Иисус Христос. Жизнь Иисуса была принята в качестве даты вытеснения одновременно в священной и светской истории и
