Николан взял ее за руки, сильно сжал их, выказывая, пусть и в малой степени, те чувства, что переполняли его.
— Я не собирался столь скоро признаваться тебе в любви, — воскликнул он. — Но, так уж получилось, что сил молчать больше нет!
— Ты не подумал обо мне, — мягко укорила его Ильдико. — Когда женщине признаются в любви, она должна выглядеть как богиня. Одетая в шелка, что нежно шуршат при любом ее движении, с уложенными волосами. Надушенная и напомаженная. А я сейчас напоминаю утопающую мышку.
— Ты прекраснее Клеопатры со всем ее золотом, парчой, драгоценностями.
Ильдико радостно улыбнулась.
— Какой у меня галантный кавалер! Я не забуду этого комплимента. Но, пожалуйста, позволь объяснить, что привело меня сюда вслед за тобой. — У самого ствола она нашла кусочек сухой земли, села, понизила голос. Настроение ее переменилось к худшему. — Я уверена, что вскорости многое может случится. Непонятное, может, ужасное. Я пришла, чтобы поговорить с тобой наедине о том, что мы можем предпринять.
Николан присел рядом. Дождь лил все с той же силой. Казалось, боги открыли все вентили в небесных цистернах, решив вылить на землю весь зимний запас влаги.
— В тот день в Эпире, когда я возвращалась на Хартагере после заезда, я столкнулась с невысоким темнокожим мужчиной, что сидел у стены, подкидывая и ловя золотые монеты. Он был невероятно уродлив, злобного вида, но заговорил со мной очень дружелюбно. Сказал, что выиграл это золото, поставив на меня и вороного, и теперь хочет отплатить мне добром, дав дельный совет.
Он сказал, что приехал из Африки и каким-то боком связан с лошадьми и скачками, а потому общается с разными людьми и многое слышит. «Уезжай, — посоветовал он мне. — Уезжай немедленно. Этот ужасный Аттила заслал сюда своих шпионов. Они сообщат ему о твоем местопребывании». Я возразила, что Аттила ничего не сможет поделать со мной, поскольку мы находимся так далеко от границ его империи. Темнокожий мужчина покачал головой. "Он схватит всех твоих родственников и друзей и будет угрожать, что все они умрут медленной смертью, если ты не приедешь к нему. Но он на это не пойдет, не зная, где ты находишься. Слушай меня, золотоволосая госпожа. Уезжай в Афины. Найми корабль и плыви на Восток. До самого Китая. Только там до тебя не дотянутся его щупальца.
Я рассказала об этом разговоре вдове. Она знала этого человека. «Он парень честный. Если он говорит, что шпионы Аттилы здесь, значит, так оно и есть. Мы должны уехать немедленно». И мы уехали в тот же вечер. Маленький темнокожий мужчина пришел к нам перед самым отъездом. «У шпионов Аттилы есть картинка, на которой изображена ты. Не теряйте времени». Мы умчались в Афины, но не сели на корабль, как предлагал он, а отправились на север, в Константинополь.
Прошлым вечером я говорила с отцом и он дал мне тот же совет, что и тот африканец. Только предложил ехать через Галлию и сесть на корабль, идущий на Восток, в Марселе. Он хочет, чтобы со мной уехали Евгения, Ивар и Лаудио, если ее удастся уговорить.
— Он знает обо мне? — спросил Николан.
— Я сказала ему, что ты с нами. Он глубоко задумался, прежде чем заговорил вновь: «Он понадобится здесь, когда империя Аттилы развалится, словно полено под топором дровосека». Я сказала, что именно поэтому ты и вернулся, и он добавил: «Он должен занять место моего бедного Рорика». Тогда я заявила, что никуда не поеду.
— Но ты должна! — воскликнул Николан.
Ильдико смотрела на тропу, по которой ручьем текла вода.
— Нет. Другие пусть едут. Я сама уговорю их. Им нет нужды рисковать жизнью. Но мое место здесь.
— И что сказал на это господин мой Мацио?
— Он спросил, хочу ли я остаться из-за тебя. Я сказала… — Ильдико запнулась. Лицо ее, до того бледное, внезапно стало пунцовым.
— Пожалуйста. Скажи мне, что ты ему ответила?
Губы Ильдико дрогнули.
— Я ответила: «Да».
Их взгляды встретились. Они молчали, потому что все было ясно без слов. Он получил ответ, которого ждал, и теперь его захлестнула волна радости, ибо понял, что ему есть на что надеяться, к чему стремиться.
Он вновь взял Ильдико за руки.
— Ты тоже считаешь, что мне нужно остаться?
Она ответила без малейшего колебания.
— Возможно, это будет стоить нам жизни. Но другого пути нет.
Николан кивнул.
— Ранно тут же выдвинет свои обвинения перед Ферма. А шпионы Аттилы доложат ему о твоем возвращении домой. Ты все равно готова рискнуть?
— Я останусь с тобой.
— Тогда мы должны хоть как-то обезопасить себя. Я немедленно поеду к отцу Симону и попрошу его обвенчать нас. Возможно, он даже согласится поселить нас в своей пещере на холме Бельдена.
— Пока мой отец жив, я буду при нем. Потом… если ничего не помешает… я присоединюсь к тебе. Места там хватит нам обоим. Отец Симон как-то сказал мне, что пещера большая и не очень сырая.
— Я привез тебя сюда в тяжелый момент, — Николан печально покачал головой. — Отказаться от двух тронов, чтобы попасть в такую передрягу.
Ильдико с нежностью посмотрела на него.
— Я всем довольна. Думаю, нам пора возвращаться. Утром я еще не видела отца, а он, возможно, спрашивал обо мне.
Он наклонилась, чтобы снять башмачки.
— Пойду босиком по траве.
Башмачки были такие маленькие, практически невесомые. Николан положил их в карман насквозь промокшей туники. Затем положил руки ей на плечи, развернул Ильдико лицом к себе.
— Наш небесный Создатель, трудам которого обязано своим существованием все живое и неживое, поступил несправедливо, когда решил даровать тебе такую красоту. Несправедливо по отношению к другим женщинам и несчастным мужчинам, которые с первого взгляда безумно влюбляются в тебя, — он прижал ее к себе и поцеловал, в первый раз. Поцелуй этот длился вечно, а Ильдико, похоже, не возражала, уютно устроив головку у него на плече. — Теперь я верю, что ты действительно принадлежишь мне. И я счастливейший смертный на земле!
Когда они, держась за руки, вышли из-под деревьев, дождь поутих. Просветлело и небо. Но они побежали по мокрой траве, не обращая внимая на брызги, летевшие во все стороны, если ноги их попадали в лужи. Еще до того, как они спустились с холма, стало ясно, что ливень кончился. Северный ветер начал рвать облака и в просветах, через которые врывались солнечные лучи, показалось синее небо.
Николан сжал ладонь Ильдико.
— Ты, похоже, можешь бежать так же быстро, что и я. Однако я не вижу крылышек на твоих плечиках.
Ильдико остановилась у изгороди, огораживающей луг, хотя вся дрожала от холода в мокрой одежде.
— На это стоит посмотреть. Мне хочется знать, полагают лошади Хартагера своим королем или уже нет.
Все лошади укрылись от дождя в конюшнях, но, видя, что он закончился, черная голова появилась из ворот. И долго, не меньше минуты оценивала ситуацию.
— Я так и знала! — радостно воскликнула Ильдико. — Они ждут его команды. Посмотрим, что будет дальше.
Хартагер медленно вышел из конюшни. Сделал несколько осторожных шагов, остановился, поднял голову, изучающе посмотрел на облака. Взмах его хвоста, похоже, послужил сигналом, поскольку остальные лошади последовали за ним. Они держались за его спиной плотной кучкой. Поневоле напрашивалось сравнение с генералом, обозревающим поле битвы, и его штабом, ожидающим приказов. Затем молодняк, однолетки и двухлетки, помчались галопом на другой конец луга.
Ильдико присела и знаком предложила Николану последовать ее примеру.
— Не хочу, чтобы он меня видел, — прошептала она. — У меня ничего для него нет, а он знает, что я всегда приношу ему яблоко или кусок сахара. Пойдем отсюда.
Пригнувшись, они направились к дому.
— Ты высоко ценишь возможности великого Хартагера, — заметил Николан. — Иной раз можно подумать, что он рожден с человеческим разумом.
Ильдико пренебрежительно фыркнула.
— Да он умнее большинства людей. Он всегда знает, как себя вести, что делать. Он держит себя в отличной форме и никогда не ест слишком много. Он требует уважения и указывает своим подданным положенное им место. А какое у него чудное сердце!
— Ты разбираешься в лошадях гораздо лучше меня, — смиренно признал Николан.
— Дорогой мой, тебе просто не дали возможности пообщаться с ними. Ты был совсем юным, когда работорговцы увезли тебя. И потом, твой отец, как и многие крупные землевладельцы, держал не только лошадей, но коров и овец. Роймарки многие поколения занимались только лошадьми. Не одно столетие. Я уверена, они узнали многое такое, что просто недоступно другим, — она задумалась, потом добавила. — Боюсь, придет день, когда наш род прервется и наши знания будут потеряны и забыты.
— Ты веришь, что они понимаю твои слова?
— В определенном смысле. Естественно, они не понимают значения многих слов, но интонации голоса для них — открытая книга. Они знают, когда ты доволен или зол. Они могут сказать, когда ты весел или печален. Они наблюдают за тобой уголком глаза и им известно, что ты задумал, — Ильдико помолчала. — Ты часто говорил со своими лошадьми?
