– И еще, – добавляет другая, – можно ли примирить рецептивную эстетику Изера с гегельянством Лукача?
Давайте оставим Петворта на минутку и пойдем поищем туалет, пока он разбирается с этими вопросами и другими, весьма важными, которые преподаватели по всему миру обсуждают с приглашенными лекторами: идиотизм министерства, затеявшего реформу образования, но не успевшего подготовить ее к началу семестра, так что в итоге учебники не заказаны и занятия приходится отменять, студенты протестуют, власти их усмиряют, а бедные преподаватели вынуждены сидеть по домам и заниматься собственными исследованиями.
– Спасибо за чудесный семинар, и я хотел бы, если можно, отобедать вас вечером, – говорит профессор Влич, провожая Петворта к облезлому автомобильчику.
Дважды вернувшись (один раз за портфелем, второй раз – за оттиском статьи одной из профессориц), Петворт наконец уезжает в старенькую гостиницу у реки.
Так он работает день и вечер. В восемь заходит профессор Влич в сопровождении мрачной пожилой дамы.
– Моя супруга, – говорит он. – Она не знает английского. Будет сидеть очень тихо. У нее есть журнал.
– Ей не станет скучно? – спрашивает Петворт за столом под зонтиком у реки.
– Ничуть, – отвечает профессор Влич. – Она будет есть. И, может быть, ваша переводчица что-нибудь ей скажет. Надеюсь, вы уже попробовали нашу вкусную еду, в Глите она очень хорошая. Вот традиционное блюдо: зеленый огур, моченный в бродячем молоке. Или, может быть, вы хотите мозги? Как ваш монетаризм? Вы думаете, он работает? Я считаю, сейчас в деньгах больше нет никакого смысла. Все наши экономики неправильные, капиталистическая и социалистическая. Конечно, наши беды рациональнее, мы лучше их планируем. И всё же повсюду у людей есть какие-то достатки. Новая одежда, телевизионные приемники, может быть, маленькое авто. Даже у наших людей здесь много добра. Однако я хотел бы понять, представляют эти вещи истинный объект наших желаний, или деньги заставляют нас их покупать? У меня есть квартирка, чтобы в ней жить, авто, чтобы в нем ездить, но стал ли я счастливее? Я меньше смеюсь, больше себя волную. Вы были в США?
– Да, – отвечает Петворт.
– Такие они, как описал Тенесси Уильямс, загнивающая нация? Люди лежат в горячих ваннах и всё время разводятся, чтобы жить в одиночке? Анализировали ли вы, когда были там, чтобы сохранить ясность ума? Мне кажется, у вас она есть. Были ли вы в секс-шопе? И что там купили? Я даже не знаю, что там продают. Правда ли, что теперь в университетах проводят семинары с голыми преподавательницами? Как ваше «я» и ваше «оно»? Очень рекомендую эскимо. Здешнее фирменное блюдо. Если хотите, закажу.
– Спасибо, – говорит Петворт.
Профессор Влич обращается к печальному официанту, затем снова поворачивается к Петворту.
– Очень жаль, всё съели. Может быть, тогда фрукт? У него есть один апельсин.
Обычный день, и следующий обещает быть таким же. Приезжает облезлый автомобильчик, Петворт отправляется в университет и в той же мрачной аудитории читает лекцию про увулярное R. Слушателей сегодня поменьше, может быть, оттого что увулярное R – не столь животрепещущая тема, или оттого, что погода хмурится, или оттого, что есть другое развлечение: с улицы доносятся крики студентов и даже, кажется, салют. Однако человек с газетой не преминул явиться и сегодня даже больше вчерашнего похож на Плитплова: в какой-то момент он, заслушавшись, отводит газету, являя взглядам белую спортивную рубашку, как у Плитплова; впрочем, их носят и другие, да и вообще это может быть обман зрения. Позже, по пути в кафетерий, Петворт замечает, что некоторые окна в коридоре забиты досками (вероятно, вследствие утреннего празднования), а в воздухе чувствуется едкий дымок. После перерыва начинается очередной семинар, и профессор Влич, человек явно либеральный, хочет, чтобы беседа больше напоминала диалог; в начале он подробно объясняет, в чем диалог состоит.
– В диалоге, – говорит он, сидя в маленькой аудитории, под звук рвущихся снаружи шутих, – каждый партнер считается согласной личностью, никто не должен раболепствовать и никто быть сверху. Конечно, в диалоге разные партнеры имеют разные приоритеты и объекты внимания не могут быть одними и теми же. Однако если диалог будет развиваться удачно и станет подлинным сотрудничеством, разные элементы сойдутся к взаимному удовольствию партнеров. В диалоге существует тенденция к индивидуализации, но она подлежит критике. Наша цель не частичный, а полный диалог. Теперь прошу начинать.
Диалог продолжается большую часть дня, потом профессор Влич ведет Петворта к облезлому автомобильчику на стоянке. Всё вокруг усыпано битым стеклом, дымятся несколько канистр, возле университета стоят защитного цвета фургоны с решетками на окнах, за которыми угадываются люди.
– Что-то произошло? – спрашивает Петворт.
– О, пустяки, – отвечает профессор Влич. – Кажется, была маленькая студенческая демонстрация по поводу нашего языка. Знаете, у нас их так много, южные и северные, индоевропейские и тюркские. Все перепутаны и все хотят быть главным языком страны, отсюда небольшие проблемы.
– Мне казалось, у вас была языковая реформа, – говорит Петворт.
– Одна реформа, и некоторые требуют еще, – отвечает профессор Влич. – Ладно, это мелкая проблема, мы быстро ее решим. Ваша лекция очень хорошая, и сегодня мы хотим вас благодарить. Просим быть нашим гостем на торжественном преподавательском банкете. И вашу переводчицу тоже. Сейчас наш сотрудник отвезет вас в гостиницу. Милиция пропустит машину, я договорился. Если вы сможете быть готовы к восьми, мы за вами заедем.
Время переодеться в целомудренной спаленке над рекой, время порадоваться маленьким радостям приятного визита в Глит. Потом они с Марысей Любиёвой сидят в вестибюле гостиницы. Подъезжает крохотный автомобильчик с четырьмя низенькими полными профессорицами; теперь на них цветастые платья, в руках большие дамские сумочки. Машина везет всех шестерых по узким, тихим улочкам Глита в старый бревенчатый ресторан «Нада», уже полный примелькавшимися за два дня лицами. Звучит смех, сияют улыбки, Петворта гладят по руке и проталкивают к почетному месту за столом.
– Вот белое вино, вот красное, вот сок, если хотите, – говорит профессор Влич, который сидит напротив Петворта. По обе стороны длинного стола улыбаются, смеются и болтают профессорицы. В ресторане низкий потолок, с которого свешиваются цветочные горшки; любопытная коза смотрит через окно на длинный, уставленный бутылками стол, за которым, как положено на преподавательской гулянке, гуляют преподаватели.
– Я читала вашего великого поэта-разоблачателя, Филипа Ларкина, – говорит полная профессорица справа от Петворта. – Я бы хотела съездить в Англию, поговорить с ним три дня и написать диссертацию.
– Вы знаете университетского писателя Броджа [23]? – спрашивает другая. – Который написал «Меняясь к западу»? Думаю, он очень смешной, хотя временами его идеологическая позиция не ясна.
– Вам нравится Глит? – спрашивает дама с другой стороны стола. – Он правда очень милый, кроме землетрясений. Тогда наши дома падают и совсем не весело.
– О, мой английский, я бы хотела, чтоб он был лучшей, – говорит другая дама с противоположной стороны стола. – Ваш язык очень трудный. Всегда такие фразы, которые кажутся правильными, но их говорить нельзя. Они хохотят. Это дама, которую я хочу есть.
– А некоторые фразы можно говорить в Британии, но нельзя в Америке, – говорит дама справа от Петворта.
– Когда в США, – подается к нему дама, сидящая за ней, – нельзя говорить женщине: «Можно мне погладить вашу киску?» Фраза правильная, но смысл другой, только я не знаю какой.
– Не знаете? – спрашивает дама, сидящая третьей от Петворта. – Сейчас объясню.
Смех ширится. Перед Петвортом ставят горшок с непонятным скворчащим кушаньем; в бокал подливают и подливают незнакомое вино.
Странные слова звучат в голове, английская, но не совсем английская речь – язык как средство межнационального общения. Все лица устремлены к Петворту, он говорит про закон бутерброда и золотое правило, про синицу в руках и камень за пазухой, про гомерический хохот и ветер в голове, сыплет счастливой болтовней заезжего лингвиста.
– Я была в Уэльсе, там очень темно, – говорит дама с другой стороны стола.
– Вы в Глите, – произносит соседка справа. – У нас сильная устная традиция, мы любим рассказывать истории.
– О да, мы ими знамениты, – подхватывает дама, которая сидит за ней.
– Я слышала, у вас инфляции, – говорит соседка слева. – У нас тоже, но другие.
– Желаете услышать одну нашу историю?
– Про портного?
– Нет, про шаха.
– В Уэльсе очень много чайных, все закрыты.
