Николай Шарыгин. 19/XII-38.
Москва. 24 декабря 1938 года.
Дастуриев отправился к руководству - объяснять причину неудачи. Три капитана, оставшись в отделении, занялись составлением отчета, стараясь последовательно изложить предсказания дяди Коли. - Рука не поднимается такое писать,- стонал политически выдержанный Кольцов.- Как вообще можно хотя бы подумать, будто наше правительство подпишет мирное соглашение с фашистами?! - Между прочим, мысль вполне здравая,- заметил Антон Петрович.- Если бы Николашка в четырнадцатом послушал Распутина и не объявил войну Вильгельму, многое могло по-другому случиться. Не было бы таких страшных потерь, Проливы стали бы нашими... Он вовремя прервал перечисление преимуществ русско-германского союза против Антанты. Очевидно, что подобный расклад сил в мировую войну должен был вычеркнуть из истории все революционные катаклизмы - и февральский, и октябрьский. Говорить об этом вслух, конечно же, не стоило. Между тем Воронин тоже засомневался, стоит ли упоминать, что Дастуриеву предстоит отправить в мир иной неведомых генералов и министров. Поразмыслив, они решали, что большого вреда не будет: в СССР ни тех, ни других нет, то есть убивать майор будет иностранцев, которым туда и дорога. Вошла Гладышева, отвозившая Павлика Медникова в интернат НКВД. - Взяли мальчонку,- сообщила Вера.- Будем за ним присматривать. Сентиментально повздыхав, старший лейтенант присоединилась к общей работе, но лицо ее не выражало сильного энтузиазма. - Чего кривишься? - спросил Кольцов.- Зубы болят? Недовольно поглядев на него, Вера сказала: - Немного пользы от таких предсказаний. Старикашка не смог даже правильно угадать название нашего отделения. Какую-то комиссию придумал. Садков повторил, что все предсказания не могут сбыться и что надо поскорее заканчивать отчет. Когда они дописывали последнюю страницу, вернулся Дастуриев. Вид у него был необычный - словно майор с трудом сдерживает смех. - Что случилось, Кадаги Дастуриевич? - забеспокоилась Гладышева. - Ничего особенного...- Дастуриев дернул щекой.- Просто три дня назад нас переподчинили центральному аппарату. Теперь мы называемся Особой Комиссией при наркоме внутренних дел.
Кузница нибелунгов
Силезия. Шахта "Святой Августин". 16 мая 1948 года.
- Герр официр... Голос пленного звучал жалобно и даже умоляюще. Наверное, лет шесть назад эсэсовец был откормленным наглым детиной - одним из тех подонков, кто убил его родителей. Каторжные работы превратили этого сверхчеловека в изможденного сгорбленного доходягу. - Слушаю вас,- брезгливо сказал лейтенант Подугольник. Услышав родную речь, бывший образцовый ариец вытянулся в строевой стойке и пролаял: - Эгон Хегер, шарфюрер СС. Служил в охране этой шахты, на Восточном фронте не был! Очевидно, эсэсовский унтер-офицер желал продемонстрировать, что чист перед советскими людьми. Владимир нетерпеливо сказал: - Что вам нужно от меня? - Герр лейтенант, могу ли я рассчитывать на снисхождение, если дам важные сведения оккупационным властям? - Это зависит от важности сведений. Помявшись, немец доложил, что ему известен сектор шахты с очень высоким содержанием руды. По словам Хегера, тот штрек был завален осенью 1943 года и с тех пор не разрабатывался. - Меня перевели из Франции после ранения в Арденнах,- торопливо говорил он.- Я слышал разговоры старых охранников о том, что в шахте выделялся ядовитый газ, несколько рабочих отравились насмерть. Поэтому вызвали команду саперов и подорвали тоннель. Сообразив, о каком штреке идет речь, особист заинтересовался, но на всякий случай уточнил: - Вы говорите про "Йот-четыре"? - Так точно, герр лейтенант. Подугольник помнил, как в прошлом месяце горняки начали разбирать завал в штреке J4. На поверхность подняли около ста тонн породы, но пробиться сквозь нагромождение камней и песка не удалось. Архивы не сохранились, и в шахтном управлении посчитали, что завал тянется до конца тоннеля. Когда Владимир сказал об этом, бывший шарфюрер, подобострастно гримасничая, снова спросил, на какое поощрение может рассчитывать. - Хочешь стать бригадиром или работать на кухне? - спросил лейтенант. - На складе или в бане, герр... - Я похлопочу. Рассказывай дальше. - Благодарю, герр лейтенант! Вы легко сможете пробить засыпанный участок. Хорст Бюргер, эсэсман моего отделения, прикрывал саперов, которые минировали штрек. Он говорил, что подорвали всего шесть или семь метров. А в апреле мы очистили около пяти метров завала. Нужно всего два часа работы...
Выслушав доклад Подугольника, начальник шахты подполковник Лагидзе сказал: "Немного потеряем, если пошлем бригаду землекопов". Несколько десятков пленных фашистов спустились в шахту, построенную у подножья горы Мимештайн, и почти три часа махали шанцевым инструментом, в то время как другие заключенные отвозили в штольню тачки с выбранной породой. Наконец очередной удар кирки пробил последний слой завала, и лезвие провалилось в пустоту. Понадобилось еще около часа, чтобы окончательно очистить тоннель. После этого заключенных вернули на поверхность, и в подземелье остались только военные. Все были в противогазах, на головах - шахтерские каски с капюшоном и фонариком над козырьком. Инженер Мащенко, горняк с тридцатилетним стажем, притащил клетку, в которой сидела парочка оглушительно щебетавших пичуг. Птички чирикали, как ни в чем не бывало, и Мащенко уверенно заявил: - Нема никакого газа. Люди с облегчением стянули резиновые маски и, светя фонарями, двинулись вдоль выработки. Подземный ход тянулся на сотни метров, преподнося удивительные открытия. Сначала комиссия обнаружила, что по стенам проложена электропроводка, и через каждые десять метров подвешены лампы. Вскоре после 400-го метра Мащенко восхищенно завопил, что они оказались в самом центре невероятно богатого месторождения, к тому же - пласты урановой руды перемежались мощными прослойками каменного угля. Подугольник даже пожалел, что снял противогаз - под маской не пришлось бы напрягаться, пряча улыбку. Больно уж забавно звучали восторги старого инженера. Он заставил себя не слушать геологическую тарабарщину и переключил внимание на состояние штрека. Похоже, гитлеровские горняки только пробили этот тоннель, но к выемке урана приступить не успели. Впрочем, стены были укреплены по всем правилам горной науки... Тем временем где-то позади электрики подали напряжение на кабель, и загорелся свет. Впрочем, пунктирная линия плафонов оборвалась на перекрестке, где подземную выработку пересекал поперечный тоннель. Проложенный на высоте человеческого роста провод был оборван, и дальше три штрека расходились в темноту. Мащенко авторитетно заявил, что шахта находится в прекрасном состоянии и что можно хоть сегодня начинать добычу богатейшей руды. Остальные специалисты дружно поддержали опытного проходчика. но Подугольник решил все-таки обследовать разветвления шахты. В тонких лучах фонарей удалось разглядеть, что коридоры за перекрестком оборудованы менее тщательно. Поперечные тоннели не были идеально прямыми, здесь не успели поставить крепи, из трещин в стенах сочились подпочвенные воды. От этих колен шахты отходили боковые штреки - узкие и низкие, где можно было пробираться, лишь согнувшись в три погибели. Здесь начинался настоящий лабиринт, в сплетениях коего еще предстояло разобраться. - Сдурели фрицы,- сказал кто-то из инженеров.- На кой хрен копали такие тесные ходы? - Да уж, человек нормального роста разве что на карачках проползет,согласился Владимир и добавил, вспомнив партизанскую жизнь в белорусских лесах: - Не шахта, а звериная нора. Думаю, гады использовали на этих работах малолеток. Комиссия повернула обратно, торопясь возвратиться на поверхность. Они уже приближались к развилке, когда в прыгавших по стенам пятнах фонарного света мелькнула надпись. Остановившись, офицеры обнаружили темный провал полутораметровой высоты - вход в очередное ответвление штрека. Над тоннелем были грубо намалеваны буквы - Ferboten. - Немец бы так не написал,- присвистнув, заметил Подугольник.- Не иначе, кто-нибудь из иностранных рабочих... Немцы, с их патологической аккуратностью, даже в самой страшной спешке не оставили бы такой корявой надписи. К тому же слово "Запрещено" полагалось писать по-другому - Verbotten. Заинтригованный лейтенант протиснулся в низкий штрек. Преодолев, сгорбившись, метров шесть, он споткнулся об ногу мертвеца. Человек был мертв уже много лет, и за это время успел превратиться в скелет. Одежда истлела, но Подугольник узнал полевой мундир войск СС. Нагнувшись, лейтенант сорвал с шейных позвонков жетон, подвешенный на сгнившем шнурке. На мягком металле были выдавлены личный номер и имя убитого - Хайнц Рашке. Офицеры прошли еще немного в глубину "звериной норы" и обнаружили целое кладбище - не меньше десятка эсэсовских трупов. У некоторых скелетов были пробиты черепа, у других зияли проломы в ребрах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
