Для новой генерации динамовцев, во всяком случае части ее, скажем, Валерия Маслова и Виктора Аничкина, Яшин, оставаясь персоной, безусловно, чтимой за реальные заслуги, да и за недоступное для них, завидно серьезное, профессиональное служение футболу, не был уже, однако, своим в доску. Они водили другие компании, не знали меры в гульбе. Договорные игры тщательным образом маскировались от Яшина, чтоб, не дай бог, не легла тень на заслуженного человека, да и чтоб не досталось на орехи им самим, потому что гневное отношение Яшина к нечестному футболу они прекрасно знали.
Контакт Яшина с молодым пополнением складывался сложно. Лев Иванович, как теперь все звали его в команде, находил, например, большее понимание в лице Эдуарда Мудрика и Георгия Рябова – последний был даже удостоен яшинского соседства в гостиничных номерах на сборах и выездах, переросшего в крепкую дружбу (вплоть до того, что приютил Жору Рябова с маленьким ребенком у себя на даче).
И все же Яшин именно в эти годы начал ощущать некую тупиковость в отношениях с молодыми игроками, особенно, конечно, новоявленными любителями поглощать шампанское бутылками, признавался, что подход к ним найти становилось все труднее. Да и не любил он увещеваний, опасался пережать. Продолжал находить нестандартные слова, еще как-то трогавшие спортивные струны их нестойких душ, но скорее воздействовал невольно, даже заражал своим отношением к делу. Неподдающиеся, видя непоказную и неугасающую выкладку Яшина на тренировках, преображались в своем просыпавшемся рвении – футбол-то как-никак любили.
Однако даже воцарение Константина Ивановича Бескова, заступившего на тренерский пост взамен Соловьева в 1967 году, при достигнутом переломе в игре, да и спортивных достижениях, кардинально не преобразило «Динамо», мало того – возвернуло прерванную в 50-х моральную ломкость команды, познанную и, вероятно, впитанную Бесковым-игроком. Для Яшина же заново открыло старую динамовскую болезнь – драму бездарных концовок первенства, неумение доводить до окончательной победы вполне соответствующую ей игру Бесков-то все это не раз пережил, он считал, а, может быть, лишь самого себя успокаивал тем, что качественная игра важнее результата, поэтому внешне спокойно относился к финишным срывам 1967 и 1970 годов, когда были упущены верные шансы сотворить «дубль» – к выигранному Кубку добавить золотые медали. Яшин же от этого «серебра» рвал и метал.
После второй переигровки 1970 года за чемпионский титул с ЦСКА в Ташкенте (первая – 1:1), когда динамовцы впервые за 16 сезонов (с 1954 года!), ведя два мяча, отдали матч (3:4), на ветеране, казалось, все повидавшем, лица не было. Телевидение то и дело показывало крупным планом Яшина, не сумевшего выйти на поле из-за травмы. Вся страна видела, как до боли знакомый человек на непривычном месте – скамейке запасных и в непривычном «обмундировании» – элегантном сером реглане предвкушал долгожданное счастье победы родного клуба, радостно, но, увы, преждевременно потирал руки, как с каждым голом армейцев мрачнел, готовый расплакаться от обиды, как понуро, согнувшись под непереносимой тяжестью угодившего в самое сердце удара, медленными шагами покидал бушевавший стадион. Он сказал мне, вернувшись из Ташкента, что так тяжело не переносил никакие собственные вратарские ошибки, решавшие судьбу матчей. В отчаянии махнул рукой: «Пора уходить, и на тебе – подарочек напоследок».
Чрезвычайно обидно было оба раза отдавать «золото» вполне сложившихся сезонов, когда Бесков сумел поставить команде вполне приличную, более или менее зрелищную игру, в которой были пригнаны одно к другому все звенья и в каждом из них выделялись заметные фигуры тех памятных чемпионатов – Виктор Аничкин и Валерий Зыков в защите, Валерий Маслов и Геннадий Гусаров в полузащите, Игорь Численко, Владимир Козлов, Геннадий Еврюжихин в нападении. Ну и, само собой, Лев Яшин.
Как и легендарный вратарь, Константин Бесков ненавидел бесчестный футбол и подтасовки, но был, очевидно, бессилен предотвращать их. В финальном крахе 1970 года тоже обвинил некоторых игроков, якобы продавших игру матерым картежникам, крупно поставившим на ЦСКА в подпольном тотализаторе и хорошо «отстегнувшим» за услуги. Своей версией поделился с Яшиным. Валерий Маслов, который, понятно, давно и начисто это предположение отверг, считает, что тем самым вызвал у Льва Ивановича явное к себе охлаждение. Но незадолго до кончины тот передал через общего знакомого, чтобы Валерий ему позвонил. Раскаялся в необоснованности своих подозрений или простил – кто теперь скажет?
Знаю только одно: мне Лев Иванович пару раз уже после событий 1970 года так нахваливал Маслова, что я подумал – это его любимчик, да и как было не ценить игрока, безотказно колесившего по всему полю, отдававшего игре сердце? Молва насчитала даже два – за беспримерную работоспособность и звали Маслова газетчики «человеком с двумя сердцами». Но люди, близкие к футболу, знали, что «мотор команды» умудрялся исправно работать даже при винных перегрузках. Видно, и Яшин разрывался от противоречивых чувств к противоречивому партнеру: человечность конфликтовала с претензиями.
Бескову же, увы, человечности к игрокам было отпущено не так щедро, как режиссерского дара, поэтому ему трудно было добиться единения и победного духа. Как же мешало команде «Динамо» (а впоследствии «Спартаку»), что замечательному постановщику тренировочного процесса и самой игры сложный, непредсказуемый характер вставлял палки в колеса взаимоотношений с людьми. Даже всеми вокруг обожаемый, к тому же вполне безобидный Яшин попадался под горячую руку.
Как-то по ходу игры в южноамериканском турне 1969 года за довольно безвредную провинность тренер облаял старого вратаря самым грубым образом. Реплика для ушей Яшина, вероятно, не предназначалась, а тот услышал, ринулся в сторону тренера со сжатыми кулаками – еле остановили. Мирный и казавшийся иногда флегматичным за пределами поля, Яшин в игре подпадал под ток высокого спортивного напряжения, и этот ток, случалось, обжигал его натянутые нервы.
Словом, футбольная повседневность 60-х годов, волею обстоятельств умалившая участие Яшина в судьбе «Динамо», но никак не персональное реноме, принесла ему немало тревог, главные из которых – вынужденное отдаление от клубных дел и нараставшее отставание динамовских достижений от личных, которым не придавал такого важного значения. Откат «Динамо» с прежних чемпионских высот больно задевал его.
Душа Яшина была выкрашена в бело-голубые цвета, поэтому он сам едва ли понимал, что главное его предназначение в 60-е годы выявлялось на международной стезе. Из национальной фигуры он все больше превращался в интернациональную. В то время отвлечение из клуба в сборную никак не лимитировалось предписаниями ФИФА, тем более так строго, как сегодня, когда национальные команды могут беспрепятственно получать игроков в свое распоряжение на семь матчей в год за два дня до каждой из этих встреч.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
