Тело Ланы не шевелилось и все более костенело. Верить в то, что остался один, не хотелось. Один — среди людей. Невероятно!
Руками вырыл могилу — прямо там, рядом с беседкой. На третьи сутки. Когда окончательно уверился в том, что уже ничего не поделаешь. Устлал яму досками, оторванными от крыши ветхой, рассыпающейся беседки, заложил сверху стальным листом и насыпал земляной холм.
Присел рядом, вспомнил погибших товарищей, доктора, задумался о людях, так называемых свободных налогоплательщиках. По сути — производителях рабочей силы. Родители страдают, конечно, больше всех, — всплыло в памяти.
Теперь у него появилась цель — увидеть маму. Пусть знает, что он — человеческий детеныш. Ведь именно так хотела сделать Лана. И еще — он поможет им, Всем!
Полтора месяца поисков и восьмая по счету ювенальная контора, которую он посетил. Принцип внебрачный сын срабатывал везде. Правда, с явными потугами, но ювеналки деланно жалели бравого мужчину, заботливо разыскивающего собственного ребенка. Удивлялись, зачем ему налоговый мутант, но, услышав, что он надеется найти мальчика в списках налогоплательщиков, успокаивались и пропускали к начальнику отдела распределений. Вот и сейчас
— У нас все изъятия записываются, — словно похвастала женщина, снисходительно глядя на него. — Но показывать отчетное видео мы не имеем права. Тем более, неизвестно кому.
— Я… — У него пересохло в горле. Всякий раз приходилось искать такой довод, чтобы прозвучал убедительно. Что сказать этой Холеная, самоуверенная, похожая на оцифрованную куклу из детского мегамолла. Да ничего ее не проймет! На высшее руководство он никак не тянет. А кроме высокого начальства таким ничто не указ. И он решился на последнее средство. Будь, что будет! — Я, сам оттуда, мля, слышишь, сука, — прошипел, ей в ухо, схватив за шею мертвой хваткой. Он выдавливал из себя злые, гадкие слова, за каждое из которых его отдали бы в резервации медикам. Но здесь… — Я такой же человек, как и ты, поняла! Но почему-то я, а не ты, работал там, пока ты грела тут задницу и скармливала режиму живых детей! Не веришь! А не верь, насрать! Мне терять нечего! Показывай! Иначе залезу в систему и сотру тебя, как налогоплательщицу, как нефиг делать! Меня и не такому научили!
Дамочка как-то вся осела, осоловелыми глазами уставясь на него. Но руки ее слепо зашарили по столу в поисках клавиатуры.
— Так это на… тебя пришла докладная, — пролепетала ювеналка, трепеща пальцами по виртуальной клавиатуре.
— Не тупи, животное, — на всякий случай предупредил он. — Не забудь, из списков исчезнешь не одна, я уничтожу остальных даже полумертвый. У меня прекрасная регенерация, ты должна знать.
Она часто-часто закивала, бегая глазами по ожившему на дымчатой стене монитору. Губы и пальцы ее мелко дрожали. Все сделает, — удовлетворенно подумал он. — Только угроза на них действует. Во внешнем мире функционировали иные законы, чем в его прошлом. Он с горечью вспомнил, как в школе ему вдалбливали в голову, в душу, в сущность его, что любовь спасет мир, что нужно быть честным, добрым и порядочным к окружающим. Почему им там это надо, а тут… Он мысленно вздохнул и содрогнулся.
По экрану поползли надписи, которые ему ни о чем не говорили. Но там, в череде мелькающих фотографий, он вдруг заметил ту, что часто виделась ему во сне, являлась в трудные моменты раздумий и принятия решений. Фас, профиль.
— Стой! — прохрипел он, судорожно сжав шею ювеналки, так, что та закряхтела под его пальцами, хватая воздух. Опомнился, отпустил. — Медленно, назад.
Пошли кадры. Дошли до той, единственной, что связывала его с реальным миром.
— Вот эту покажи…
Серая девятиэтажка, облезлый лифт. Двое вошли внутрь. Похоже, снимали друг друга. Деловитые женщины-ювеналки в черном. Остановка. Красная цифра 7 на панельке. Створки разъехались со скрежетом.
Железная дверь, черная клавиша звонка. Тишина. Дверь распахивается, в кадр врывается заливистый детский смех и гиканье. Высовывается любопытная физиономия молодой женщины с ребенком на руках, сзади прячутся, держась за складки цветастого халата, два разновозрастных малыша, мальчик и девочка.
— Здравствуйте, госпожа Иванова, — подчеркнуто вежливо обращается к ней невидимый голос. Камера дрогнула, показывает деловитое лицо говорящей. Мамочка испуганно отшатнулась, пытаясь захлопнуть дверь. Но служители госразнарядки уже выхватили у нее из рук ребенка. — Благодарим вас от себя лично, государственного клана, а также лично от лица великого Поводыря Всех Народов за проделанную работу. Ваш вклад в дело обеспечения отчизны трудовыми руками будет учтен.
— Нееееет! — Крик женщины потонул в топоте ног убегавших к лифту ювеналов и дружном реве малышей.
— Вас предупреждали письменно, загодя, за полгода, как и принято по законодательству! — крикнула от дверей лифта черная сотрудница с ребенком на руках. Аккуратно спеленатый малыш кряхтел и вырывался. Мать дралась в дверях со второй сотрудницей.
Грохот дверей. Крик той, что осталась Я буду этажом ниже, только повестку отдам! Вход в подъезд.
— Мамаша, хватит реветь! — Ювенал в черной форме отгонял молодую мамочку от громадной коляски налоговиков резиновой дубинкой. — Не нойте, говорю! Обратно ребенка не вернуть, не тратьте силы и нервы. Ни мне, ни себе. Подите вон к мужу, настрогайте еще парочку детишек на радость себе и на благо общества.
— Из…изверги! — Молодая женщина изнеможенно прислонилась к двери подъезда, метнулась взглядом по зашторенным окнам. Наверняка, соседи прятались там, за плотными занавесками, боясь попасться на глаза блюстителям великоучительских указов. Все думали о собственных детях. — Да чтоб вам!.. — Она не нашлась, чего пожелать — хлесткого, злого, чтобы хватило на бесконечно длинную череду поколений.
— Госнаряд, мамочка, — устало пробубнил ювенал, продолжая пихать несчастную родительницу. — Попали в четырнадцать процентов — ваше несчастье, мы тут ни при чем… Все на благо отчизны…
Женщина в отчаянном жесте протянула руки, чтобы схватить свое дитя, непрестанно ревущее и ворочающееся в клубке таких же беспомощных телец. Выходящий из подъезда служащий в черной форме грубо ударил ее коленом в бедро. Она чуть не упала, удержалась на ногах и спросила едва слышно, глядя опухшими зареванными глазами в землю
— Каким же он… станет, Ратиборушка мой
— А кто его знает, — доброжелательно откликнулся первый ювенал. — Ну… каким-нибудь рабом в зоне. По разнарядке.
