Наверно, в этот момент Угрюмый испугался за мой рассудок.
– Хватит орать, – сказал он. – Вы можете выслушать меня спокойно?
Вопрос подействовал отрезвляюще. Я вдруг понял, что информация еще не вся.
– Никакой это не конец света, – отчеканил Угрюмый. – Вы что, совсем отупели с вашими оранжевыми мозгами? Вакцинацию-то имеет смысл делать лет в тридцать, а до тридцати, представляете, сколько можно нарожать? Пятерых безо всякого труда. Где же тут конец света? Тоже мне, могильщики человечества!
Доходило медленно. Я просто боялся поверить, что все так хорошо. У меня было ощущение, словно я только что своими глазами видел дрожащую костлявую руку, тянущуюся к пресловутой кнопке, и ничего уже нельзя было сделать, а потом вдруг, неизвестно как некий безымянный, но славный агент специальной службы перерубил в самый последний момент силовой кабель, и мир был спасен.
Однако радость улетучилась быстро. В том, что мы сделались жертвами нелепого заблуждения, а потом все прояснилось, ничего хорошего, в сущности не было. Теперь предстояло осмыслить действительное положение вещей, и Ленка первая спросила о главном:
– А сколько же все-таки будут жить эти стерильные люди?
– Сколько? – академик выдержал театральную паузу и сообщил: – Лет около ста. Независимо от возраста, в котором произведена вакцинация.
– Мало, – сказал Альтер.
– Нахал, – возмутилась Алена. – Сотня лет в молодом теле!
– Я не нахал, я бессмертный. Для бессмертного любая цифра мала.
– А от чего будет наступать смерть? – спросил я.
– От старости, – сказал Угрюмый. – Удивляетесь? От мгновенной старости. Понимаете, в ваших головах стоят регуляторы из оранжита как бы неограниченной емкости. Как они устроены, я не знаю. Причем, пересадить их никому нельзя – каждый регулятор сугубо индивидуален. А в наших головах емкость регуляторов ограничена. Оранжит берет на себя все ошибки в работе генетического аппарата, но, к сожалению, накапливает их. Этот регулятор представляет собой как бы портрет Дориана Грэя, только уничтожается он сам, автоматически. Ну, и конечно, внешнего старения, как в романе Уайлда, мы наблюдать не будем. Будет что-то вроде обширного инсульта.
– Страшно, – сказала Ленка.
– Да, – согласился Угрюмый, – это высокая цена за долгую молодость. Но, по-моему, можно заплатить и побольше.
– А мы и платим побольше, – сердито заметила Алена.
– Верно, девочки, – не спорил Угрюмый, – стерильность – вторая плата, и тоже высокая, но это – регулятор рождаемости. Иначе за восемьдесят с лишним лет половой зрелости мы расплодимся, как тараканы. А перенаселение, братцы, проблема непростая даже при полном изобилии.
– А у тебя дети есть? – вдруг агрессивно осведомилась Ленка.
– Сын, – сказал Угрюмый.
– Легко тебе рассуждать о всяких там платах-зарплатах! А у меня никогда не будет ребенка. Никогда! – крикнула она со слезами.
– Малышка! Но при чем здесь Иван? Не он же придумал Апельсин, – Альтер был, как всегда, рассудителен.
Но и Алена тоже плакала и тоже вопреки всякой логике ругала Угрюмого. Вот уж никогда бы не подумал, что для моей Малышки так важно иметь ребенка – нам с ней раньше и в голову не приходило такое.
Все как-то растерялись. Угрюмый неуклюже гладил обеих Ленок по плечам и явно пытался придумать что-то в утешение.
– Девочки, милые, – родил он, наконец, – но это же не окончательный приговор.
– Да?! – обе спросили одновременно и одновременно улыбнулись.
Они были похожи на детей, которые так легко ударяются в неудержимый рев и так же легко утешаются вдруг какой-нибудь чепухой.
– Не окончательный? – спросили они снова вместе.
От такой синхронности улыбнулся даже Угрюмый. (Третья улыбка Угрюмого, отметил я про себя).
– Ну, конечно, девочки, в медицине не бывает окончательных приговоров. А тем более, в сибромедицине. Это еще слишком молодая наука…
Слава Богу, конфликт был, кажется, улажен. Но Альтер на всякий случай перевел разговор на другую тему:
– Между прочим, перенаселение – не такая страшная штука. Я говорил на днях с астрономом Цвиркиным. Большой поклонник Циолковского. Так он мне поведал о грандиозном проекте заселения планет Солнечной системы…
Поговорили о проекте Цвиркина. Действительно, впечатляющий замысел. С помощью сибров ничего не стоило в довольно короткие сроки создать земные условия и на Марсе, и на Венере, и на спутниках Сатурна, и еще бог знает где. Хороший получился разговор. Стерильность отошла на второй план, все страхи и волнения забылись, и грядущее вновь засияло радужными красками: бесконечность, звезды, счастье… Но… Было «но». Я ощущал какую-то смутную тревогу. Я ощущал недосказанность в сообщении Угрюмого и недосказанность такого рода, что сам Угрюмый еще не знал, что ему следует сказать в дополнение.
Но был человек, который знал это очень хорошо. Папа Монзано первым почуял недоброе в докладной записке Угрюмого о стерильности. Да, разумеется, академик растолковал начальству, что всеобщая вакцинация – не катастрофа, что обеспечить порядок в деторождении – забота юристов, а не медиков, но Папа Монзано почуял недоброе и насторожился. Может быть, он не очень-то верил полученным результатам (слишком уж много сюрпризов преподносил Апельсин); может быть, воображение Папы Монзано поразило то, что появилась некая новая сущность, грозящая выйти из-под контроля – дьявольская кровь Брусилова; а может быть, просто не выдержали нервы (генерал-лейтенанты – они ведь тоже люди). Так или иначе, директор ВЦС принял суровые меры. Но сначала был диалог.
– Ваши тайные сообщники заражены вашей кровью?
– У меня нет сообщников, – сказал я.
– Вы лжете, Брусилов. Но вы хоть понимаете, какой опасности подвергаете все человечество?
– Да, – сказал я.
– Брусилов, вы дурак! – горячился Папа Монзано. – Вы же только что сказали, что у вас нет сообщников.
– Да, – сказал я.
– Так в чем же опасность?
– Во мне.
– Бросьте. Здесь вы не опасны.
– Перестреляете, как бешеных собак?
– Прекратите, Брусилов. Отсюда нельзя выйти.
– Выйти можно откуда угодно. Пансионат охраняют люди. Представьте, кого-нибудь из вашей охраны совратит моя жена. И этот стерильный, этот заразный там, за кордоном пойдет по бабам. Не остановите вы его. Апокалипсис.
– Смешно, Брусилов. Ваши фантазии на уровне бульварного романа.
– А как насчет ампулы с вакциной, переправляемой в виде сибра? Это вы предусмотрели?
– Прекратите меня учить, Брусилов! – рассердился Папа Монзано. – Мы все предусмотрели.
И ведь они действительно предусмотрели все. Каждому проверили кровь. Внутренние передвижения по Пансионату ограничили предельно. Все следили за всеми. И тем не менее каждый день кровь проверяли снова и снова. Для связи с внешним миром использовался теперь только один вертолет, и охрана ежедневно перетряхивала его с особой тщательностью. У вылетающих брали кровь перед самой посадкой и тогда же делали рентген. И это лишь то, о чем мы знали, хотя вообще-то нас, шестерку стерильных, полностью изолировали от всех.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
