— А, это… Не сдержался я, дурень старый, — вздохнул он. — Больно городской этот мутный, все мне поломать мог, думал, может, удастся его зацепить. Ты бы при нем ни в жисть не обернулась, а тебя бы мои покойники не тронули. А он, вишь, ловок оказался. Ну да ничего, правильно я все рассчитал, не поверила ты ему, одна пришла, — удовлетворенно кивнул он.
Анне осталось только до боли закусить губу и промолчать.
До чего дошла… Безумец, убийца ей о доверии говорит, а ей и возразить нечего.
Как она может говорить о любви и что-то требовать от Димы, если сама… И его не послушала, когда помощь предлагал, и сама так и не сумела довериться, открыться. И все ее привычки совсем ничего не оправдывали. Он-то ей до последнего верил. И делился тем, что тревожило — пусть коротко, вскользь, но ему явно не хотелось об этом говорить, а он — говорил.
Анна сползла на землю по невидимой стене, отрешенно наблюдая за знаткоем и вновь коря себя. Прав будет Дима, если не простит ее. Зачем ему такая обманщица и предательница? А она… Может, и к лучшему будет сейчас умереть…
На этой мысли Анна тряхнула головой, отгоняя ее. Вот еще тоже придумала. Какое, к бесам, умереть? Себя не жаль, а ну как у безумца этого все получится? И прииск, люди?..
Заставив себя встряхнуться, Анна огляделась внимательнее. В будущем ритуале она ничего не понимала, но появилась одна разумная мысль: наверняка знаткой в какой-то момент попытается ее убить, как иначе забрать силу? Огнестрельного оружия у него не наблюдалось, значит, загнать ее в ловушку — это только полдела, а вот вторая половина была единственным шансом все исправить. Убить колдуна, когда шагнет в круг, а там и колдовство его сгинет.
Время тянулось медленно и вязко, и Анна почти сразу потеряла ему счет, а знаткой, продолжая бормотать себе под нос, возился неспешно и обстоятельно. Он явно никуда не торопился и все проверял по несколько раз. Не сомневался, что на помощь хозяйке никто не придет.
Да она и сама в этом не сомневалась, оставалось рассчитывать на себя. Попыталась незаметно копать уголь, но пальцами выходило плохо, слой был большой, а невидимая стена уходила и под землю. Может, не слишком глубоко, но всяко времени замет немало. Знаткой явно успеет быстрее.
К сожалению, она угадала.
— Ну вот и все. Теперь твоя очередь, Аннушка. — Хрюн улыбнулся, и несколько упырей по его команде поковыляли ближе. Набель медленно поднялась на ноги, подобралась. — Ты только не глупи, милая, все равно. — он осекся и замер, прислушиваясь, а рядом замерли его упыри, и ни один не переступил черты, остались вне черного круга. — Это что такое?..
И вновь Анне осталось только ругать себя за невнимательность, потому что "это" она заметила только после слов старика.
Под ногами гудела и дрожала земля. Низко, дробно, жутко, словно в землетрясение. Да только не должно было его случиться, такие вещи хозяйка загодя чувствовала, они не начинались вдруг. Это изменение погоды не всегда почуешь, потому что высоко и ветер, а здесь.
И гул этот не стихал, а только ширился, накатывался со всех сторон сразу.
— Что такое происходит? Хозяйка, ты что же это? — зло оглянулся на нее знаткой, но запнулся, увидев, как испуганная девушка прижимается к невидимой стене, чтобы устоять на ногах, и непонимающе озирается.
Ответ пришел через несколько мгновений, с низким трубным звуком, отлично знакомым каждому жителю этих мест.
На холме вверху появились мамонты. Немалое стадо в два, а то и три десятка голов катилось по склону, словно спасаясь от пожара. И перли четвероногие великаны прямо на них.
— Да как же да что. — растерянно пробормотал знаткой. — Остановите их, — вскрикнул испуганно, хотя прежде отдавал команды своей нежити безмолвно.
Упыри двинулись навстречу стаду, вот только ясно было, что это бесполезно. И точно: разозленные или напуганные звери смяли нежить, даже как будто и не заметив ее, а если кого и поранило, и задело, то боль и запах крови окончательно ввергли обычно спокойных животных в безумие.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Анна сделала единственное, что могла в такой ситуации: зажмурилась и закрыла лицо руками. Бежать ей было некуда, а полагаться на эту невидимую стену. Набель совсем не была уверена, что она выдержит такой натиск. Что она вообще существует хоть для кого-то, кроме той дичи, на какую была подготовлена ловушка.
Тяжелый топот стада заполнил все вокруг, вытеснил прочие звуки. Земля ходила ходуном, и Анна не удержалась на ногах, шлепнулась на колени, неловко осела на бок, испуганно свернулась клубком. Где-то в стороне кто-то — наверное, знаткой — вскрикнул, но звук этот потонул в трубном реве одного из зверей. Топот отдавался во всем теле, ему вторил стук сердца в ушах. Вот сейчас еще мгновение, и Пусть это хотя бы будет быстро.
Не сразу Анна поняла, что гул уже удаляется — более того, быстро стихает, рассыпается на отдельные перестуки — более медленные, спокойные.
Она неуверенно открыла глаза, села. Потом вовсе — встала на дрожащие ноги. Мамонты промчались мимо и сбавили бег, а потом и вовсе остановились на дороге в стороне, сбившись в кучу.
А вниз по холму покатым, медленным галопом, сбиваясь на рысцу, бежал медведь. Здоровенный, матерый, нечасто такого встретишь. В сумерках было не разобрать его цвет, но почему-то подумалось, что у него непременно должны быть седые подпалины на шерсти.
Медведь приблизился, и у Анны вырвался нервный смешок при виде кобуры в его зубах.
— Осторожно, — опомнилась Анна. — Тут круг какой-то и веревки.
Но тот и без нее видел неладное. Перешел на шаг в паре саженей, аккуратно положил кобуру — совсем не звериным, явно осознанным движением. Внимательно понюхал воздух, попробовал когтями веревку, принюхался к ней, чихнул. Девушка, наблюдавшая за ним, не удержалась от улыбки. Глупой и неуместной, но Анна, кажется, начала верить, что самое страшное закончилось, и от распирающего изнутри облегчения улыбка появлялась на губах сама.
Медведь тем временем тряхнул головой, уверенно прошел по веревкам и остановился возле внутреннего круга. Обнюхал камни, опять чихнул и выворотил лапой из земли один, другой, третий. Удовлетворившись этим, шагнул вперед, и, едва все четыре лапы оказались на угольном пятне, вдруг вернул себе человеческий облик.
От неожиданности сел прямо на землю, очумело тряхнул головой, посмотрел на собственные руки, сжал и разжал их. Поднял взгляд на стоящую в сажени, у противоположного конца угольного пятачка девушку.
Анна так и не решилась тронуться с места, и заговорить тоже не решилась — не знала, как начать, с чего, и захочет ли он вообще ее слушать.
Он поднялся и приблизился сам. Мрачный, зловещий — то ли из-за тяжелого взгляда, которого не сводил с девушки, то ли из-за смазанных темных узоров на коже. То ли потому, что Анна чувствовала: он сердится. Очень. И у него для этого есть не один повод.
— Анна Павловна, какого?.. — тихо, зло, спросил он, остановившись перед ней. — Что ты устроила?
Она втянула голову в плечи, так и не осмелившись взглянуть ему в лицо, и заговорила негромко, сбивчиво:
— Прости меня, пожалуйста… Понимаю, что ты вряд ли… Но все равно. Я очень виновата, надо было тебе обо всем рассказать сразу. Но ты бы все равно не поверил, а если поверил бы — ушел, и… А я… Это же медведи пару на один раз выбирают, а я ведь человек, я так не хочу. И страшно было… А потом… И ты… — Глаза уже пекло, слезы душили, и слова приходилось выталкивать сквозь сдавленное сдерживаемыми рыданиями горло. — Этой земле обязательно нужен хозяин, ей без него плохо, а если бы я не справилась… Детей-то у меня нет, значит, и род бы прервался. А так нельзя. Тебе бы Джия все объяснила, а я… — она запнулась, потому что он не ругался, не перебивал, а только стоял рядом и буравил взглядом. Быстро утерла щеку запястьем. — Я очень перед тобой виновата. Знаю, это было очень подло, и…
— Подло? — выцедил он сквозь зубы. Анна зажмурилась и закусила губу, совсем опустив голову. — Дура, — прорычал, схватил ее за плечи, встряхнул. — Какого… ты одна поперлась? Сдохнуть красиво решила? Чтоб колдуну проще было?
