по коридору.
Сердобольная спасительница даже предлагала посидеть с ней, но Саша сделала вид, что сейчас отключиться. Махнула рукой, рухнула на кровать и перестала шевелиться. Чьи-то тонкие пальцы коснулись ее запястья.
— Пульс ровный, — холодный, оценивающий голос явно принадлежал Батиме.
— Мы точно не перестарались?
— Нет. Уснет, а завтра ничего не вспомнит. Отец будет доволен.
— Тогда пойдем.
Бесшумные шаги и шорох закрывающейся двери. Еще пару минут девушка полежала без движения, а затем медленно и с трудом села. Координация хромала. Здесь она совершенно не притворялась. До двери пришлось ползти на четвереньках, путаясь в чертовой простыне, что вызывало неудержимый смех. Приходилось кусать губы и щеки с внутренней стороны.
Засов она задвинула со второй попытки. Затем села, прислонившись к стене. Вытянула ноги, кое-как выпуталась из спеленавшей ее ткани. Комната кружилась. Стены изгибались под неимоверными углами. Глаза закрывались, и тянуло в сон. Но сначала нужно было избавиться от проклятой отравы.
— Ту-а-лет… Нам нужен ту-а-лет…
Слово показалось смешным и ужасно сложным. Боже, такими темпами, она точно отключится. Два удара ладонью по щекам немного взбодрили. Дверь. Узкая дверь. Мысленно нацелившись на ближайшую, Саша снова поползла, стараясь не смотреть по сторонам и сосредоточить все внимание на руках и ногах. Правая. Левая. Правая. Левая. Пока голова не врезалась во что-то твердое.
Так, теперь найти ручку. В помещение, к счастью и удаче оказавшемуся маленькой ванной, она ввалилась безвольным телом и разлеглась на плитке, глядя в сторону унитаза. Последний рывок. Несчастные полметра оказались самыми сложными. Кажется, несколько раз она отключалась и включалась снова только чудом. Затем сунула два пальца в рот и радостно обнялась с белым другом. Процедуру пришлось повторить еще дважды, прежде чем перед глазами, наконец, начало проясняться.
Обведя комнату более осмысленным взглядом, Александра обнаружила импровизированную ванную — выложенный плиткой бортик и кран на стене. Отлично. Вода оказалась теплой. Той противной температуры, когда ни горячая, чтобы согреться, и не холодная, чтобы взбодриться.
— Сволочи…
Выбирать не приходилось, и она сунула голову под струю воды, позволяя волосам и шее намокнуть. Медленно, очень медленно сознание прояснялось. По всему телу выступила липкая испарина. Захотелось пить. Саша вывернула голову и принялась жадно глотать воду из-под крана. У нее был металлический и немного химический привкус, но хотя бы точно не отравлена.
Спустя минут десять девушка смогла вытереться полотенцем и прислониться к стене. От сидения на кафеле била легкая дрожь, но на обратный рывок до кровати нужны были силы.
Посвящение в этросскую культуру она прошла. Оставалось только надеяться, что ей не станут подмешивать эту дрянь каждый день. Иначе ее неожиданно приобретенный иммунитет может и не выдержать.
— Дальше будет сложнее, — Талия села напротив, игнорируя мокрый пол. — Они будут проверять тебя каждый день. Тебе нельзя выпадать из роли.
— Я знаю…
Терпение. Ей понадобится все имеющееся терпение, чтобы выжить…
Глава 40
Земля
…Вечер прошел скомкано. Ночь была муторной. Ольга то просыпалась, то снова падала в противное серое месиво на грани сна и реальности. Кошмары ее не мучили, но не покидала тревога и напряжение, из-за которых никак не получалось расслабиться и отдохнуть. Даже обидно немного — на космическом корабле она спала как убитая…
Утро наступило рано в соответствии с уже привычным внутренним будильником, но радости не принесло. Сил не было. Кажется, их стало даже меньше, чем вечером накануне, а она ведь отдыхала… Хотя, после такой ночи можно весь день лежать — легче не станет. Еще и погода не радовала: небо затянули низкие серые тучи, несущие обещание дождя и говорящие о перемене давления, на что голова немедленно отреагировала ноющей болью.
Ольга сразу же почувствовала себя старой, измученной, больной и совершенно ни на что негодной. Если вчера беспомощность казалась временной, то сегодня стало очевидно, что последствия плена будут аукаться ей еще долго. А она никогда не умела правильно болеть. Чтобы полежать в кровати, с сериалом, температурой и горой лекарств. Обычно приходилось запихивать в себя лекарства на ходу и идти на работу. Жить на горячем чае, попутно обчихивая всех, кто рискнет подвернуться под руку.
Даже после операции она отвалялась положенный минимум и поспешила закрыть больничный, чтобы снова вернуться на работу. В привычную среду. С заботами, авралами, цифрами, руганью… Благодать. А теперь и спешить некуда… Болеть можно в полное удовольствие, только как?
При первой попытке встать, зверь на полу поднял морду и тихо заворчал. Креон тут же проснулся и оказался рядом раньше, чем глаза разлепил.
— Что-то случилось?
— Голова болит… Таблетку надо.
— Сейчас.
Она честно хотела его остановить. Даже руку вслед протянула, но потом поняла, что комната как-то странно расплывается перед глазами. Кажется, голова болит не просто так, а из-за давления. Низкого. Замечательно… Такого с ней со студенчества не было.
Киориец вернулся через пару минут с целой аптечкой лекарств, выданных на крейсере, и начал методично выдавать ей по одной капсуле из разных баночек. Оставалось только прилежно глотать их и запивать водой — рядом с диваном снова стоял памятный кувшин.
— А теперь ложись, — непреклонно заявил принц, поправляя одеяло. — Что хочешь на завтрак?
Голова после приема таблеток стала ватная и тяжелая. Ольга попыталась удержаться от зевания, но едва не вывихнула челюсть. После чего мысленно махнула на все рукой, повернулась на бок и закрыла глаза. На нее волной накатило умиротворение и сонливость. Тело стало легким и невесомым. Вспомнилось вдруг детство. Лето. Когда можно вот также проснуться утром, вспомнить, что в школу не надо и лечь спать дальше. А потом бабушка разбудит и позовет завтракать…
— Кашу… манную… с вареньем…
Вишневым. И чтобы только сироп. Без ягод. И каша такая жидкая-жидкая. Без комочков. И кусочек масла сливочного в серединке плавает. И можно аккуратно есть ложкой, собирая с края тарелки к середине. А потом эту тарелку еще и облизать. Так ведь вкуснее…
…Проснулась Ольга от запаха гари. Такой вот характерной. От убежавшего молока. Распахнула глаза и села,
