Теперь он обрел себя и выжидал случая обрести еще больше.
Когда Приносящий Свет опускался к нему со своим светом и своими теплыми свертками, из которых сочился мед и бобовый сок, и брал у Безымянного то, что ему было нужно, перед Безымянным начинала струиться темная река. Жидкое стекло, текущее и клубящееся в ней, увлажняло язык Безымянного. Эта река струилась для него одного. И каждый раз, когда Приносящий Свет вскрывал ему кожу своим тонким гравированным ножом и вынимал серебряными щипчиками то, что ему было нужно, берег реки становился все ближе. Когда-нибудь он приблизится совсем, и Безымянный сможет войти в реку. Когда-нибудь ее воды угасят пламя, пылающее на месте его прошлого.
Заняв наиболее удобное положение, подвернув под себя ноги и протянув свои цепи высоко через грудь, он напрягся в поисках имени, которое потерял. Время приходило и уходило. Тьма стояла на месте. Несмотря на все его усилия и вопреки желаниям, ум его упустил поставленную задачу, и одиночество снова явилось глодать его. Мало-помалу он уснул. Ему приснились теплые руки — они трогали его, держали и несли к свету.
16
НЕЖДАННЫЙ ГОСТЬ
За те десять дней, что он отсутствовал, на землях клана легли глубокие снега. Кобыла не желала брести по грудь в сугробах и, пользуясь безразличием всадника, выбирала дороги, которые никак нельзя было назвать прямыми. Круглый дом уже показался вдали, и Райф не находил в себе никакой радости от предстоящего возвращения домой.
Ветер раскрасил небо в белые и серые полосы. Где-то далеко на севере бушевала буря, рожденная в мерзлых глубинах Великой Глуши, и на уровне земли тоже дул режущий ветер. Больше всего страдала кобыла — из глаз и носа у нее текло, и морда все время обрастала льдом. Райф ежечасно слезал, счищал его и смотрел, не обморожен ли у лошади рот. К себе он относился куда более равнодушно. За пять дней пути его лисий капюшон весь обледенел, и каждый волосок на нем торчал, как иголка. Щеки Райфа онемели в тех местах, где соприкасались с ним.
У него начиналась снежная слепота, и зрение в последние два дня стало расплывчатым. У других, вероятно, хватило ума переждать буран, разбив лагерь где-нибудь на подветренном склоне и закопав походные чумы в снег. Райф досадливо сжал растрескавшиеся от ветра губы. Он не желал думать о других. Они вернутся — через два или три дня после него, но вернутся, и тогда его жизнь в клане будет кончена. Мейс Черный Град позаботится об этом.
Райф Севранс бежал с поля боя, скажет он. Новик нарушил свою клятву.
Райф кулаком вдавил в грудь вороний амулет. Он сам сыграл на руку Мейсу! Но если бы можно было повернуть время вспять и вернуться на Дорогу Бладдов, Райф скорее всего проделал бы то же самое. Просто ужас перед убиением женщин и детей, который он испытал тогда, за пять дней немного притупился.
Направив для разнообразия кобылу туда, куда хотел он, Райф отогнал от себя сомнения. Прошлого не воротишь — сколько ни сожалей о том, что сделал, толку все равно не будет.
На пути через выгон его внимание привлекла струйка голубого дыма с ближней стороны круглого дома. Он потер свои больные глаза, от чего им стало только хуже. Когда жжение немного прошло, он определил, что дым поднимается от синеватой каменной кровли молельни. Обеспокоившись, Райф пустил кобылу чуть быстрее. В молельне не было ни очага, ни дымохода — только отверстие для выхода лампового чада. Но по количеству дыма над крышей можно было подумать, что там развели костер.
В остальном круглый дом казался таким же, как всегда. Работники Длинноголового расчистили двор от снега, и мальчишки катались с горок по его сторонам. Увидев Райфа, они остановились. Берри Лайс, красноухий малый с головой, как репка, младший брат Бенрона, отряхнул тулуп и припустил Райфу навстречу. Ему не терпелось узнать, чем окончился бой, сколько бладдийцев вышиб Бенрон из седла своим молотом и хорошо ли выдержали битву его новые латы. Но одного взгляда Райфа было достаточно, чтобы он умолк. Поняв, что Райф не расположен говорить с мелюзгой, Берри залился краской под стать ушам и на миг стал очень похож на брата. Райф отвернулся, пристыженный. Он не знал даже, жив Бенрон или погиб.
Берри помчался в круглый дом, спеша объявить первым, что хотя бы один из дружины вернулся живым.
Райф соскочил с лошади и отвел ее в конюшню. Ему было тошно. Что он скажет людям? Как объяснит свой поступок мужчинам и женщинам клана?
Красивая рыженькая Хейли Таннер выбежала из конюшни, чтобы принять у него лошадь, и зарделась, когда их руки встретились под поводьями. Райф, как многие юноши клана, часами грезил о бледной, с легкими веснушками коже Хейли и ее похожем на клубничку ротике. До сегодняшнего дня она не обращала на Райфа никакого внимания, не говоря уже о том, чтобы взять у него коня. Теперь она стояла перед ним и воркующим голосом спрашивала, что дать кобыле — сена или овса. Райф угрюмо улыбнулся в ответ. Теперь он новик — в этом вся разница. Раньше он был просто мальчишкой, не имевшим даже собственного лука и недостойным ее взгляда. Райф дал ей указания и ушел.
Не глядя на кучку детей и женщин, собравшихся у главного входа, он нырнул в боковую дверь. Прежде чем предпринять что-то, он должен был посетить молельню — один.
Среди собравшихся стояла, сложив руки, Анвин Птаха. Райф уже приготовился получить нахлобучку, но домоправительница, должно быть, разглядела что-то в его лице и потому не сказала ни слова. Идя по каменному коридору к молельне, он слышал, как она велит кому-то подогреть бочонок пива и поджарить хлеб. У Райфа, несмотря ни на что, потекли слюнки. У него в котомке было вяленое мясо, но он не помнил, ел хоть раз на пути домой или нет.
Дверь в молельню была открыта, и навстречу Райфу хлынул дым с хлопьями сажи. Помедлив немного, Райф плотно прикрыл за собой дверь.
Внутри было темно и дымно, точно в коптильне. В глазах защипало, и поначалу Райф не увидел ничего, кроме массивных очертаний священного камня. Мало-помалу, привыкнув к темноте, он разобрал, что стоит у его подножия. Гранит блестел от графитового масла, и молочные минеральные вкрапления в его впадинах походили на осколки костей. Райфу показалось, что камень стал темнее прежнего — возможно, из-за дыма.
В западном углу горел маленький костер, политый свиной кровью во избежание слишком яркого пламени. Расширенное дымовое отверстие прямо над ним было обмазано по краям свежим варом. Светильники — и сальные, и масляные — оставались погашенными. Пол был усеян каким-то мусором, и осколки камня хрустели у Райфа под сапогами. Несмотря на огонь, здесь стоял жестокий холод, и какой-то едкий запах перешибал густой дух поджаренной крови.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
