к стремительно приближающейся водной глади, он успел увидеть, как по разрушающемуся холму сплошным потоком катятся крупные каменные глыбы, буквально на глазах меняя окружающий пейзаж.
Несмотря на то, что Игорь успел сгруппироваться, удар об воду всё равно вышиб из него дух. Тело объял холод, в глазах потемнело, и он едва сдержался, чтобы не вдохнуть. Озеро оказалось достаточно глубоким, чтобы Игорь, уйдя в него на несколько метров, так и не достиг дна. Усилием воли избавившись от доспеха, он широкими гребками принялся выталкивать себя на поверхность.
К тому моменту, когда его голова вырвалась из озера, лёгкие Игоря уже практически горели. Он с жадностью глотнул свежий воздух, и в рот попало немного воды, заставив его энергично отплёвываться.
«Живой, — с облегчением подумал Игорь. — Всё-таки живой».
— Я помогу! Держись!
Так и не придя до конца в себя, Игорь ошалело повернулся на звук. Сбоку к нему приближался небольшой плот из двух обгорелых по краям стволов дерева, неведомо как скреплённых между собой. На плоту сидел Григорий Геннадьевич, свесившись к воде и протянув руку:
— Хватайся, скорее!
Игорь вцепился в его запястье, ощущая, как стискиваются на руке тонкие, костлявые пальцы, и вдруг его тело разом потяжелело и обмякло.
— Так, погоди-ка… Сейчас…
С видимым усилием учитель Сони втянул Игоря на импровизированный плот. Лазарев хотел ему помочь и попытался пошевелиться, но конечности никак не желали ему подчиняться, и он безвольным мешком висел в руках Григория Геннадьевича, пока тот наконец не уронил его на занозистые стволы.
— Фух! Ну ты и тяжёлый, конечно, — пожаловался он Игорю. Лазарев хотел сказать ему, что не может пошевелиться, но губы не шевелились, и изо рта не выходило ни звука. Единственной частью тела, которая продолжала его слушаться, были глаза, и он бешено вращал ими в орбитах.
— Да знаю я, что ты не можешь двигаться, — продолжил Григорий Геннадьевич. — И не надо на меня злобно зыркать! Мне это тоже не нравится, но так было нужно. Думаешь, легко было подготовить высшую печать паралича? Она выпивает из меня все силы, а это, скажу я тебе, не очень-то приятно, уж можешь мне поверить. Но по-другому я не смог бы выполнить уговор. Ну, скоро и сам поймёшь.
Игорь понимать не хотел, но его мнения никто не спрашивал. Всё, что ему оставалось, — это бессильно лежать и ждать, пока неспешно покачивающийся на ветру плот приближался к суше. Спустя несколько мучительно долгих минут учитель Сони объявил:
— Ну, вот мы и на месте.
Плот стукнулся о землю, и Игорь почти упал с него, когда его подхватили руки — слишком крепкие, чтобы принадлежать старому рунисту. Его вытащили, проволокли по песку и перевернули на спину. Игорь вперил взгляд в мужчину, который возвышался над ним. Солнце освещало его сзади, делая черты лица еле различимыми, но Лазарев слишком хорошо знал их, чтобы ошибиться.
— Привет, братец. Давно не виделись, а?
На него, широко улыбаясь, смотрел Накал.
Глава 26
— Ну что, — не переставая ухмыляться, продолжил Накал, — пора возвращаться домой.
— Минуточку! — раздался сбоку голос Григория Геннадьевича. — Мы ещё не закончили.
Накал сразу поскучнел:
— Ах да. Ладно, делайте, что собирались. Только побыстрее.
Учитель Сони подошёл к Игорю и принялся ощупывать его карманы. Не обнаружив там ничего, кроме фонарика, он разозлился, схватил Лазарева за шею и приблизил лицо так, что они едва не столкнулись лбами. В глазах его горело бешенство на грани с безумием.
— Где фальсиформика?
Если бы Игорь мог засмеяться, он непременно бы это сделал. Так вот из-за чего весь этот спектакль! Видимо, прочитав что-то во взгляде Лазарева, Григорий Геннадьевич выругался и занёс ладонь для удара.
— Э, нет, уважаемый, — Накал перехватил его запястье в воздухе. — Так мы не договаривались.
— Её нет! — так, словно это что-то объясняло, выкрикнул старик. Накал в ответ пожал плечами:
— Да мне плевать.
Одним рывком он отбросил Григория Геннадьевича от Игоря на добрых пару метров. Упав, учитель Сони тут же вскочил на ноги и ощерился:
— Мне нужна фальсиформика.
— У него её нет, — констатировал Накал. — Значит, и в Лабиринте Руниста её не было. А может, её и вовсе не существует.
— Но…
— Никаких «но», — грубо оборвал Накал. — Я свою часть уговора выполнил и не моя вина, что ты не получил желаемого. Мы ухо…
Где-то неподалёку раздался взрыв. Накал резко вскинул голову:
— Моя машина! — он со злостью обернулся к Григорию Геннадьевичу, который, казалось, постарел лет на десять. — Ждите здесь. Я пойду и проверю, что там произошло. И не дай бог, — он строго посмотрел на учителя Сони, — с головы Игоря упадёт хоть один волос. Ты горько об этом пожалеешь, я гарантирую.
Не говоря больше ни слова, он бросился прочь. Григорий Геннадьевич тяжело сел на землю возле Игоря и заговорил:
— Всё пропало. Я так надеялся… Да что уж там, я бы и сам проверил этот чёртов Лабиринт! — Игорю показалось, что он услышал скрип зубов. — Но я не мог. Никто из рунистов не мог! В одной из комнат начерчен узор, который парализует каждого руниста, который на него посмотрит. Лабиринт мог пройти лишь тот, кто не был рунистом. Ты был моей последней надеждой, — Григорий Геннадьевич почти шептал. — А теперь… Всё пропало. Всё было бессмысленно, понимаешь?
Игорь не мог ответить — он лежал, полностью парализованный и лишённый возможности даже повернуть голову, — а потому был крайне удивлён, когда откуда-то сзади раздался хриплый голос:
— Я понимаю.
Над Игорем пронеслась какая-то тень, сбившая учителя Сони на землю, раздался влажный всхлип, старик вскрикнул, и Лазарев ощутил, как его бока коснулось что-то мокрое и тёплое. Он как мог скосил глаза в сторону.
— Я понимаю, — повторил Филипп, вонзивший руку Григорию Геннадьевичу в грудь. — Я всё понимаю, правда. Понимаю, как никто другой. Не понимаю только одного, — он наклонил голову и с сочувствием посмотрел на бывшего учителя Сони. — Почему?
— Не только твоему ребёнку… Нужна
