хмурых мужчин, следящих друг за другом с разных сторон улиц, разделявших этнические кварталы и готовые превратиться в барридкады груженые телеги, стоящие во внутренних двориках... Это было просто невозможно.
Да — внешне было всё благостно. Даже ночью работали лавочки, магазинчики и кофейни, люди кланялись и здоровались друг с другом, всё было тихо и обманчиво мирно, но...
Стражники с оружием в руках патрулировал только центральные улицы, боясь соваться в пригород. Эти ребята в белой форме ходили отрядами не меньше, чем в полдюжины бойцов и жались друг к другу, и не особенно интересовались происходящим в городе, мечтая поскорее пройти маршрут и спрятаться в казарму. Особняки и подворья знатных шемаханцев ощетинились колючей проволокой поверх кирпичных заборов, лаяли злющие волкодавы, охрана при первом же сомнении недвусмысленно клацала затворами винтовок. Шемаханцы победнее шушукались и жгли костры у порогов своих домов. Баалиты точили ножи, и в некоторых кварталах лязг от точильных станков с ручным приводом стоял просто неимоверный, аж зубы сводило.
С точки зрения диспозиции — кварталы коренных шемаханцев были расположены в виде эдакой запятой, хвостик которой тянулся вдоль набережной Гегамского моря — здесь проживали рыбаки, ремесленники, торговцы. А точечка представляла собой Старый город — с царским дворцом, особняками богачей, административными зданиями, храмами и историческими памятниками. Вокруг всего этого размытой кляксой размещались баалитские небогатые районы.
Насмотрелся я достаточно — оставалось понять, причем тут острова Ахтамара, кто такой Джавдет, о котором всё время трепались баалиты, и что послужило предпосылкой нынешней не к ночи будет помянутой революционной ситуации? Жили ведь они как-то десятки, если не сотни, лет бок о бок!
Чутье подсказывало — история с любовью на расстоянии нашего драгоценнейшего монарха к местной леди Ясмине, деятельность Вассера и его сумасшедших подельников, шаткая ситуация в городе и царстве в целом, и нынешнее предгрозовое состояние, которое было вот-вот готово разразиться кровавым дождем этнического и религиозного противостояния были частями одной картины. Как кусочки яркой мозаики на стенах домов зажиточных шемаханцев.
И здесь без помощи других людей уже было не обойтись, а потому я направился к гостинице Башира. Было уже заполночь.
* * *
— Мне нужен номер, — сказал я по-имперски. — На неделю или две. А еще — кое-какая информация.
Человек за стойкой снял со своего аристократического носа очки, аккуратно положил их перед собой. Одет он был по западной моде: белоснежная рубашка с расстегнутым воротом, суконная темная жилетка. Его черные как смоль волосы были гладко зачесаны назад, на подбородке имелась ямочка, а глаза казались колючими и в то же время ироничными — как у Стеценки. Я подозревал, что это и был сам Башир, хозяин гостиницы.
— Нынче все едут прочь из Шемахани, а вы напротив — заселяетесь... Да еще и в ночное время. К тому же — явно знали, какая именно гостиница вам нужна, ибо вернулись сюда после длительной прогулки.
— Вы наблюдали за мной в чайхане? — не поинтересоваться я не мог.
— Горцы у нас — не очень частые гости. Тем более — горцы без лошади.
Ну, не кретин ли я? Знал ведь, знал! Лучше бы прошелся без штанов по центральной улице — это вызвало бы меньше вопросов...
— Так что, есть номер?
— Номер — есть. Оплата — высокая. Я могу гарантировать личную безопасность вам, но только ровно в той же степени, в какой могу гарантировать ее себе.
— По нынешним временам так себе гарантия, — усмехнулся я. — Только слепой не заметил бы, что Шемахань сейчас подобна бочонку с порохом. Осталось только поднести огонь к фитилю, да?
— Уже поднесли. Фитилей оказалось целых два... — хмыкнул предполагаемый Башир и достал учетную книгу: — Как вас записать?
— Сергей Бозкуртович Волков, — его меняющееся выражение лица доставило мне массу удовольствия в этот момент. — Этнограф. По научной надобности. А вы — Башир?
— Кха-а-а... — сказал он шокировано. — Аревитлюйсэкъунэм!
И совершенно невозможно было понять — ругается хозяин гостиницы или радуется. Но я бы поставил на первое. И это могло значить только нечто вполне определенное:
— Стеценко объявлялся? Про меня спрашивал?
Башир облегченно выдохнул:
— Всё-таки вы — это вы... Спрашивал, мерзавец. И предупредил меня, чтобы в случае чего выбирал деньги, потому что второй вариант мне не понравится. Так вот — я выбираю деньги!
Господи, я и подумать не мог, что так люблю своего пройдошливого зама! Жив — и не унимается. Значит — всё у них в общем-то в порядке. Две купюры: одна протекторатская, вторая — имперская появились на стойке, мой собеседник накрыл их ладонью, довольно осклабился и спросил:
— А второй вариант?..
— А второй вариант из моего кармана и сквозь стойку готов наделать дырок в вашем туловище. Но вы выбрали первый, да и архалук мне, честно говоря, жалко портить. Только сегодня купил его у Багдасара...
— А-а-а-а, старый шовинист! Вот из-за таких, как он, мы сейчас и находимся на самом дне ямы с ослиным дерьмом! Давайте я пошлю за Стеценкой — нечего ему спать, когда начальник нашелся. А мы с вами пока выпьем кофе! — жизнерадостно предложил Башир.
— А можно — водички? — меня физически передернуло, когда я представил себе, что волью в себя еще хотя бы глоток чего-нибудь бодрящего и тонизирующего...
— Можно и водички... — удивленно проговорил он, а потом крикнул: — Бача! Бача!
Прибежал заспанный мальчишка и, выслушав указания на дили, рванул прочь.
— Пройдемте в лобби-бар, я смешаю вам лимонад, — сказал Башир и сделал жест рукой, указывая на мягкие кресла и барную стойку в противоположной части холла.
Лобби-бар, ну надо же! Как будто мы в Хедебю, Паранигате или, чтоб его, Камелоте! Но предложение мне вполне понравилось: ждать Стеценку и вести беседу в комфортном кресле? Сейчас это было для меня пределом мечтаний. Еще бы — после всех злоключений, плавания по Гегамскому морю и многочасовой прогулки!
* * *
— Мой отец — филистимлянин-башибузук, мать — шемаханка. Разве я могу воспринимать сложившуюся в городе ситуацию иначе, кроме как личную трагедию? — Башир затянулся сигаретой.
Я не курил, но за время на фронте привык к тому, что окружающие постоянно дымят, и потому вежливо улыбнулся в ответ:
— А мой отец — эвксинский горец, мать — имперка из-под Искоростеня. Кому вас понять, как не мне? Кажется, это большое везение — встретить человека, который может
