причем с дикими рецензиями и «Редакторским заключением», подписанным фамилией «редактора Издательства» Скандовой, можно сказать, переполнил чашу. Я читал, и все во мне клокотало… До каких же пор?… Ну, ладно раньше, когда я был наивный, «фиалковый» мальчик и представления не имел об этом свинарнике. Так до каких же…
Дорогой читатель! Дорогой, многоуважаемый Джек! Соотечественники и соотечественницы! Дойдя до этого места в своем сочинении, я захотел все вспомнить точно и стал искать те рецензии и Редакторское заключение из «СовПиса». А также именно то, что и решил назвать так: «Ход конем». То есть Письмо. Да, именно Открытое письмо, которое я, потеряв терпение, сочинял два месяца с лишним, словно какой-нибудь большой рассказ или повесть, переделывал несколько раз, перепечатывал заново, добиваясь, чтобы ИМ – тем, кому я собирался письмо направить, – БЫЛО ПОНЯТНО. ИМ! То есть я решил направить свое Письмо сразу в несколько высших инстанций, как писательских, так даже и в ЦК КПСС! Да-да, в ИХ главный Орган. Сколько же можно терпеть?
В этой книге я собирался лишь привести отдельные места из того Письма, чтобы не удлинять теперешнее свое повествование…
И вот, найдя его, начал читать, чтобы выбрать места…
Господи! Я же забыл его! Оказывается, я гораздо больше ходил по издательствам и журналам, пытаясь «пробить» свои сочинения, «пристроить своих детей», гораздо больше действовал, чем помнил теперь… При всем при всем я, оказывается, был тогда совсем не «фиалковый» – хотя они так все равно считали. Так считать позволяло им то, что я действительно не лез на рожон – не из трусости вовсе, а из УВАЖЕНИЯ к ним, людям же все-таки… Неустанно и терпеливо надеялся, что вот-вот они все же ПОЙМУТ… И потом я ведь РАБОТАЛ. Считая, что в конечном счете именно произведениями своими я должен делать дело свое, исполнять высший долг. Растить свое дерево… Не дело писателя ввязываться в сиюминутные свары! Не дело писателя искать револьвер и призывать к революции (хотя очень и очень хотелось)…
Читая же теперь свое Открытое Письмо, я был потрясен. Если бы его тогда опубликовали!…
Теперь-то я понимаю, что тогда это было нереально абсолютно. Им действительно было НА ВСЕ НАПЛЕВАТЬ. Кроме своего тухлого благополучия, разумеется. Они только и могли, что производить всяческие «постановления» и «решения», которые и не думали выполнять. Это – «высшие власти». А «низшие», то есть «специалисты» – тем более. Как рвались к «материальной обеспеченности» члены Союза Писателей, как хватались они за малейшую возможность «улучшить свое материальное положение» – бесконечные оплачиваемые бюллетени, дачные участки, квартиры, «секретарские» оклады, заграничные командировки и прочая, прочая!… Какая литература? Какая «совесть нации»? О чем вы?
Это потом, позже, ТЕПЕРЬ, я прочитал изданный «Дневник» одного из уважаемых мною «советских» писателей Юрия Нагибина, жившего и творившего в то же время. Это потом – теперь! – я увидел в этой посмертной Книге его такие строки:
«…Мне даже известности перестает хотеться. Зачем надо, чтобы меня знало большее число тупых изолгавшихся сволочей? (1968 г.)
…Преторианцы (здесь он имеет в виду руководство Союза Писателей и их любимцев – Ю.А.) обнаглели и охамели до последней степени. Они забрали себе всю бумагу, весь шрифт, всю типографскую краску и весь ледерин, забрали все зарубежные поездки, все санаторные путевки, все автомобили, все похвалы, все премии и все должности. Литературные Безбородки грозно резвятся на фоне всеобщей подавленности и оскудения. Мотаются с блядями по Европе, к перу прикасаются только для того, чтобы подписать чужие рукописи, на работу (руководящую) не являются, переложив все свои обязанности на крепкие плечи наглых помощников и консультантов, устраивают какие-то сокрушительные пикники, называя их выездными пленумами Секретариата СП, где вино льется рекой и режут на шашлыки последних баранов; путешествуют на самолетах, машинах, пароходах, поездах, аэросанях, вертолетах, лошадях, ослах, мулах, верблюдах и слонах. Объедаются и опиваются, а после отлеживаются в привилегированных госпиталях и отрезвителях. И снова пиры, юбилеи, тосты, все новые и новые наспех придуманные должности, награды. Вакханалия, Валтасаров пир, и никто не боится, что запылают пророческие огненные письмена, предвещающие конец этому распаду. Нет, они уверены, что это навсегда… Отчетливо формируется новый класс… (1973 г.)
…На этом паршивом приеме стало до конца видно: наше общество четко поделилось на две части – начальство и все остальные. Последним отказано даже в той видимости уважения, какое в послесталинские времена – по первому испугу – считалось обязательной принадлежностью восстановленной демократии… (1975 г.)
…Официальное непризнание усугубляется завистью частных лиц, считающих, что краду из их кармана. Любопытно, что тем, кто признан властью, не завидуют. Ими восхищаются, рассказывают восторженные анекдоты об их богатстве и всех видах преуспевания… Но в отношении меня иное – а кто, собственно, позволил?… А никто не позволял. Все добыто не «в силу», а «вопреки». Это непорядок. Куда смотрят власти?… Мол, дурной пример: не доносит, не подлит, не горлопанит с трибун, не распинается в любви и преданности, а живет так, что самому дипломированному стукачу завидно. Кто же тогда стучать захочет, подличать, жопу лизать?… (1975 г.)
…Господи, что же Ты так извел русских людей, ведь они были ближе всего к Твоему замыслу? Неужели Ты американцев любишь?… (1979 г.)
…До чего же испорченный, безнадежно испорченный народ!…»
Последние слова написаны в 1986-м году. Ими заканчивается «Дневник» Юрия Нагибина, изданный в 1996-м.
А ведь Юрий Нагибин, в отличие от меня, был раскручен, он был одним из столпов тогдашней литературы! Но он был – не ИХ!… И этим все сказано. Я вспомнил и то, что говорил мне как-то Юрий Трифонов, когда я однажды пришел к нему домой, чтобы подарить свою книгу. Он тогда был уже Лауреатом Государственной премии, одним из известнейших и самых уважаемых писателей, но он поделился со мной, «начинающим», что, мол, редактор и цензура безжалостно уродуют его очередную книгу, причем редакторша, недоучившаяся молодая женщина, позволяет себе вести себя с ним по-хамски…
Да, все дело в том, что ни Юрий Нагибин, ни Юрий Трифонов (как, разумеется, и ни я, ни другие, кто думал не о банкетах и премиях, а «всего лишь» о литературе…) не были ИХ людьми, не были «преторианцами»… Так все просто оказывается. Но спрашиваю я теперь:
– ДО КАКИХ ЖЕ ПОР, ГРАЖДАНЕ?
Или мы не граждане вовсе?… Впрочем, об этом потом, потом…
Уважаемые читатели, уважаемые соотечественники! Понимаю, что мое Письмо длинное. Но тем, кто действительно хочет понять, что делалось в нашей стране тогда – и по сути, увы, продолжает делаться и теперь, а может быть даже и
