С прибором было видно гораздо лучше. На палубе суетились люди, явно готовясь к отходу. Но озадачивало то, что наибольшая активность наблюдалась вокруг огромного открытого люка в середине палубы. Что-то из него торчало, что Валленару никак не удавалось рассмотреть.
Пока он разглядывал, появились вспышки взрывов над самой палубой у открытого танка. Приборы ночного видения, не снабженные защитой от яркого света, ослепляют. Валленар отпрянул назад, вцепился в прибор и сдернул его с головы. Ругаясь, стал тереть глаза.
— Захват цели системой наводки, — приказал он тактику. — Стрельба из четырехдюймовых только по приказу.
Произошла некоторая заминка. И хотя у него перед глазами все еще мелькали пятна, Валленар резко повернулся в направлении командира вооружения.
— Есть, сэр, — пришел наконец отклик из отделения наводки. — Цель поймана. Данные введены в систему слежения.
Валленар повернулся к офицеру, управляющему кораблем.
— Подготовиться к подъему якоря.
— Есть, подготовиться к подъему якоря.
— Что у нас с топливом?
— Пятьдесят пять процентов, сэр.
Валленар закрыл глаза, чтобы затихло болезненное сияние. Он достал из кармана сигару и потратил добрые три минуты на раскуривание. Затем он снова повернулся к иллюминатору.
— Американский корабль двигается, — сказал управляющий офицер.
Валленар медленно затянулся. Важный момент. Возможно, они в конце концов решили бросить якорь в надежном месте, с подветренной стороны канала. Оттуда они смогут уйти от шторма.
— Он отошел от обрыва. Валленар ждал.
— Разворачивается. Сейчас пеленг ноль-восемь-пять.
Неправильное направление, с учетом подветренных вод пролива. Валленар еще ждал, но в сердце у него неожиданно появился холодный ужас. Прошло пять минут.
— Пеленг тот же, ноль-восемь-пять, скорость четыре узла.
— Продолжайте отслеживать, — проговорил он.
Ужас охватил его теперь сильней.
— Цель поворачивает, скорость пять узлов, пеленг один-один-пять, один-два-ноль, один-два-пять…
«Для танкера быстро набирает скорость», — подумал он. Но не имело значения, какие двигатели носят этот огромный корабль, уйти от эсминца он все равно не может.
Он отвернулся от иллюминатора.
— Цельтесь впереди вспомогательной мачты выше ватерлинии. Я хочу их пощекотать, а не утопить.
— Цель движется пять узлов, курсом один-три-пять.
«Держит путь в открытое море. Значит, так и есть — Тиммер мертв», — подумал Валленар.
Доложил Кассео, офицер-тактик:
— Цель отслеживается, сэр.
Валленар старался держать себя в руках, оставаться спокойным, не показывать своих чувств окружающим. Сейчас, более чем когда-либо, ему нужно ясно мыслить.
Он опустил сигару. Облизал пересохшие губы:
— Подготовиться к ведению огня.
«Ролвааг»
3 часа 55 минут
Глинн вдохнул медленно, осознанно, чувствуя, как ровный поток воздуха наполняет легкие. Как обычно, перед началом действий на него снизошло противоестественное спокойствие. Судно было готово к выходу в открытое море, снизу доносилось урчание мощных двигателей. Эсминец сидел низко в воде бледным пятном во мраке за кормой, примерно на двадцать градусов в сторону относительно левого борта.
Через пять минут все будет кончено. Но каждая минута на счету.
Он перевел взгляд в угол мостика. Паппап стоял в тени, сложив руки на груди, ожидая. Теперь он прошел вперед, повинуясь кивку Глинна.
— Да?
— Мне нужно, чтобы вы были наготове помочь рулевому. Возможно, нам придется резко менять курс, и мы нуждаемся в ваших знаниях течений и подводной топографии.
— Подводной чего?
— Где есть рифы, где мелко, где достаточно глубоко, чтобы безопасно пройти.
Паппап, казалось, понял. Потом он взглянул на Глинна, его глаза блеснули.
— Слушай, малый, мое каноэ имеет осадку шесть дюймов. Мне никогда не приходилось беспокоиться ни о чем таком.
— Это мне понятно. Но мне известно, что приливы здесь доходят до тридцати футов, а сейчас высокий прилив. Вы помните, где лежат остовы погибших судов, где подводные хребты. Будьте готовы.
— Хорошо, парень.
Глинн наблюдал, как маленький человечек снова скрылся в тени. Потом перевел взгляд на Бриттон у командного пульта, на Хоуэлла и вахтенного офицера рядом с ней. Она и в самом деле оказалась прекрасным человеком и капитаном, как он и ожидал. Ее реакция на временное лишение власти произвела на него глубокое впечатление. Какое благородство и самообладание было в ее поведении, когда она уступила командование. Интересно, это у нее врожденное или урок от пережитого?
Повинуясь импульсу, еще в самом начале он открыл в судовой библиотеке томик поэзии Уистена Одена. Глинн не был любителем поэзии, полагая это бесполезным занятием. Внимание его привлекло название «Хвала известняку» как некий слабый намек на связь с инженерным делом. Опыт оказался обескураживающим. Он не имел представления, какой силой обладает поэзия: сколько чувств, мыслей, даже мудрости можно передать, и так немногословно. Ему подумалось, что было бы интересно поговорить об этом с Бриттон. В конце концов, он и взял в руки этот томик, потому что она цитировала Одена во время их первой встречи.
Все эти мысли занимали ум Глинна не более секунды. Они тут же исчезли при низком звуке сигнала тревоги.
Голос Бриттон был глухим, но спокойным.
— Эсминец навел на нас радар системы огневой наводки, — сказала она и повернулась к Хоуэллу: — Оповестите посты!
Хоуэлл повторил приказ по судовой связи. Зазвучала новая сирена, гораздо более мощная.
Глинн подошел ближе к своему человеку у черного компьютера.
— Подавите его, — приказал он.
Он почувствовал на себе взгляд Бриттон.
— Подавить? — повторила она с ноткой сарказма, смешанного с напряжением. — Можно узнать, чем?
— Системой широкополосного радиоэлектронного подавления Макдоннела—Дугласа, смонтированной у вас на мачте. Он собирается стрелять по нам из своих орудий, а возможно, даже выпустить ракету. У нас есть противолокационные отражатели и оружие ближнего боя, они позаботятся о любых выпущенных ракетах.
На этот раз Хоуэлл повернулся к нему с удивленным взглядом.
— Оружие ближнего боя? На нашем судне нет ничего подобного.
— Под теми крышками.
Глинн кивнул своему человеку:
— Настало время сбросить покровы.
Человек набрал несколько команд, и впереди раздался резкий щелчок. Глинн наблюдал, как отлетели крышки, обнажив шесть коротких стволов, которые способны расстрелять подлетающую ракету двадцатимиллиметровыми снарядами из истощенного урана со скоростью более трех тысяч выстрелов в минуту.
— Господи, — выдохнул Хоуэлл. — Это же секретное оружие.
— Совершенно точно.
— Полагаю, это и есть то, что он как-то назвал дополнительным оборудованием для обеспечения безопасности, — сказала Бриттон с иронией.
Глинн повернулся к ней.
— В момент, когда мы начнем подавление, я предлагаю вам резко взять право руля.
— Маневр уклонения? — поразился Хоуэлл. — С этим судном? Ему требуется три мили, только чтобы остановиться.
— Я это прекрасно знаю. Тем не менее сделайте это.
— Мистер Хоуэлл, резко право на борт, — скомандовала Бриттон.
Хоуэлл продублировал рулевому:
— Право руля. Правая машина — полный назад, левая машина — полный вперед.
Бриттон посмотрела на человека Глинна.
— Примите все контрмеры. Если он выпустит ракету, задействуйте противолокационные отражатели и при необходимости оружие ближнего боя.
Судно содрогалось, когда начало замедляться и поворачивать.
— Ничего не получится, — пробормотал Хоуэлл.
Глинн не потрудился ответить. Он знал, что на поверку эта тактика эффективна. Даже если электронные контрмеры не сработают, Валленар будет целиться высоко в носовой отсек. Это очень неприятно, но ущерб получится незначительный. Команданте не будет пытаться потопить «Ролвааг». Во всяком случае, пока не будет.
Долгие две минуты прошли в темноте. Затем борт эсминца изверг пламя, когда открыли огонь его четырехдюймовые пушки. Через несколько томительных секунд раздался взрыв слева по носу «Ролваага», потом еще два. Невысокие гейзеры воды поднялись и были унесены ветром. Глинн отметил, что снаряды, как он и ожидал, легли не кучно.
Побледневшие офицеры на мостике обменялись потрясенными взглядами. Глинн наблюдал за ними с сочувствием. Он знал, что и при лучших обстоятельствах оказаться в первый раз под огнем всегда травма.
— Вижу движение эсминца, — сказал Хоуэлл, глядя на экран радара.
— Я бы посоветовал самый полный вперед, постоянный курс один-восемь-ноль, — сказал мягко Глинн.
