— Кажется, понимаю.
— Эрни впал в ступор, но так и не понял. Понимаешь, почему?
— Потому что не ты учил его физике. Ребенок, вместо того, чтоб наводить порядок в своей голове, нахватался терминов, которых не понимает.
— Потому что он — промежуточное звено между миром, который мы довели до безумия, и миром, который боимся себе представить. А я — отработанный персонаж.
— …Который претендует на то, чтобы повысить свой статус. Оскар, по мифологии, «День Вселенной» это абгрейд твари на одну позицию. Если ты жил муравьем, становишься человеком, не дожидаясь плановой реинкарнации. Если был человеком, попадаешь в пантеон существ с большими полномочиями. Никаких парадоксов не будет, если ты не придумаешь их.
— Я — персонаж, который сделал свою работу и должен отвалить от сюжета, пока твой «автор» до меня не добрался. Если он еще раз решит приутюжить нас самолетом…
— Ты — персонаж, который должен был объяснить Автору какие-то непонятные ему вещи, но остановился в шаге от цели. И теперь, вместо того, чтобы закончить дело, доковырялся до «реального мира». Может, ты до самого Автора доковыряешься? Кому и что ты хочешь доказать? Хочешь доказать писаке, что он пишет роман? Думаешь, он без тебя не знает, какой фигней занимается?
— Ты-то от меня чего хочешь?
— Втолковать одну мировоззренческую вещь, Оська. Ее невозможно выразить физической формулой…
— Нет такой мировоззренческой вещи, которую нельзя выразить формулой. Больше скажу, на свете нет ничего такого, что нельзя вписать в примитивный программный код.
— Тогда слушай и записывай: история человечества не закончится, пока ты не выполнишь свою миссию на Земле. Ту, ради которой пришел сюда и жил скотской жизнью, пока Натасик не нашел тебя на помойке. Отныне и вовеки веков все будет начинаться сначала, с забегов мамонтов по прериям, и кончаться упрямым сидением физика за игрушками, которые крутят воду в кастрюле с супом.
— Я хотел помочь Розалии. Поработал половником.
— Теперь по специальности поработай. Тебя не затем учили в универе, чтобы ты работал половником.
— Что я должен сделать для твоего человечества?
— Сдвинь сюжет с мертвой точки. Я понимаю, что мы попали в замкнутый круг, но выход должен быть. Разберись с парадоксами. Реши до конца задачу. Может быть, для себя ты понял, как она решается, и тебе не так интересно? А мы? Оскар, роман закончится по любому. Но только ты, именно ты можешь решить, каким будет этот конец. Таким же тупым, как вся наша жизнь, или мы покруче умеем писать романы.
— Какой ты хочешь конец?
— Логический. Хочу видеть смысл в том, через что мы прошли и чего достигли. Хочу понимать, что мы не просто так колбасились от первой до последней главы. Я хочу конец, перед которым снимет шляпу сам Автор.
— А не хочешь приколоться с писаки?
— Нет, Оська. Что-то мне с него не прикольно. Давай ты придумаешь, как выйти из парадоксов. Хочу увидеть прибор в работе. Писаку в работе я и так себе представляю.
— Мирка, почему ты не можешь принять парадокса? — удивился Оскар. — Почему ты сразу хочешь с ним воевать? Почему не допускаешь в свое сознание необъяснимых тупиковых проблем?
— Потому, что я в парадоксы не верю.
— Не надо верить. Просто подумай.
— Уже подумала.
— Ну, и что?
— Кажется, я знаю, в чем дело, — сказала графиня. — Ты просто навалил в штаны перед испытанием прибора. Работа всей твоей жизни и вдруг… в ответственный момент что-то полетит к черту. Я права?
— А если полетит? Мирка, творец и тварь не могут сосуществовать в одной системе не потому что они друг друга боятся, а для того, чтоб один мог контролировать другого. Испытание ключа в рамках одной системы — все равно, что персонаж, который отгонит «автора» от стола и сам допишет роман.
— В «реальный мир» я отправляюсь вместе с тобой, — решила графиня.
— Ни за что.
— Почему?
— Потому что ты — мое самое уязвимое место.
— Нет! Ты боишься, что Автор встретит нас на пороге дольмена с ремнем!
— Брать тебя с собой в неизвестность, бандитку такую, я не рискну! Боюсь потерять, — признался Оскар. — Потеряю тебя — потеряет смысл все, что я сделал.
Напрасно доктор Русый искал пациента в постели. Напрасно метался по комнатам, пока семейство Боровских загоняло машины во двор. Пациент пропал. Только гора пустых пивных банок громоздилась на кухонном столе. Женя заглянул под стол.
— Ух, ты… — услышал Оскар спросонья.
Заскрипела дверь, полоска света из коридора легла на кухонный пол. На стенах заиграли тени. Оскар заметил, как в сумерках зажегся садовый фонарик, услышал, как машина заехала в гараж.
— Ё-моё! — сказал доктор. — Он же пьян, как скотина! Юля, быстро, убирай банки, я понес его в спальню.
— Боже! — воскликнула Юля. — Он умер?
— Убирай, пока Розалия не увидела.
— Он дышит? Женя!..
— Как в него столько влезло? Я же говорил, нельзя оставлять беззащитную личность наедине с пивом. Жив он, жив! — ворчал доктор, взваливая на себя пациента. — Открой дверь, посмотри, чтоб в коридоре не было никого. Юля! Скорее! Возьми из машины мой чемодан с аптечкой!
— Как сыграли? — спросил Оскар, падая с Жениного плеча на кровать.
— Кто?
— Наши.
— Наши, это какие? В какой стране ты праздновал? Как тебя зовут, парень?
— Роджер Федерер.
— Молодец! С манией величия все в порядке, — сообщил доктор испуганной девушке, возникшей на пороге с чемоданом. — Жить будет… если успеем его спрятать под одеяло. Придет Розалия, учует перегар — мало не покажется никому.
Ночь доктор просидел у кровати больного. Сначала хвалил подачу крошки-графа. Потом ругал линейных арбитров, которые подсуживали русской команде. Доктор Русый недоумевал, как такой «мощный» игрок, как Эрнест, до сих пор не закрепился в верхних строчках рейтинга. Юля что-то отвечала ему издалека, наводя порядок в шкафу. Что-то объясняла про нестабильную игру своего подопечного, про эмоциональную неустойчивость…
— Но ведь он единственный, кто реально играет во французской команде! — возражал Женя. — Нет, он прекрасный спортсмен. Когда-нибудь я буду гордиться, что лично знаком… — На этой оптимистической мысли Оскар закрыл глаза, а когда открыл, вечерние сумерки сменило хмурое утро. — …Когда-нибудь я сниму с него портки и выпорю! — грозил доктор. — Когда-нибудь мое терпение лопнет! — доносилось сквозь приоткрытую дверь. — Как вам удалось вырастить такого поганца? — Оскар оторвал от подушки голову, и голова чуть не треснула пополам. — Объясни мне, Юля! Объясни, чтобы я понял, каким образом у прекрасных родителей мог появиться отпетый засранец? Знаешь, что он сказал? — Оскар сделал над собой усилие и поднялся с кровати. Половица скрипнула под ногой. — Ой… проснулся. Перезвоню! — сказал Женя, заметив пациента. — Не верю! Что хочешь, со мной делай! Не верю, что Эрни — сын милейшей Розалии Львовны. Нет, на Валерьяныча он похож, тут не поспоришь, но кто его мать — большой вопрос. Не сомневаюсь, что твоя Мирослава. Характер у вашего крошки — один к одному от ее сиятельства. Гены пальцем не раздавишь! Надо прояснить вопрос, потому что… извини, конечно, если на святое наехал, но твоя мадмуазель — такая же точно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
