Мы затронули тему еще почти неизученную — в ней есть множество важных аспектов: Некрасов как издатель массовой литературы; отношение поэта к "низовой культуре" и попытка влиять на нее… Кроме того, имена Гоголя и Белинского связаны в сознании современников Некрасова с особым отношением к делу писателя — с "культом писателя", как назвал этот феномен В. Евгеньев–Максимов [297]. Наконец, выражение "заступники народные" имело вполне ясный читателям смысл, более широкий, чем словарный, — эпоха наделила это словосочетание особенным значением, соединив в нем и жертвенность, и тернистый путь, и раннюю смерть, и страдания за ближних своих. В том же ряду оказывается и некрасовский Гриша Добросклонов, с которым читатели познакомятся уже после смерти поэта. Но вернемся к Страхову.

В большой статье "Некрасов и Полонский" (Заря. 1870. № 9) Страхов вновь касается отношения Некрасова к народу: "Народ для него — страждущая масса, которую не только следует облегчить от несомых ею тягостей, но еще более следует просветить. <…> Целый ряд стихотворений этого поэта посвящен изображению грубости и дикости русского народа. <…> Толкуя беспрестанно о народе, он ни разу не воспел нам того, чем собственно живет народ, — ни единого чувства, ни единой думы, в которых бы отразилось внутреннее развитие народа, сказалась бы его великая духовная сила" [298].

Для Страхова (как и для его старшего современника А. А. Григорьева) нет правды вне правды народной, почвеннической, — отсюда и неприятие Некрасова, который для Страхова "поэт чисто петербургский", "поэт Александрийского театра, Невского проспекта, петербургских чиновников и петербургских журналистов" [299]. Но, как сказано, отношение критика к поэту сложнее каждого отдельного высказывания, шире любого им же высказанного приговора.

Отвечая Достоевскому на его слова "помещичья литература", сказанные о Тургеневе и Толстом, а по сути — о всей современной литературе, Страхов возражает: "А что же Вы забыли Кольцова, Некрасова (великого … [300], но поэта?). А Ваш "Мертвый дом"? Это ли не народная литература?" (письмо от 8 июня 1871 г.) [301].

Страховский упрек Некрасову в односторонности будут повторять и перепевать другие критики. В 1874 году П. Павлов в "Гражданине" постарается показать, что "в сущности не так горько живется Матрене, как поэту это доказать хочется". Просто Некрасов "стихами показывает" то, что его сотрудники по журналу "статейками о деревне, о крестьянском вопросе и т. п., т. е. что все уже так скверно в мужицком быту, что хуже быть не может" (№ 10).

Некрасов не был вовсе народным поэтом, не сочувствовал народному миросозерцанию и не носил в себе ни одного из народных идеалов, пишет Вс. Соловьев незадолго до смерти поэта (Рус. мир. 1877. № 35).

Т. Толычева в 1878 году вступается за народ, оскорбленный поэтом: ведь что показано в "Кому на Руси…"? Народ ломает комедию ("Последыш"), подкупает писаря, зарывает живого в землю ("Крестьянка") — так что о сочувствии Некрасова народу говорить не приходится [302].

А Буренин не только отметит "барское представление о горечи семейной жизни" (в "Крестьянке"), но и напечатает пародию на "Кому на Руси…".

Эта пародия (подписанная Н. Некрасов-Ложногласов) появится в журнале "Дело" (1875. № 1). Публикация произведения Буренина в радикальнодемократическом "Деле" не должна удивлять: во–первых, в 1871 году Буренин печатался и в некрасовских "Отечественных записках" (стихи); во–вторых, мы уже видели, как сходились критики Некрасова из противоположных идейных станов: общим у них было неприятие своеобразия поэта. Журнал помещал одновременно пародии на Некрасова и Полонского, обещал пародировать А. Толстого и Майкова и при этом в поэтическом отделе печатал П. Вейнберга, Л. Оболенского, В. Славянского, П. Быкова, Омулевского (И. Федорова) и других столь же оригинальных поэтов.

Пародия называлась так же, как и поэма; следовал подзаголовок: "Глава 7.777.777" и далее некрасовским стихом повествовалось о том, как странники в Петербурге встречают испуганную Матрену Тимофеевну. Оказывается, барин (Некрасов) выписал ее в Петербург, чтобы расспросить о тяжелой жизни. Когда же Матрена рассказала о себе и выяснилось, что жизнь ее вовсе не тяжела, Некрасов рассердился и прогнал крестьянку.

Пойми ты, баба глупая:С Михаилом Евграфычем,С Григорием ЗахарычемЯ орган либеральнейший —"Записки" издаю [303].

А я — я в книжку каждуюПоэзию приятную,Чувствительно–гражданскуюОбязан поставлять.В поэзии читателяТеперешнего времениЧем я пронять могу?Я должен слезы горькиеНад бедствиями всякимиНарода, меньшей братии, —Хоть тресни, — проливать [304].

Для Авсеенко народность Некрасова была и осталась ложной — и в первых стихах поэта, "идеализировавшего русского простолюдина", и в поэме "Кому на Руси жить хорошо", где Авсеенко обнаруживает "русский народный букет" в духе Решетникова. Вкус критика оскорблен "площадной грубостью", вносимой в печать стихами Некрасова. Так, он цитирует из "Последыша" сцену с Агапом, чтобы заключить: "Сцена дранья, различные приемы употребления розог и вообще вся теория и история сечения составляет <…> любимую тему реального поэта и самый благодарный источник его вдохновения" [305].

Стоит вспомнить замечание Достоевского в "Дневнике писателя": "…г–н Авсеенко изображает собою, как писатель, деятеля, потерявшегося на обожании высшего света". У Достоевского с Авсеенко тоже вышел спор о народе и, по сути дела, за себя и за Некрасова отвечал Достоевский: "Оказывается ведь, что в каретах‑то, в помаде‑то и в особенности в том, как лакеи встречают барыню, — критик Авсеенко и видит всю задачу культуры. <…> У них отвращение от народа остервенелое, и если когда и похвалят народ, — ну из политики, то наберут лишь громких фраз, для приличия, в которых они сами не понимают ни слова, потому что сами себе через несколько строк и противоречат" [306].

Кстати о грубости; Некрасов писал Жемчужникову в 1869 году: "…в стихе иногда невозможно без грубого слова, надо только, чтоб оно оправдывалось необходимостью, да чтоб не было это часто" [307]. Черновики поэмы содержат немало сцен и строк, не вошедших в окончательный текст, очевидно, из‑за излишней грубости (сцена избиения Матрены Корчагиной, поговорка о соплях и т. п.).

Через год, в июльском номере "Русского вестника" за 1874 год, Авсеенко откликнется на появление "Крестьянки" и вновь выступит против стиля поэмы: "Г. Некрасов не просто позволяет себе обмолвиться неприличностями, он, так сказать, возделывает эту! литературную целину, обнаруживая при этом изобретательность, достойную лучшего дела" [308]. "Крестьянка" вызвала критические нападки Буренина. Предмет осуждения — речь главной героини; она "полна quasi-народных оборотов, введенных у нас по преимуществу автором "Тройки" и "Огородника". Эта искусственная речь заключает в себе много фальшивого, деланного простонародничанья и очень мало настоящего народного склада" (СПВ. 1874. № 26).

Разумеется, эти нападки вызывали возражения: критик "Биржевых ведомостей" (1873. № 78) находил в "Последыше" "оригинальный склад" и "чисто народный юмор", а в "Новом времени" писали, что "ни одна народная книга <…> не будет ему (народу. —Л. С.) так понятна, как "Коробейники" и "Кому на Руси жить хорошо". А все потому, что каждый крестьянин найдет в них отголосок своих понятий и стремлений; все потому, что он почует в них свое простое, безыскусственное человеческое чувство, переданное характерным и родным ему языком; все потому, что поэт изучил народ наш и знает его, как никто" (1873. № 61).

В спорах о народности "Кому на Руси…" есть любопытный эпизод. Буренин в упоминавшейся статье упрекает Некрасова в том, что поэт "заставляет слушателей рассказа Матрены, мужиков, ни с того, ни с другого затянуть следующую грубую песню:

Мой постылый мужПодымается:За шелкову плетьПринимается.Хор:Плетка свистнула,Кровь пробрызнула…Ах! лели–лели!Кровь пробрызнула.

Чудесно и необыкновенно реально! — комментирует критик. — Так реально, что такового грубого реализма не обнаружит сам народ в своих безыскусственных песнях; на подобный антихудожественный реализм способны только искусственные поэты, преследующие различные протестующие тенденции и усвоившие себе традиционные воззрения на дикость и зверское самоуправство мужей в русской семье". Чуть позже в газете "Русский мир" (1874. № 57) к нему присоединился Авсеенко, глумливо комментировавший "Крестьянку" эпизод за эпизодом и, в частности, приглашавший "полюбоваться" этой же песней. Но, как отмечено в комментариях к III тому Полного собрания сочинений (1949) и к V тому последнего Академического собрания (1982), в собрании Соболевского есть 14 вариантов этой песни, а Некрасов воспользовался вариантом, напечатанным в "Современнике" в статье В. Александрова (1864. № 7). Аналогичная ошибка вышла у Авсеенко и с поговоркой о ржи и пшенице: "Все это, — самоуверенно пишет критик, — придумал для мужичков поэт: самим крестьянам такой вздор в голову не полезет". Между тем эту пословицу можно найти в сборнике В. Даля (М., 1862, с. 476). "Бессмысленной" объявлена в той же статье пословица "Рабочий конь солому ест, а пустопляс овес", тоже имеющаяся в сборнике Даля (с. 39).

1 ... 63 64 65 66 67 68 69 70 71 ... 92

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу «Столетья на сотрут...»: Русские классики и их читатели - А. Марченко бесплатно.

Похожие на «Столетья на сотрут...»: Русские классики и их читатели - А. Марченко книги

Роман И.А. Гончарова «Обломов»: Путеводитель по тексту - Валентин Недзвецкий - Филология

Оставить комментарий