Итак, многие восхваляли Сципиона за сию величайшую добродетель — воздержанность; другие же порицали его за это, ибо чем может храбрый и безупречный рыцарь доказать красивой даме благородство своего сердца, как не восхищением ее прелестью и пылкой любовью; неужто же он должен выказывать ей холодность, почтение, скромность и благоразумие, которые, по мнению многих кавалеров и дам, скорее можно назвать глупостью и сердечным скряжеством, нежели добродетелью?! Недаром же одна досточтимая дама, прочитав эту историю, объявила Сципиона круглым дураком, каким бы бесстрашным и великодушным полководцем он ни показал себя: по ее словам, он мог бы вызвать восхищение к себе и к Римской республике более умным способом, тем более что девица досталась ему как военный трофей, а таким трофеем сам Бог велел распорядиться по-иному и уж во всяком случае лучше, нежели всей прочей добычей.
Великий основатель города Рима так не поступил, когда были похищены красавицы сабинянки и ему досталась одна из них; он насладился ею, забыв о всяком почтении, чем дама осталась предовольна и даже не вздумала сетовать, как, впрочем, и подруги ее, которые тотчас слюбились со своими мужьями и похитителями и не стали поднимать шума, не в пример родителям своим, начавшим по сему случаю долгую войну.
Конечно, все люди мыслят и поступают разно, а женщины тем более, и не всякая смирится с эдаким обращением, да и не каждому мужчине покорится; пример тому — супруга короля Ортрагона, одного из галльских королей в Азии; женщина эта, блиставшая безупречной красотой, была взята в плен римским центурионом, который посягнул на ее честь, но встретил достойный отпор, ибо ей претило сожительство с мерзким и безродным солдатом; тогда он взял ее силою, употребив власть, данную ему войною по отношению к пленникам, однако вскорости был за это наказан, ибо женщина жестоко отомстила ему: посулив богатый выкуп за свое освобождение, отправилась вместе с ним в условленное место, где солдата, по ее приказу, вместо выкупа убили, а голову женщина отнесла своему мужу, коему без утайки рассказала, что негодяй обесчестил ее и она отплатила ему таким вот безжалостным образом; муж одобрил ее поступок и оказал ей подобающие почести. И с тех пор он, как повествует история, выказывал супруге своей неизменное почтение, до самой смерти обращаясь с нею точно со святой; как бы то ни было, а даме все же перепал жирный кусок, пусть даже от низкого мужлана.
Лукреция поступила иначе: ей не пришлось насладиться объятиями, хотя на нее посягнул не простой солдат, а доблестный царь; она совершила двойную глупость: во-первых, не угодив ему на ложе, а во-вторых, покончив с собою из-за такой малости.
Возвращаясь к Сципиону, добавлю, что сей полководец не довольно хорошо знал военные обычаи в отношении трофеев и реквизиций: по словам одного нашего военачальника, нет добычи заветней, чем захваченная в плен женщина; он насмехался над теми своими товарищами, что при осаде и взятии городов запрещали солдатам посягать на женскую честь, говоря, что все бабы любят военных куда более штатских, а жестокое обращение победителя только сильнее разжигает у них аппетит, и не о чем, мол, тут долго рассуждать: удовольствие при них, супружеская честь не посрамлена, ибо имело место насилие, так чего же еще женщине и желать?! К тому же подобным способом женщины часто спасают жизнь и достояние мужей своих — взять хотя бы прекрасную Эвною, жену Богуда (или Боккуса), царя Мавританского; этой женщине и ее мужу Цезарь подарил огромные богатства — не столько, надо полагать, за то, что царь взял его сторону, — как Юба, царь Вифинии и властитель Помпеи, — сколько за красоту жены, с которой Цезарь вкусил блаженство.
Не стану распространяться о прочих преимуществах этого рода любви, хотя таковых и немало; однако, по словам того самого военачальника, многие соратники его, чтя старинные военные обычаи, приказывали оберегать честь дам, у коих следовало вначале спросить согласия, а уж после решать, как с ними обходиться; возможно, они рассуждали подобно нашему Сципиону, который, если вы помните вышеприведенный рассказ, поступил точно собака на сене, что и сама не ест, и другим не дает; взять хотя бы несчастного Масиниссу, многажды проливавшего кровь за него и за народ римский и немало трудов и усилий положившего во славу его; Сципион отнял у сего героя прекрасную царицу Софонисбу, самый главный и драгоценный военный трофей, а отняв, отослал ее в Рим, дабы она прожила там остаток своих дней презренною рабыней; и так оно и случилось бы, коли бы Масинисса не положил этому конец. Слава Сципиона засияла бы куда ярче, явись эта женщина не жалкой пленной, а женою Масиниссы и гордой, непокоренной царицей, чтобы народ при виде ее говорил: «Вот одна из наипрекраснейших побед Сципионовых!» — ибо всем известно: слава сияет ярче в окружении возвышенных и благородных вещей, нежели подлых и низких.
И наконец, совершенный Сципионом тяжкий промах наводит на одно из двух подозрений: либо он был женоненавистником, либо бессилен спать с женщинами, хотя, говорят, в старости и залезал в постель к служанке своей жены, которая отнеслась к сей шалости весьма снисходительно — быть может, по причинам, изложенным выше.
Итак, дабы покончить с этим отступлением и вернуться на прямую дорогу моего повествования, а там завершить и самое рассуждение, скажу следующее: ничто в мире так не приятно глазу, как вид красивой женщины, либо пышно разодетой, либо кокетливо обнаженной и возлежащей на ложе; пусть только будет здоровой, опрятной и без всяческих изъянов, о коих говорил я выше.
Король Франциск говаривал, что дворянин, богатый или бедный, принимая знатного сеньора у себя в доме или замке, должен непременно вывести ему навстречу красивую свою жену, красивую лошадь и красивую гончую и тем угодить и себе и ему, ибо, взглянув на первую, вторую или третью, вельможа найдет приятность в этом зрелище и окажет милость сему дому; вот отчего и следует представить его взору три этих прекрасных существа, достойные созерцания и восхищения.
Королева Изабелла Кастильская говорила, что для нее любезнее всего на взгляд четыре вещи: hombre d'armas en campo, obisbo puesto en pontifical, linda dama en la cama, y ladron en la horca (воин на поле битвы, епископ в соборе, красивая дама в постели и вор на виселице).
Мне рассказывал покойный господин кардинал Лотарингский, недавно скончавшийся, что когда он отправился в Рим к Папе Павлу IV, дабы расторгнуть перемирие, заключенное с императором, то проезжал через Венецию, где ему оказали самый торжественный прием, какой и подобает фавориту и посланнику столь великого короля. Весь сенат в полном составе вышел приветствовать гостя; его повезли по Большому каналу; из всех окон, туда выходящих, смотрели красавицы женщины, нарочно сошедшиеся, дабы увидеть сию торжественную встречу; тем временем один из самых почтенных сенаторов беседовал с посланцем короля о государственных делах, не умолкая ни на минуту, но, увидав, что тот не сводит глаз с прекрасных дам, сказал ему на своем наречии: «Монсеньёр, я полагаю, что вы меня не слушаете, и вы правы, ибо куда приятнее любоваться сими красотками в окнах, нежели беседовать с надоедливым старцем вроде меня, пусть даже он толкует о важных делах, несущих вам пользу и славу». На это господин кардинал, который не мог пожаловаться ни на ум, ни на память, слово в слово повторил сенатору все им сказанное, вызвав у старика живейшее восхищение тем, что гость, развлекаясь приятнейшим для взора зрелищем нарядных красавиц, не упустил притом ни единой мелочи из беседы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
