Виктор даже засмеялся — так неуместен был домик в фиолетовом лесу, и в то же время таким облегчением отозвалось в сердце его присутствие. Вряд ли здесь может обитать коренастый алхимик. И слава Богу! Не надо никаких больше уродов! Сыт он ими по горло!
Подойдя к двери, Виктор тщательно вытер ноги о половичок. Постучал. Никакого ответа. Он толкнул незапертую дверь — та тихонько заскрипела. Веранда была пуста, лишь покачивался растянутый между стенами гамак.
— Есть кто дома?
Похоже, это становится его любимым вопросом…
Тишина.
Похоже, это становится любимым ответом…
Виктор прошел на веранду. Открыл вторую дверь, заглянул. Большая, чистая комната. Растопленная печь — невысокая, такие на дачах ставят. Стол, покрытый цветастой клеенкой. На деревянной подставочке — сковорода, в ней дымящаяся жареная картошка с грибами. Кувшин, налитое в стаканы молоко. Крупными кусками нарезанный хлеб. Полное ощущение, что хозяева только что вышли.
Вот только куда? В доме обнаружилась еще одна комнатка — Виктор увидел там две аккуратно застеленные кровати, закрытое изнутри окно. На всякий случай он посмотрел под кроватями и даже заглянул в шкафы. Кроме нехитрой одежды и чистого белья, там ничего не нашлось.
— Где вы все? — спросил он, все еще надеясь получить ответ. — Эй! Я не бандит, не вор! Люди!
Тихо. Исходит паром еда на столе, качается гамак на веранде. Идиллия. Селись и живи. Никого уже нет.
И не будет.
Виктор вдруг почувствовал, что дом мертв. Убит. Пустая скорлупа, из которой небрежно выдрали жизнь. И в лесу — то же самое. И за стеклянными горами. Мир мертв, превратился в бескрайнюю пустыню. В место ссылки — для него одного. Он уже не проснется. Тело истлеет на берегу, а он будет жить здесь. Один — навсегда.
— Нет, — прошептал он. — Не хочу!
Бросился к двери — и едва не наткнулся на входящего «алхимика». Радость при виде красномордого урода была так велика, что Виктор едва удержался от нелепого желания — обнять его.
— Во, куда забрел-то, — цепким взглядом окидывая комнату, произнес тот. — Картофанчик горяченький… посторонись…
Отстранив Виктора, здоровяк протопал к столу. Уселся на жалобно скрипнувший стул и принялся загребать прямо из фырчащей сковородки, ссыпая грибы и картошку во вместительный рот.
— У… тафай… пфодиняй…
— Что?
— Давай! Присоединяйся! — прожевав, повторил «алхимик». Изо рта его валил пар. — Не жисть — а малина! Верно?
Виктор молчал.
— И чего вы, люди, так не любите одиночества? А?
Новая горсть отправилась в рот. Сковородка опустела.
— Как тебя звать? — спросил Виктор.
— А что тебе от имени моего сделается? Как хочешь, так и зови…
Припав к кувшину, толстяк жадно глотал молоко. Белые струйки стекали по покрытому венозной сеточкой лицу, пятнали и без того грязную рубаху.
— Я буду тебя звать Обжорой.
Толстяк довольно захохотал, забулькал остатками молока. Отшвырнул кувшин — тот каким-то чудом не разбился, но по полу разлилась лужица.
— Давай, зови. Пожрать я и вправду люблю.
— Почему здесь никого нет?
Обжора захохотал:
— Нет, не пойму! Не пойму я вас, людей!
— А ты-то кто тогда?
Но Обжора продолжал веселиться:
— Когда в жестяной банке на матушку-землю падаешь, это я понимаю. Это и впрямь — штаны напоследок намочишь. Когда в такой же коробке в другую въедешь и сгоришь — и впрямь приятного мало. Нет, я ведь и впрямь понятливый! Но вот тут-то чего бояться? А? Идешь по лесочку, листиками любуешься, пришел в домик, на все готовенькое… сядь, покушай, поспи… А ты чуть мне на шею не прыгнул! Странные, странные…
— Что все это значит?
— Ты чего, ответа требовать вздумал?
— Что здесь происходит? — Виктор повысил голос. Толстяк, отбрасывая стул, поднялся. Мрачно уставился на Виктора. Но того уже накрыло волной ярости: — Я спрашиваю!
— А ты попроси! — приседая в издевательском поклоне, протянул Обжора. — Попроси…
— Паяц! — Виктор взмахнул рукой. И не удивился тому, что сверкающая голубая плеть вырвалась из ладони — подобно водным бичам. Только в отличие от бичей она била словно стрела — навылет пронзила Обжору и брызгами, уже кровавыми, разлетелась на стене.
— Ох… ох… — схватившись руками за пробитую грудь, застонал Обжора. — Убил… убил меня…
Голос его слабел, а сам он покачивался, готовый рухнуть то ли на стол, то ли в молочную лужу.
— Я не хотел… — Весь пыл Виктора куда-то делся. Ощущение, что Обжора сейчас умрет — и мир вновь превратится в неподвижную декорацию, — было слишком ярким. — Я…
Он бросился к коротышке, готовый не то что оказать помощь — умереть рядом, если…
— Ха-ха-ха! — зашелся Обжора приступом смеха. — Замечательно!
Уткнувшись в протянутые навстречу ему ладони, Виктор замер. На груди Обжоры не было никакой раны. Даже грязная рубашка была цела.
— Гад…
— Нет, как повеселились, а? — Ничуть не смущенный, коротышка был в полном восторге. — Ты меня не разочаровываешь, дружок!
Крепкая лапа похлопала Виктора по плечу, хоть для этого Обжоре и пришлось чуть привстать на цыпочки.
— Только идешь ты медленно, — сообщил толстяк. — Нет, я понимаю, тебе и там несладко, а глазки закрываешь — и здесь никакого отдыха… А все же учти. Время, оно не стоит. Варево — варится. Ты это… быстрее ногами шевели. В следующий раз…
Все подернулось пеленой. Впервые Виктор ощутил миг пробуждения не рывком, не стремительным переходом из снов в явь, а неким неспешным процессом. Будто его тянет… из мира в мир, сквозь тягучую патоку…
— Виктор…
Он открыл глаза.
Солнце стояло уже высоко. Но место он выбрал удачно — сквозь листву пробивался только рассеянный свет. Костер догорел, лишь тянуло дымком от углей. Тело совсем перестало болеть.
Рядом на корточках сидела Тэль. В короткой белой юбочке и белой блузке. Аккуратно причесанная. На ноготках блестел свежий золотистый лак. И где она успевает переодеваться и приводить себя в порядок?
Виктор молча потянулся, взял ее за руку. Он понимал, что ситуация предельно двусмысленная… или наоборот, однозначная, еще похлеще догонялок вокруг костра или притворных стонов в купе. Он был сейчас абсолютно голым. И все же в прикосновении к ее руке не было ни грана эротики. Просто хотелось ощутить рядом живое присутствие.
— Сильно тебе досталось? — тихо и с явным раскаянием спросила Тэль.
— Разве не видно?
— Нет.
Виктор посмотрел на плечо. Ни малейших следов синяка.
— Мне опять снился сон. Мерзкий.
Тэль кивнула, будто понимая.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
