Вкратце история такова. Августовским утром 1921 года деникинский офицер Александр Шаргей, скрывавшийся у родственников в Кировоградской области, получил из родных мест пакет с томиком Шиллера. В нем было выданное Волынской духовной консисторией метрическое свидетельство Юрия Васильевича Кондратюка, родившегося 26 августа 1900 года в городе Луцке Волынской губернии. Документ подлинный. Такой юноша был, он учился в Киевском университете и скончался от туберкулеза 1 марта 1921 года. Его документами и воспользовался Шаргей, став Кондратюком. Очень удобно было то, что он сразу помолодел на три года — никто не заподозрит в нем белогвардейского офицера. Ими в 17 лет не становились.
В эту семейную тайну были посвящены единицы. Нина Игнатьевна Шаргей, сводная сестра гения, узнала ее от своей матери, мачехи сводного брата, перед ее смертью.
* * *
Удивительная история, не так ли? С одной стороны — деникинский офицер, полжизни проведший под чужой фамилией и по чужим документам, привлекался к судебной ответственности. С другой стороны — выдающийся ученый с мировым именем.
Любопытная деталь: волей рока в один ряд с именами Циолковского, Цандера, Королева и других поставлено имя безвестного двадцатилетнего студента, никакого отношения к полетам на Луну не имевшего. Пожалуй, это единственный случай, когда воспользовались именем конкретного человека, а не абстрактным псевдонимом, и этот человек навсегда вошел в историю.
Впрочем, подобное, кажется, уже было, когда молодой революционер Лев Бронштейн взял себе фамилию Троцкого — охранника Одесской тюрьмы.
Завершая рассказ об этой удивительной истории, остается с грустью констатировать, что гениальный русский человек — это, как правило, не оцененное в свое время богатство, и то, что многого, конечно, уже не вернуть. Заметим, однако, что вспомнить — значит частично оплатить долг.
Глава 16
НЕВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ИНДИИ
Пролог
18 мая 1967 года, за два часа до начала заседания Политбюро, Петру Ефимовичу Шелесту передали, чтобы по дороге в Кремль он заехал на Старую площадь — его хочет видеть Леонид Ильич.
Незамедлительно препровожденного в генсековский кабинет на пятом этаже главу украинских коммунистов Брежнев встретил приветливо. Задал пару-тройку формальных вопросов о состоянии дел в республике. Слушал невнимательно, было видно, что его занимают совсем другие мысли. И точно, отдав должное протоколу, вдруг сказал:
— Имей в виду, сегодня мы будем решать вопрос об освобождении Семичастного от должности председателя КГБ.
Шелест недоуменно уставился на генсека:
— А какая причина?
Брежнев поморщился, явно недовольный излишней любознательностью члена Политбюро. Ответил уклончиво:
— Много поводов к этому. Позже узнаешь все. Я пригласил тебя, чтобы посоветоваться, где лучше использовать на работе Семичастного. Мы не намерены оставлять его в Москве.
Ошеломленный новостью, Шелест снова повторил:
— А почему, какая причина?
Глава украинских коммунистов, причастный к смещению Хрущева в октябре 1964 года, отлично знал, какую роль сыграл в этом деле КГБ и его руководитель. Казалось бы, Брежнев ему лично должен был быть многим обязан, поскольку приход Леонида Ильича к власти без поддержки КГБ был бы весьма проблематичен. Никогда и нигде Брежнев не высказывал даже малейшего неудовольствия Семичастным.
— Я же тебе сказал, что позже все узнаешь, — почти с раздражением произнес генсек.
Шелест моментально прикусил язык. Если сам председатель КГБ попал под полное недоверие, надо держать ухо востро.
— Не хочется его и обижать сильно, — сказал Брежнев. — Может, ты что-нибудь предложишь? Где бы его можно использовать на Украине?
Шелест, которого прошиб холодный пот от мысли, что такая участь ждет каждого, кто в какой-то степени был причастен к приходу Брежнева на кремлевский трон, предложил должность первого секретаря Кировоградского обкома, где намечалась вакансия.
— Нет, на партийной работе его использовать нежелательно, — возразил генсек. — Давай другое предложение.
— Зампредом Совмина?
— Первым, — подумав, сказал Брежнев.
— Первых у нас два. Обе должности заняты.
— Это не преграда. Пиши записку в ЦК, учредим дополнительную должность первого зама.
Удовлетворенный тем, что Шелест не возражал против перевода Семичастного на Украину, Брежнев взглянул на часы, давая понять, что аудиенция закончилась, и поблагодарил за участие в решении столь деликатного, как он сказал, вопроса.
— До встречи на Политбюро, — произнес генсек, поднимаясь.
Заседание высшего коллегиального органа партии по новой моде, заведенной Брежневым, проходило в Кремле. После рассмотрения плановых вопросов генсек вынул из нагрудного кармана какую-то бумажку, посмотрел на нее и сказал:
— Позовите Семичастного.
По лицу вошедшего в зал председателя КГБ было видно, что он не знал, зачем его пригласили. Держался уверенно. Вопросительно взглянул на Брежнева, предполагая, наверное, что тот даст ему какое-либо поручение. Скользнул взглядом по непроницаемым, пергаментным лицам членов Политбюро.
— Теперь нам надо обсудить вопрос о Семичастном, — объявил Брежнев.
— А что обсуждать? — не понял вошедший.
— Есть предложение освободить вас от занимаемой должности председателя КГБ СССР в связи с переходом на другую работу, — разъяснил генеральный секретарь.
— За что? Это же неправильно! — пытался слабо протестовать Семичастный. — Это же…
— Много недостатков в работе КГБ, — оборвал его Брежнев. — Плохо поставлена разведка и агентурная работа!
— Но ведь меня по этим вопросам никто не проверял, — защищался Семичастный. — Со мной до этого дня по данному вопросу никто не разговаривал. Почему все это решается так скоропалительно?
Брежнев раздраженно ответил:
— А случай с Аллилуевой? Как она могла уехать в Индию, а оттуда улететь в США?
— Поездка Аллилуевой в Индию не санкционировалась органами КГБ, ее выезд состоялся вопреки нашим возражениям. Здесь были другие санкции, — парировал Семичастный.
Оправдания председателя КГБ принимали опасный характер, и Брежнев поспешил прекратить обсуждение вопроса, огласив постановление Политбюро об освобождении Семичастного от должности председателя КГБ:
— Семичастный назначается первым заместителем Предсовмина Украины. Вопрос этот с товарищем Шелестом согласован, они принимают его на Украину.
В наступившей тишине снова раздался голос Семичастного:
— У меня семья в Москве, к тому же я незнаком с этой работой… Прошу, если это возможно, оставить меня в Москве, предоставив работу.
На что последовал ответ Брежнева:
— Вопрос уже решен, и возвращаться к нему не будем.
Тут же Брежневым было внесено предложение об утверждении Андропова председателем КГБ. Для Юрия Владимировича этот вопрос, похоже, не был неожиданным. На Лубянку отправились Суслов, Кириленко и Капитонов — объявлять решение Политбюро. На следующий день в газетах появился указ о переменах в руководстве КГБ.
Заберите у меня дачу и машину!
Двумя с половиной годами раньше подмосковный поселок Жуковка, заселенный исключительно высокопоставленными дачниками, облетела сенсационная новость: у дочери Сталина забрали домик и лишили ее права вызова автомашины! Светлана Иосифовна съезжает с дачи и уже пакует свои вещи.
Был конец ноября 1964 года. Прошел месяц, как сместили Хрущева. Во властных структурах происходили крупные кадровые перестановки. Одного за другим снимали с постов тех, кто был особенно близок к низверженному вождю. Лишение руководящего кресла одновременно сопровождалось и выселением с госдачи.
Обитатели Жуковки ломали головы: а Аллилуеву за что? В хрущевских фаворитках она не значилась, да и на официальной службе не числилась. Наоборот, ниспровергнутый соратниками Никитка в грязь втоптал ее батюшку, повзрывал памятники, переименовал улицы, объявил виновным в тяжких злодеяниях против народа.
А может, дело не в Хрущеве, а в Брежневе? Может, какая-нибудь кошка перебежала дорогу раньше? И жуковчане, немало информированные о взаимоотношениях сильных мира сего, лихорадочно перебирали в памяти все, что могло пролить свет на скандальное происшествие, случившееся в поселке. Но — безрезультатно.
И только совсем недавно, уже после того как советской власти не стало, выяснилось, что поводом для аннулирования льгот дочери Сталина было письмо, поступившее на имя Председателя Совета Министров СССР А. Н. Косыгина от жительницы Москвы, прописанной по улице Серафимовича, дом 2, квартира 179. Благодаря книге писателя Юрия Трифонова, этот адрес известен ныне как «Дом на набережной». В нем проживают много знаменитых людей, работавших в Кремле, на Старой и Лубянской площадях, в других высоких правительственных учреждениях.
