Пожалуйста, не путайте любовь с сексом. Одна пациентка как-то сказала мне: «Я совсем не боюсь секса, я ужасно боюсь любви». И в самом деле, она едва могла выговорить слово «любовь», и делала все, что было в ее силах, чтобы держать внутреннюю дистанцию от людей, проявляющих это чувство. Она легко вступала в сексуальные отношения и достигала оргазма. Эмоционально, однако, она оставалась очень далека от своих мужчин и говорила о них с такой степенью отстраненности, с которой обычно обсуждают автомобили.
Этот страх перед любовью заслуживает более подробного обсуждения. По сути, такие люди защищаются от своего страха перед жизнью – их основной тревоги, поэтому они запирают все двери и сохраняют свое ощущение защищенности тем, что отказываются выйти наружу.
Часть проблемы – это их страх перед зависимостью. Так как эти люди действительно зависят от любви других и нуждаются в ней, как в воздухе, опасность попасть в мучительное зависимое положение действительно очень велика. Они тем более боятся любой формы зависимости, что убеждены во враждебности к ним других людей. Одна молодая девушка до начала анализа несколько раз завязывала любовные отношения более или менее сексуального характера, и все они кончались ужасным разочарованием. Всякий раз она была глубоко несчастна, погружалась в ощущение собственного ничтожества, чувствовала, что может жить только для этого человека и вся ее жизнь потеряна без него. На самом же деле она совершенно не была привязана к своим мужчинам и не испытывала к ним никаких особых чувств. После ряда таких переживаний ее позиция изменилась на противоположную, на сверхтревожный отказ от любой возможной зависимости. Чтобы избежать этой опасности, она полностью отключила свои чувства. Все, чего она хотела теперь – это получить власть над мужчинами. Иметь чувства или показывать их стало для нее слабостью и подлежало осуждению. Этот страх распространялся и на аналитика. Я начала работать с ней в Чикаго, потом я переехала в Нью-Йорк. Не было причин ей не отправиться со мной, так как она могла работать и в Нью-Йорке. Однако то, что ей пришлось отправиться туда из-за меня, так мучило ее, что она три месяца донимала меня, постоянно жалуясь, какое мерзкое место Нью-Йорк. Мотив был такой: никогда не уступать, никогда ничего не делать для другого, потому что это означает зависимость и потому опасно.
Есть и более важные причины, по которым невротику так трудно найти удовлетворение. Но я хотела бы прежде перечислить те типичные для него пути к удовлетворению, которые, думаю, хорошо вам знакомы. Основные средства, которыми невротик пытается достичь удовлетворения своей потребности в любви – это: привлечь внимание к своей собственной любви, воззвать к жалости к себе и… угрожать.
Первое означает: «Раз я так тебя люблю, то и ты должен любить меня» [что, как мы знаем, вовсе не является обязанностью – М. Р.]. Форма может быть разная, но занимаемая позиция почти общая. Это очень распространенная установка на любовь.
Все мы знакомы с их взыванием к жалости. Оно предполагает полное неверие в любовь и убежденность в базисной враждебности всех людей вокруг, поэтому невротик исходит из того, что только подчеркиванием своей беспомощности, слабости и жалкой участи можно чего-нибудь добиться.
Последний довод – это угроза. Как в берлинской поговорке: «Люби меня, а не то убью». Мы сталкиваемся с таким отношением достаточно часто, как при анализе, так и в повседневной жизни. Это могут быть открытые угрозы причинить вред другому или себе; сюда же относятся угрозы самоубийства, угрозы подорвать репутацию и т. п. Они могут быть замаскированными – выражаясь, например, в форме болезни – когда какое-то из любовных желаний не удовлетворено. Бессознательно реализуемые угрозы могут приобретать самые замысловатые формы.
Мы наблюдаем их бесчисленное разнообразие в любовных связях, браках и отношениях врач – пациент.
Как может быть понята эта невротическая потребность в любви с ее постоянной преувеличенностью, патологической навязчивостью и ненасытностью? Есть различные возможности истолкования. Многие считают, что это не более чем инфантилизм, но я с этим не согласна. По сравнению с взрослыми, дети действительно больше нуждаются в поддержке, помощи, защите и тепле – Ференци написал много хороших статей на эту тему. Это естественно, потому что дети беспомощнее взрослых. Но здоровый ребенок, растущий в доме, где с ним хорошо обращаются и он чувствует себя желанным, где по-настоящему теплая атмосфера – такой ребенок вполне сыт любовью. Если он упал, он пойдет к маме за утешением. Но ребенок, намертво вцепившийся в мамин передник, – уже невротик.
Можно подумать, что невротическая потребность в любви – это выражение «фиксации на матери». Это вроде бы подтверждается сновидениями, в которых прямо или символически выражается желание припасть к материнской груди или вернуться в материнскую утробу. История детства таких лиц действительно показывает, что они или не получили достаточно любви и тепла от матери, или что они уже в детстве были вот так компульсивно к ней привязаны. В первом случае невротическая потребность в любви – выражение упорно сохраняющегося желания во что бы то ни стало добиться материнской любви, которая не была в детстве предоставлена им свободно. Это, однако, не объясняет, почему такие дети не принимают другое возможное решение – удалиться от людей, а настойчиво выдвигают требование любви. Во втором случае можно подумать, что это прямое повторение цепляния за мать. Такое толкование, однако, просто отбрасывает проблему в более раннюю фазу, не решая ее. По-прежнему требуется объяснение, почему ребенку с самого начала это было так необходимо? Какие динамические факторы поддерживают в дальнейшей жизни установку, приобретенную в детстве, или делают невозможным уход от инфантильной установки? В обоих случаях вопрос остается без ответа.
Во многих случаях очевидным истолкованием кажется то, что невротическая потребность в любви – это выражение особенно сильных нарциссических черт. Как я указывала ранее, такие люди реально не способны любить других. Они настоящие эгоцентрики. Я думаю, однако, что слово «нарциссический» надо употреблять очень осторожно. Есть большая разница между себялюбием и тревожной эгоцентричностью. Невротики, о которых я говорю, имеют какие угодно, но только не хорошие отношения с самим собой. Как правило, они относятся к себе как к злейшему врагу и нередко открыто бранят себя. Как я покажу позже, они нуждаются в любви для того, чтобы ощутить себя в безопасности и поднять свою заниженную самооценку.
Есть еще одно возможное объяснение – это страх утраты любви, который Фрейд полагал присущим женской психике. Действительно, страх потерять любовь у женщин очень велик. Возникает, однако, вопрос, не нуждается ли в объяснении само явление такого страха? Я считаю, что оно может быть понято, только если мы узнаем, какое значение придает человек тому, что его любят.
Наконец, мы должны спросить, не является ли преувеличенная потребность в любви реальным либидонозным феноменом? Фрейд, несомненно, ответил бы утвердительно, для него сам по себе аффект – результат недостижимости сексуальной в своей основе цели. Хотя мне кажется, что эта концепция, мягко выражаясь, не доказана. Этнологические исследования указывают на то, что связь между нежностью и сексуальностью сравнительно позднее культурное приобретение. Если рассматривать невротическую потребность в любви как явление, в своей основе сексуальное, трудно будет понять, почему оно встречается и у невротиков, живущих вполне удовлетворительной половой жизнью. Более того, эта концепция неизбежно приведет нас к тому, чтобы рассматривать в качестве сексуальных феноменов не только стремление к дружеской привязанности, но также стремление получать советы, защиту, признание.
Если мы подчеркиваем ненасытность невротической потребности в любви, то все явление представляет собой, в терминах теории либидо, выражение «оральной эротической фиксации» или «регрессии». Эта концепция говорит о готовности свести сложнейший комплекс психологических явлений к физиологическим факторам. Я считаю, что такое предположение не только несостоятельно, но и затрудняет наше понимание психологических явлений.
Не говоря даже о валидности таких объяснений, следует признать, что все они страдают однобокостью, фокусируясь только на одной стороне явления, будь то стремление к привязанности или ненасытность, зависимость или эгоцентризм. Нам трудно при этом увидеть явление в целом. Мои наблюдения в аналитической ситуации показали, что все эти многосложные факторы – только разные проявления и выражения одного явления. Мне кажется, что мы сумеем понять явление в целом, если увидим в нем один из путей защиты себя от тревоги. Все эти люди, как правило, страдают от повышенной базальной тревоги, и вся их жизнь показывает, что их нескончаемый поиск любви – только еще одна попытка смягчить эту тревогу.
