ты мой самый лучший, самый верный друг во всем мире, и ты права, — но я должна сделать этот шаг! Ты пойдешь со мной? Или мне придется идти одной?
И Марион дружески ее поцеловала.
Опечаленная и растерянная, Клеменси повернула ключ и открыла дверь. Не отпуская ее руки, Марион быстро перешагнула порог, ступив в неверный сумрак ночи.
Из темноты появилась фигура, шагнула навстречу, и они долго и серьезно о чем-то говорили; рука, которую так крепко держала Клеменси, теперь дрожащая, заледеневшая, бессознательно и сильно сжимала и разжимала ладонь служанки. Когда разговор закончился, Уорден шагнул было вперед, замер на миг, схватил другую руку девушки и прижал к губам. Один вдох, — и он растворился во тьме.
Дверь заперли и закрыли на засов. Марион опять оказалась под кровом отцовского дома. Тайна, которую она внесла с собой, не согнула тяжким грузом юные плечи; лицо снова приняло то выражение, описать которое я, как и прежде, не берусь, — и сейчас сияло сквозь слезы.
Марион снова и снова благодарила свою скромную наперсницу, а потом ушла к себе и, оставшись в одиночестве, упала на колени; груз тайны давил не на плечи, а на сердце; она молилась!
Потом, спокойная и умиротворенная, склонилась над спящей сестрой. Полюбуемся же и мы на лик Марион и ее улыбку — отчего-то печальную — и на то, как она что-то прошептала и запечатлела на лбу Грейс легкий поцелуй — словно дитя поцеловало любимую мать.
Старшая сестра даже во сне оставалась собой: она обняла младшую так нежно, так заботливо! Марион тихо шепнула:
— Да благословит ее господь!
Пусть мирная дремота укроет и младшую; только зачем ей снится сон, что все ее забыли и что она осталась совсем одна? Зачем она плачет?
Вот и прошел, наконец, месяц, хотя он тянулся черепашьим шагом. Он пролетел, как один миг: месяц, назначенный между той ночью и возвращением. Был — и нет.
Наступил день встречи. Свирепый зимний день, со стужей и ветром, от порывов которого сотрясался старый дом. День, которому было предназначено сделать домашний кров по-новому радостным, а уголок у камина — по-новому уютным. Пролить еще более яркие отблески пламени на лица всех собравшихся у очага; еще сильнее сплотить их против непогоды, отразить подступающую ночь. В такой день особенно хочется тепла; хочется плотно занавесить тяжелые шторы, хочется оживления, музыки, танцев, смеха, веселья!
Добрый доктор желал от всей души отпраздновать возвращение Альфреда. Его ждали поздно вечером; о приближении путешественника должен был предупредить сигнал, который отлично слышен в ночном воздухе. Доктор позвал на встречу всех старых друзей возвращающегося. Все, кого Альфред знал и любил, соберутся этим вечером здесь. Все!
Итак, гости созваны, музыканты наняты; столы манили угощением; полы натерли до блеска и приготовили к танцам и шарканью множества ног. Поскольку наступила пора Рождества, а глаза долгожданного гостя наверняка соскучились по английскому остролисту и его жесткой зелени, бальная зала была вся украшена гирляндами, и красные ягоды слали приближающемуся путнику привет, выглядывая из листвы.
Это день был суматошным для всех, а тем более для Грейс: она бесшумно скользила повсюду, радостно и оживленно принимая участие во всяких приготовлениях. Много раз за этот день (равно как и множество раз за прошедший месяц) Клеменси бросала напряженный, почти испуганный взгляд на Марион. Та стала, пожалуй, бледней обычного; впрочем, милая собранность делала ее лицо еще красивее.
К вечеру Марион уже была одета и украсила голову венком: его сплела Грейс из любимых цветов Альфреда; Грейс помнила это, когда их выбирала, — и выражение, задумчивое, почти печальное, однако возбужденное и возвышенное, снова легло на лицо младшей сестры, только стократ усиленное.
— Следующий венок, который я поправлю на этой милой головке, будет свадебным венцом, — сказала Грейс. — Или я не истинная пророчица, дорогая?
Младшая сестра улыбнулась и пожала ей руку.
— Подожди, Грейс. Побудь со мной еще. Ты уверена, что больше ничего не надо?
Однако волновал ее вовсе не собственный наряд. Лицо старшей сестры — на него нежно и жадно смотрела Марион, будто не могла наглядеться.
Грейс ответила:
— Мое мастерство не так уж необходимо, милая. Я никогда не видела, чтобы ты была такой красавицей, как сейчас.
— Это оттого, что я никогда прежде не была настолько счастлива.
— Да, но главное счастье еще впереди, — заметила Грейс. — Вскоре в новом доме, таком же оживленном и ярком, как этот сейчас, поселятся Альфред и его молодая жена. А мы на них полюбуемся.
Марион снова одарила сестру улыбкой.
— Я уверена: этот новый дом будет полон счастья. Как мне радостно об этом думать.
В комнату торопливо вошел доктор.
— Ах, вот вы где! Ну что, все готово к встрече, а? Альфред приедет примерно за час до полуночи, — и у нас теперь довольно времени от души повеселиться. Не сидеть же кисло, его дожидаясь. Бритт, а ну-ка разожги камин! Сполохи пламени, рождественский венок! В мире столько чепухи, котенок; настоящая любовь, все в таком роде — это чепуха; однако мы будем так же абсурдны, как весь мир вокруг, и окажем нашему дорогому влюбленному сумасшедший прием. Клянусь!
И доктор гордо посмотрел на дочерей.
— Среди всей прочей чепухи главное, что я отец двух прелестных девушек.
Марион воскликнула:
— …и если одна из них сделала или сделает нечто, что причинит тебе боль или ввергнет в уныние, дорогой, милый отец, прости ее. Прости сейчас, когда ее сердце трепещет. Скажи, что ты ее прощаешь. И что простишь потом. Что она никогда не лишится твоей любви, и… — Марион уткнулась лицом в плечо старшей сестры, не в силах договорить.
— Ну, ну, — мягко сказал доктор. — Простить! Что тут прощать? Если возвращение возлюбленного приводит нас в такое волнение, то пусть едет подольше; пусть проезжает милю или две в день, пусть подождет, пока мы не приготовимся к встрече. Поцелуй меня, котенок! Простить! Что ты за глупое дитя! Если бы ты досаждала мне и перечила по сто раз на дню, а не как сейчас ни единого разу, я бы все равно тебя прощал, если бы ты вот так просила. Котенок, поцелуй меня снова! Вот! За прошлое и за будущее — мы квиты. Разведите огонь пожарче! Разве дело — морозить людей в такую стылую декабрьскую ночь? Пусть будет свет, и тепло, и веселье, — иначе я вас обеих ни за что не прощу!
И так заразительна оказалась радость доктора! Загудело в очагах пламя, ярко запылали свечи. Вот уже прибывали гости; вот уже
