Мы оба с Игорем входили в Совет по северной технике ГКНТ, затем — в Совет по освоению БАМа. Конференции, публикации в академических сборниках по Северу, в «Эко» и т. п. Почта к нам доходила даже с адресом: Братск, Бескину.
Все это не могло не вызывать у некоторых вузовских раздражения, зависти, опаски за свое устойчивое положение. Побаивались наших действий, выступлений, критики, особенно когда на трибуне Игорь. Начинал он всегда благостно, с комплиментов товарищу, но после его мягкой, объективной критики от субъекта его внимания оставалась кучка праха — и все по делу.
Может быть, просчет, а может быть, удача — мы оба никогда не лезли в руководители, тем более в начальники. Игорь отказался от руководства факультетом, затем от деканства, от кафедры. Я не стала заведовать кафедрой. Приехали жаждущие. И это тоже вызывало непонимание, раздражение. Но нам хотелось заниматься своими делами, своими темами. Учебная нагрузка наша, когда мы сравнивали ее с обычной, вузовской, была фантастическая. Первые годы Игорь один читал двенадцать дисциплин, я — восемь. В обычных вузах все это читается разными преподавателями и даже с разных кафедр. А еще проектирование, лаборатории, практики.
Студенческий контингент был своеобразный. Это были или возмужавшие строители ГЭС, или их подросшие дети — живые, интересующиеся, но иногда удивительно дремучие, выросшие, как дички в тайге. Работа с ними была непростой. Начинать приходилось от азов всего и вся — местные школы тоже не блистали педагогическими талантами.
Книг, пособий, особенно по моим дисциплинам промышленного и гражданского строительства, — никаких. Кое-что прислали из Иркутска. Кое-что привезла из Ленинграда. Сами делали плакаты, кромсая старые журналы, афиши, накапливали слайды в поездках. Лекции по истории архитектуры умудрялась читать под музыку. Готика — Бах, Ренессанс — итальянцы и т. д. Учебная, программная деятельность совмещалась с просветительской. Приходили и вольнослушатели.
Игорь как-то незаметно для начальства вел вуз. Это он называл «искусством быть руководимым» — пусть руководство думает, что это его деятельность. Начали проводиться ежегодные научно-технические конференции. С интересом докладывали и преподаватели, и студенты, появившиеся аспиранты.
С этих докладов на конференциях начал собираться более или менее сформулированный материал по вечной моей теме — градостроительству в экстремальных условиях. Для выпускников, которые появились по специальности ПГС, вслед за автомобилистами, родились лекции спецкурса по строительству на Севере, в Сибири, позднее удалось издать спецкурс как монографию. Председателями ГЭКов — государственных экзаменационных комиссий Игорь сразу начал приглашать крупных специалистов, профессуру из Москвы. Они с готовностью и интересом приезжали в сибирскую глубинку. Институт развивался.
Это рассказывается гладко. А столкновений, подножек, злорадства, неприятия было достаточно и внутри института, и во взаимоотношениях с Братскгэсстроем.
После трагической гибели начальника БГС И. Наймушина отношения как-то сгладились. В жизни города институт занимал все более существенное место. Сам город, состоящий из пяти разномасштабных фрагментов, разбросанных по условиям организации строительства гигантской ГЭС на 40 километров вдоль Братского моря, начинал свою, особую жизнь. У братского вуза появились учебно-консультационные пункты (УКП)наусть-илимской стройке, в растущих городках вдоль БАМа.
Все эти годы мы жили с Игорем единым дыханием не только душевно, по-человечески. Чрезвычайно важна была не только наша общая увлеченность проблемами Сибири, Севера. Я знала и что-то понимала в его научных интересах, поисках, он знал и понимал проблемы, волновавшие меня. Читая специальную, научную литературу, сборники, журналы, а другое мы давно обходили стороной, каждый из нас делал на полях заметки: это — ТИ, а это — для ИА… Научный союз сложился исподволь, еще тогда, с дирижаблей в «Литературке». Всегда ощущала его поддержку. Даже не знаю, как и в чем. Не просто ободрял, подсказывал. Смущало, что незаметно он всегда держал меня на каком-то невидимом подиуме, чуть-чуть снизу вверх, сам отступив на шаг, ласково поддерживая без слов взглядом, улыбкой. И это не просто прибавляло силы, это формировало ту мою самооценку, которой я всегда избегала, пропуская рвущихся вперед. Сделать женщину сильной может только глубоко любящий человек, возвышающий ее. Быть не просто рядом, а наравне — чувство высокое, единение душевное, сердечное. Это дает ощущение полноты жизни. «Счастливые!» — говорили нам всегда.
В столицы мы пока не рвались, переизбрались на третье пятилетие. Но так или иначе начинало ощущаться отсутствие нужных научных контактов, библиотек, уже надоело чтение одних и тех же курсов, ведение одних и тех же проектов. Вот разве что разнообразие вносили заочники с БАМа. На сессии, установочные лекции прикатывали отряды обветренных, здоровенных мужиков-строителей — из Казачинсксто, из Северомуйска, из Северобайкальска. Слушали с огромным интересом, но с еще большим интересом слушала их я — необычные вопросы, их рассказы, беседы «за жизнь». Интереснейшие люди начинали БАМ. А районы, откуда они появлялись, были под стать лунным экспедициям — Удокан, Чара, Верхняя Ангара. От одних названий холодок по спине — горы, тайга, мерзлота, жестокая сейсмика — ничего себе букетик для строителей.
Из командировок по учебным делам в поселки БАМа Игорь прилетал всегда полный особых впечатлений. По трассе — на вертолете. В кабине бочки с горючим. Дверца «затворена» шваброй, как в сарае. Только и сказали: «Держись, чтобы бочки не сорвались». Приземляются на заимку. Воздух — минус 56 градусов. Местный таежник — дежурный по «аэропорту» печалится: «Раньше замков не знали…» Во дворе шесты вдоль ограды, на шестах глухари и прочая битая птица — чтобы зверь не достал. Под горкой речка — теплая, выходы радона с концентрацией ой-ой: случайная рыбка плывет дальше уже кверху брюхом… Угощение таежное. Хозяин сетует — зверь уходит от трассы, распугали…
БАМом приходилось обоим заниматься не только по учебным делам. Мы оба входили в Научный Совет по проблемам БАМа, по освоению этих территорий. Возглавлял Совет А.Г. Аганбегян, тогда еще не академик. Центром был Новосибирск. Заседания Совета то в Новосибирске, то в Благовещенске, то в Москве. В год налетывали тысячи километров. БАМ давался непросто, хотя стройка шла под героическими лозунгами и знаменами. Молодежь ехала с готовностью. В институт тогда и хлынули заочники…
Трассу выбрали неумно! И не самые мудрые головы. «Мудрее» всех был Гречко, тогдашний министр обороны, который заявил, что без БАМа не ручается за безопасность китайской границы. Да там и зверь не всякий проберется, не то что армия! До сих пор лежит карта, которую я разработала, но так и не собралась опубликовать: западный БАМ — совмещение сейсмики и многолетнемерзлых грунтов. Грамотные люди, взглянув на карту, хватались за голову — надо бы сложнее проложить трассу, да некуда — дикие горные районы с самой высокой сейсмичностью до 12 баллов и мерзлотой. Хорошо, хоть через 30 лет сообразили при прокладке газопровода пройти севернее, через Киренск, Бодайбо. Побывали мы с Игорем и в тех местах. Это геологический Клондайк! Такие места не забываются. Спасибо, Сибирь!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
