сложный товар. Пока разводить начнёшь, пока подрастут, пока продашь. Не боишься разориться?
— Так я их не разводить буду, а делать.
— Механических? — князь так удивился, что даже моргнул несколько раз. — Вроде немецких?
— Лучше. Как авалонские будут, не хуже.
Голицын не поверил мне, саркастически подняв бровь.
— А не хвастаешься ли ты, братец? Авалонские… Это же порода, у них мастерские на весь мир известны.
Настал мой черёд усмехаться.
— Я прекрасно знаю, как они их производят. Детали мой кузнец не хуже скуёт. А как маг я получше многих их буду.
Князь покачал головой.
— Ой, смотри, Константин Платонович. Ежели сможешь — на золоте пить-есть будешь. Как первых сделаешь, сразу за мной посылай, я тебе лучшую цену дам.
Видимо я недостаточно хорошо скрываю эмоции — князь заметил, что я не верю в эту «лучшую цену», и покачал головой.
— Мне за счёт тебя наживаться смысла нет, отдам всё до копейки. А вот политический капитал мне лошади немалый принесут. Сам смекнёшь, какая выгода их поставлять ко двору да в армию? Понимаешь? Я тебя озолочу, а ты меня перед матушкой-императрицей подымешь.
Он протянул мне руку, предлагая скрепить договор. Я на секунду задумался и пожал крепкую ладонь князя.
— Наша кровь, — с чувством кивнул Голицын, — далеко пойдёшь, Константин Платонович. Третьякова отряжу, чтобы помогал в меру сил. Через него и лошадок заберу.
Он наклонился к столу, вытащил из ящичка лист бумаги и протянул мне.
— Слышал от Петра про твои затруднения. Это неплохой мастер, обратись к нему.
На бумаге был адрес и имя.
— Я бы его себе на службу позвал, — усмехнулся князь, — да только вышло с ним недоразумение, не пойдёт. А ты забирай, нечего людьми разбрасываться.
В словах Голицына чувствовалось двойное дно: наверняка ведь не просто так советует, скорее всего, хочет увести полезного наставника у конкурента. Только не сам, а моими руками.
Я поблагодарил князя и пошёл к себе. Сложные они люди, эти Голицыны, что отец, что дочь. Сплошные тайны, интриги, уловки. От всех этих собак под ковром мне жутко захотелось обратно в своё поместье.
* * *
На следующий день мы с Бобровым поехали по адресу, который дал князь. Буду пользоваться, раз предлагают, всё равно других достойных кандидатов нет.
По дороге меня вдруг осенило.
— Пётр, а ты не знаешь, продают в Москве где-нибудь карандаши? Ну такие, как я Александре дал?
— Ты уж совсем нас за варваров держишь, — чуть не обиделся Бобров. — Есть конечно. Не такая уж и редкость твои карандаши.
Так что мы сделали остановку возле большого магазина. Торговали здесь книгами, бумагой, альбомами, тетрадями, перьями и чернилами. Карандаши тоже нашлись, по десять рублей за штуку. От такой цены я чуть в ярость не впал. Так и захотелось заорать на владельца: сколько-сколько? А не спятил ли ты, братец? Но кричать на здоровенного купца выше меня ростом было не только неприлично, но и опасно для здоровья. Один раз стукнет, и всё, можно укладывать в гроб.
Пришлось брать карандаши как есть. Я забрал все, что были в наличии, аж десять штук. Заплатил сто рублей и сбежал из этого грабительского места.
Впрочем, оно того стоило. Пока я сделаю себе новый small wand, карандаши пойдут как его эрзац-заменитель. Да, одноразовый и дорогой, но лучше так, чем остаться совсем без инструмента.
— Приехали, Костя, — пихнул меня локтем Бобров, — здесь твой наставник живёт.
Я выглянул из экипажа. Не дом, а обшарпанная развалюха в два этажа с мансардой. Одно стекло в окне на втором этаже разбито, входная дверь покосилась, а возле неё на лавочке сидит надменная тётка, грызёт семечки и зорко оглядывает окрестности.
— Идём, Пётр, посмотрим, что за «специалист» здесь живёт.
Мне начало казаться, что князь надо мной подшутил, отправив по этому адресу. Но из принципа решил проверить до конца.
Глава 38 — де Кастро
Глядя, как мы выбираемся из экипажа, тётка у входа встрепенулась, прищурилась и вперила в нас пристальный взгляд. Лицо у неё было неприятное: красноватый нос, выдающий пристрастие к выпивке, поросячьи глаза, широкий лягушачий рот с опущенными уголками. Такой тёткой не только детей можно пугать, но и особо впечатлительных взрослых.
Стоило нам двинуться в её сторону, как тётка надулась здоровенной жабой. Не прекращая плеваться шелухой от семечек, она расправила плечи и выставила монументальный бюст.
— Кудась прёте? — гавкнула она на нас. — Неча тута ходить.
— Мы по делу.
— Мне, кудрить твою налево, усё равно. Неча шляться! Ходют тут всякие, а потом сапоги пропадають.
— Ты как с дворянами разговариваешь?! — не стерпел Бобров.
— А мне, раскудрить, хоть сама императрица! Мой дом, кого хочу, того пущаю.
Она злобно ухмыльнулась и с удвоенной скоростью стала щёлкать семечки, плюясь в нашу сторону.
— Вот же ведьма!
Мой Талант выглянул наружу, заинтересовавшись, где показывают ведьм. Увидел тётку и распахнул «пасть», выдохнув на неё облако вибрирующего эфира.
Обычного человека от такого выхлопа проняло бы до самых пяток. А этой — хоть бы хны! Даже не поморщилась, только семечки стала щёлкать чуть медленней и глаз один зажмурила. Ведьма, как есть ведьма!
— Не пужай, — хмыкнула тётка, — и не такие пужали. Ходют и ходют, никакого уважения к честной женщине. То сапоги сворують, то постояльцев побьють. Пуганные мы, понял?
Она скрутила кукиш и показала нам. Говорят, таким жестом в старые времена отгоняли чертовщину. Не знаю насчёт нечисти, но Бобров отступил на полшага, слишком уж выразительно показывала кукиш тётка. Сразу становилось понятно — не пропустит, обругает и заплюёт шелухой. А попытаешься силой войти, так начнёт скандалить, полезет в драку и поднимет вой на целый квартал, так что сбегутся все соседи.
— А что, хозяюшка, — я приветливо улыбнулся и подошёл чуть ближе, — мзду ты берёшь?
Достав из кармана рубль, я подбросил его на ладони.
— Хто ж её не берёт? — осклабилась тётка. — Эт мы завсегда. Токмо не даёт никто.
Я хмыкнул и кинул рубль тётке. Монета сверкнула на солнце рыбкой, упала точно в ладонь и мгновенно исчезла.
— Проходите, господа! — ведьма сделала вид, что улыбается, а голос её стал медовым. — Всегда рада видеть важных людей в моём доходном доме.
— Де Кастро где живёт?
— Диежка-то? По лесенке наверх, а там третья дверь и будет его. Дома он, не извольте сумлеваться.
Дверь, хоть и покосившаяся, была смазана и даже не скрипнула, когда Бобров её открыл. Внутри оказалось бедненько, но чисто и даже уютно. На полу постелены старые половички, на стене висит лубочная картинка,
