Смутная мгла расступилась и пропустила к Елене поручика Шервинского. Выпуклые глаза его развязно улыбались.
— Я демон, — сказал он, щелкнув каблуками, — а он не вернется, Тальберг, — и я пою вам…Он вынул из кармана огромную сусальную звезду и нацепил ее на грудь с левой стороны. Туманы сна ползли вокруг него, его лицо из клубов выходило ярко-кукольным. Он пел пронзительно, не так, как наяву:— Жить, будем жить!!— А смерть придет, помирать будем… — пропел Николка и вошел.В руках у него была гитара, но вся шея в крови, а на лбу желтый венчик с иконками. Елена мгновенно подумала, что он умрет, и горько зарыдала и проснулась с криком в ночи:— Николка. О, Николка?И долге, всхлипывая, слушала бормотание ночи.И ночь все плыла.
И, наконец, Петька Щеглов во флигеле видел сон.
Петька был маленький, поэтому он не интересовался ни большевиками, ни Петлюрой, ни Демоном. И сон привиделся ему простой и радостный, как солнечный шар.
Будто бы шел Петька по зеленому большому лугу, а на этом лугу лежал сверкающий алмазный шар, больше Петьки. Во сне взрослые, когда им нужно бежать, прилипают к земле, стонут и мечутся, пытаясь оторвать ноги от трясины. Детские же ноги резвы и свободны. Петька добежал до алмазного шара и, задохнувшись от радостного смеха, схватил его руками. Шар обдал Петьку сверкающими брызгами. Вот весь сон Петьки. От удовольствия он расхохотался в ночи. И ему весело стрекотал сверчок за печкой. Петька стал видеть иные, легкие и радостные сны, а сверчок все пел свою песню, где-то в щели, в белом углу за ведром, оживляя сонную, бормочущую ночь в семье.
Последняя ночь расцвела. Во второй половине ее вся тяжелая синева, занавес Бога, облекающий мир, покрылась звездами. Похоже было, что в незримой высоте за этим синим пологом у царских врат служили всенощную. В алтаре зажигали огоньки, и они проступали на завесе целыми крестами, кустами и квадратами. Над Днепром с грешной и окровавленной и снежной земли поднимался в черную, мрачную высь полночный крест Владимира. Издали казалось, что поперечная перекладина исчезла — слилась с вертикалью, и от этого крест превратился в угрожающий острый меч.
Но он не страшен. Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Нет ни одного человека, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?
1923–1924 гг. г.
Москва [52]
Дни Турбиных[53]
Пьеса в четырех действиях
Действующие лица
Турбин Алексей Васильевич — полковник-артиллерист, 30 лет.
Турбин Николай — его брат, 18 лет.
Тальберг Елена Васильевна — их сестра, 24-х лет.
Тальберг Владимир Робертович — генштаба полковник, ее муж, 38 лет.
Мышлаевский Виктор Викторович — штабс-капитан, артиллерист, 38 лет.
Шервинский Леонид Юрьевич — поручик, личный адъютант гетмана.
Студзинский Александр Брониславович — капитан, 29 лет.
Лариосик — житомирский кузен, 21 года.
Гетман всея Украины.
Болботун — командир 1-й конной петлюровской дивизии.
Галаньба — сотник-петлюровец, бывший уланский ротмистр.
Ураган.
Кирпатый.
Фон Шратт — германский генерал.
Фон Дуст — германский майор.
Врач германской армии.
Дезертир-сечевик.
Человек с корзиной.
Камер-лакей.
Максим — гимназический педель, 60 лет.
Гайдамак — телефонист.
Первый офицер.
Второй офицер.
Третий офицер.
Первый юнкер.
Второй юнкер.
Третий юнкер.
Юнкера и гайдамаки.
Первое, второе и третье действия происходят зимой 1918 года, четвертое действие — в начале 1919 года.
Место действия — город Киев.
Действие первое
Картина первая
Квартира Турбиных. Вечер. В камине огонь. При открытии занавеса часы бьют девять раз и нежно играют менуэт Боккерини[54]. Алексей склонился над бумагами.
Николка (играет на гитаре и поет).
Хуже слухи каждый час.Петлюра идет на нас!Пулеметы мы зарядили.По Петлюре мы палили,Пулеметчики-чики-чики…Голубчики-чики…Выручали вы нас, молодцы!
Алексей. Черт тебя знает, что ты поешь! Кухаркины песни. Пой что-нибудь порядочное.
Николка. Зачем кухаркины? Это я сам сочинил, Алеша. (Поет.)
Хошь ты пой, хошь не пой,В тебе голос не такой!Есть такие голоса…Дыбом встанут волоса…
Алексей. Это как раз к твоему голосу и относится.
Николка. Алеша, это ты напрасно, ей-богу! У меня есть голос, правда не такой, как у Шервинского, но все-таки довольно приличный. Драматический, вернее всего — баритон. Леночка, а Леночка! Как, по-твоему, есть у меня голос?
Елена (из своей комнаты). У кого? У тебя? Нету никакого.
Николка. Это она расстроилась, потому так и отвечает. А между прочим, Алеша, мне учитель пения говорил: «Вы бы, говорит, Николай Васильевич, в опере, в сущности, могли петь, если бы не революция».
Алексей. Дурак твой учитель пения.
Николка. Я так и знал. Полное расстройство нервов в турбинском доме. Учитель пения — дурак. У меня голоса нет, а вчера еще был, и вообще пессимизм. А я по своей натуре более склонен к оптимизму. (Трогает струны.) Хотя ты знаешь, Алеша, я сам начинаю беспокоиться. Девять часов уже, а он сказал, что утром приедет. Уж не случилось ли чего-нибудь с ним?
Алексей. Ты потише говори. Понял?
Николка. Вот комиссия, создатель, быть замужней сестры братом.
Елена (из своей комнаты). Который час в столовой?
Николка. Э… девять. Наши часы впереди, Леночка.
Елена (из своей комнаты). Не сочиняй, пожалуйста.
Николка. Ишь, волнуется. (Напевает.) Туманно… Ах, как все туманно!..
Алексей. Не надрывай ты мне душу, пожалуйста. Пой веселую.
Николка (поет).
Здравствуйте, дачницы!Здравствуйте, дачники!Съемки у нас уж давно начались…Гей, песнь моя!.. Любимая!..Буль-буль-буль, бутылочкаКазенного вина!!Бескозырки тонные,Сапоги фасонные,То юнкера-гвардейцы идут…
Электричество внезапно гаснет. За окнами с песней проходит воинская часть.
Алексей. Черт знает что такое! Каждую минуту тухнет. Леночка, дай, пожалуйста, свечи.
Елена (из своей комнаты). Да!.. Да!..
Алексей. Какая-то часть прошла.
Елена, выходя со свечой, прислушивается. Далекий пушечный удар.
Николка. Как близко. Впечатление такое, будто бы под Святошином стреляют. Интересно, что там происходит? Алеша, может быть, ты пошлешь меня узнать, в чем дело в штабе? Я бы съездил.
Алексей. Конечно, тебя еще не хватает. Сиди, пожалуйста, смирно.
Николка. Слушаю, господин полковник… Я, собственно, потому, знаешь, бездействие… обидно несколько… Там люди дерутся… Хотя бы дивизион наш был скорее готов.
Алексей. Когда мне понадобятся твои советы в подготовке дивизиона, я тебе сам скажу. Понял?
Николка. Понял. Виноват, господин полковник.
Электричество вспыхивает.
Елена. Алеша, где же мой муж?
Алексей. Приедет, Леночка.
Елена. Но как же так? Сказал, что приедет утром, а сейчас девять часов, и его нет до сих пор. Уж не случилось ли с ним чего?
Алексей. Леночка, ну, конечно, этого не может быть. Ты же знаешь, что линию на запад охраняют немцы.
Елена. Но почему же его до сих пор нет?
Алексей. Ну, очевидно, стоят на каждой станции.
Николка. Революционная езда, Леночка. Час едешь, два стоишь.
Звонок.
Ну вот и он, я же говорил! (Бежит открывать дверь.) Кто там?
