Вижу — тут же недалеко с летучей золотой колесницы спускаются они, многочтимые, все три. У меня даже в глазах потемнело; так ослепительна была их красота. Подошла ко мне Гера, с ласковой улыбкой отвела в сторону. «Если ты, — говорит, — мне присудишь первенство — я подарю тебе власть над Азией и над Элладой». За нею и Паллада: «Если ты мне присудишь первенство, я тебя сделаю первым полководцем и в Азии и в Элладе, и ты удивишь мир числом и блеском твоих побед». И напоследок Афродита: «Если ты мне присудишь первенство, я дам тебе в жены прекраснейшую женщину в Азии и в Элладе».
Во время их ласковой беседы со мной я несколько освоился с неземным сиянием их красоты, и мой страх прошел; но он вернулся, когда покровы пали с божественных тел и они предстали передо мной, как сама, ничем не затемненная красота. Долго переводил я беспомощно взоры с одной на другую. Но надо было наконец решиться. Я взял у Гермеса принесенное им яблоко и передал его Афродите.
Гера и Паллада гневно сверкнули на меня очами и ушли, не удостоив меня ни одним словом на прощание; но Афродита, победительница, положила мне руку на плечо и сказала: «Снаряжай корабль и отправляйся в Спарту; там во дворце Менелая ты найдешь его жену Елену: она и есть та, которую я обещала тебе. Чем на небесах Афродита, тем на земле Елена. Итак, поезжай в Спарту и предоставь мне остальное». С этими словами она ушла. Затем ко мне подошел Гермес и опять коснулся меня своим золотым жезлом; я снова погрузился в глубокий сон, от которого проснулся лишь к вечеру.
Энона внимательно прослушала его рассказ; ее лицо не раз принимало не столько гневное, сколько озабоченное выражение. Но последние слова Париса ее, казалось, успокоили.
— Теперь для меня ясно, мой друг, что все это приключение тебе лишь приснилось. Какой там спор на свадьбе Пелея и Фетиды? Эта свадьба состоялась уже давно, и теперь у Пелея есть взрослый сын. И легко было Афродите посылать тебя в заморскую Спарту: не царевич же ты, право, чтобы по собственному желанию снаряжать корабль? Нет, не иначе, как «полуденный демон» тебя искушал картиной соблазна: он любит это делать. Но тут есть другая сторона, более важная: хотя и во сне, а все же ты согрешил против трех великих богинь, и притом трижды. Во-первых, ты приписал им недостойное небожителям тщеславие: подумать, что девственная Паллада, строгая Гера спорили с Афродитой из-за первенства в красоте! Во-вторых, они у тебя даже спорить не могли честно, а старались тебя подкупить подарками, да еще такими несообразно большими. А в-третьих, ты даже — в чем я особенно узнаю действие полуденного демона — заставил их сбросить свои покровы перед тобой! Такой сон оскверняет, мой милый, и я не буду спокойна до тех пор, пока ты не смоешь его проточной водой и не очистишь души молитвой оскорбленным тобой богиням.
— Ты права во всем, — грустно ответил ей Александр, — особенно же в том, что ты говоришь о корабле. Да, конечно, я не царевич, чтобы таковой снарядить. Забудем об этой безумной мечте.
Но сам он о ней забыть не мог. Жизнь потекла дальше тем же порядком, но прежней невинной веселости уже не было.
Пришел однажды к пастухам Агелай: царь, дескать, приказал ему выбрать лучшего быка из их стада и привести в Трою. Выбор пал на Александрова любимца, непорочного цвета белого быка. Жаль его стало отдавать; да на что он царю?
— Приближается, — ответил Агелай, — двадцатая годовщина рождения погибшего царевича Париса; царь хочет ознаменовать ее торжественными играми, и бык назначен наградой победителю.
У Александра отлегло: есть, значит, надежда получить обратно; надо только победить на играх.
В первый раз в жизни отправляется Александр в Трою. Место игр — под стенами, между Скейскими воротами и храмом Аполлона Фимбрейского. Сколько тут блеска! Гектор, как старший сын Приама, распоряжается играми, сам в них участия не принимая; среди состязующихся Деифаб и другие царевичи; затем близкий родственник Эней (Aineias), сын Анхиса и Афродиты, затем сыновья Антенора и других вельмож. Все любуются на красавца пастуха, расспрашивают его. Он, видя их хорошее к нему отношение, просит у них милости: чтобы ему позволили участвовать в играх. Деифоб возмущен его дерзостью: ему ли, рабу, тягаться со свободными, да еще с вельможами! Но Гектор его усовещивает: неужели он боится, что раб отобьет у него победу?
Дается сигнал к состязаниям: ко всеобщему удивлению, Александр побеждает в целом ряде их, и между прочим, в том, для которого наградой был бык. Досадно; но делать нечего. Происходит раздача наград: уж тут, надо думать, раб будет знать свое место? Да, он держит себя скромно; но, когда дело доходит до быка, он заявляет о своем праве. Деифоб вне себя: он подходит к зазнавшемуся и наносит ему удар. Раб — о ужас! — не остается в долгу. Тогда все с мечами бросаются на него — Александр ищет убежища у алтаря. Они и там не согласны его пощадить; но тут вмешивается старый Агелай и с трудом убеждает их передать дело на решение царя.
Все, уводя Александра, как пленника, отправляются в Пергам — так назывался троянский кремль. Приам, тронутый красотою юного пастуха, сначала готов отнестись к нему снисходительно, но нанесенный Деифобу удар возмущает и его. Нет, этого простить нельзя: раб, поднявший руку на царевича, должен быть казнен.
Агелай, с тревогой следивший за-царским судом, уже не может молчать, видя готовящееся преступление. «Царь! Ты не имеешь права его казнить». — «Не имею права казнить мятежного раба?» — «Он вовсе не раб». — «А кто же он такой?» — «Он I свободный… он — вельможа… он тот твой сын Парис, которого ты считаешь умершим…»
Это слово — что удар грома. Собирается вся царская семья — братья, сестра, сама царица Гекуба. Агелай рассказывает про исполнение царского поручения, про чудо с медведицей, про воспитание Париса-Идея, про [подвиги Париса-Александра. Все в восторге, Гекуба плачет от радости, братья обнимают признанного брата, Деифоб — первый. Вдруг поднимает голову одна из сестер, полоумная, как полагали, Кассандра; вместо крика радости вопль отчаяния вырывается из ее уст…
Кассандра не была полоумна. Прекраснейшая из дочерей Приама, она пленила своей красотой самого Аполлона, бога-покровителя своей родины, и он дал ей дар пророчества как награду за ее любовь. Но она, получив от бога этот дар, не ответила ему взаимностью. Данного он уже не мог отнять; но он прибавил проклятье, что никто не будет верить вещаниям вероломной девы.
Это оправдалось и теперь. Кассандра громким плачем нарушила общую радость; напомнив о сне Гекубы и его толковании, она твердила, что в лице новонайденного царевича Пергам свою собственную гибель принимает в свои стены. Все только пожимали плечами, а спрошенные вещатели ответили, что бояться нечего, так как сон уже исполнился: Парис уже был факелом для своей родины, внеся в нее пламя раздора. Успокоенный Приам принял его в свою семью.
И ему вспомнились слова Эноны: «Не царевич же ты, чтобы снаряжать корабль!» Теперь он был царевичем; мечта могла быть превращена в действительность. Сильнее и сильнее чувствовал он тоску по ней, по той, что была Афродитой на земле. Застучали секиры в лесах Иды; вскоре новый, роскошный корабль был спущен в море.
Эноны Парис не видел со времени своего возвращения; теперь он пошел проститься с ней. Со слезами радости бросилась она к нему:
— Александр! Я уже считала тебя погибшим!
— Ты не ошибалась, Энона; твой муж Александр действительно погиб, перед тобой — царевич Парис. Новое имя, новый сан, новая жизнь. Не поминай лихом того; а этот во исполнение своего рока уезжает завтра в Спарту.
Энона отошла от него и взглянула ему в очи глубоко, глубоко взором, Полным безотрадной грусти:
— Когда твой рок исполнится, вспомни, что я тебя жду.
После этого она ушла в свою девичью пещеру и уже не покидала ее до последнего дня.
49. ПОХИЩЕНИЕ ЕЛЕНЫ
Спартанской гаванью на южном коре был город Гифий, населенный наполовину греками-ахейцами, наполовину финикийскими торговцами и порфироделами. Морская торговля была в те времена в руках финикиян, а в море близ Гифия водилась раковина-багрянка, из которой те же финикияне умели добывать сок для окрашивания тканей, что и доставило им, к слову сказать, имя «финикиян», то есть багряных».
Этот Гифий среди своих многих кораблей принял и тот новый и нарядный, на котором Парис прибыл из Трои и который он предназначил для своей царицы-мечты. Оттуда пришлось царевичу и его свите следовать на повозках вверх по долине Еврота в. Спарту. Царь Менелай с почетом примял заморских гостей: имя царя Приама успело прогреметь на всю Элладу, и ни один из ее городов не мог сравниться по богатству и блеску с его родной Троей — или Илионом, как его тоже называли, — ни Микены, ни Спарта, ни Коринф, ни Афины, не говоря уже о некогда великих и в ту пору разрушенных Фивах. И вид царевича и его спутников вполне подтверждал славу о троянских богатствах: столько было на них золота, и камней, и драгоценных тканей.
