Летний ветер
Императрица вскочила в постели. Ее тревожили мрачные сны, обрывки которых все еще липли к сознанию подобно тому, как в сухую погоду пристают к рукам лоскутки шелка.
Такакура еще дремал, мерно похрапывая рядом под одеялом. Кэнрэймон-ин завидовала его юному крепкому сну. В свои двадцать два она уже поневоле задумывалась, не настигла ли ее старушечья болезнь, бессонница. С тех пор как четырнадцать дней назад после нападения монахов пришлось проститься с дворцом, ей ни разу не удалось выспаться. Здесь, в покоях бабушки императора, она определенно чувствовала себя не в своей тарелке. Челядь восприняла переезд празднично, как некоторое обновление, но Кэнрэймон-ин, выросшая среди Тайра, понимала его истинный смысл: «опасность рядом».
Она соскользнула с ложа и накинула верхнее платье. В опочивальне было тепло, сквозняки не гуляли, так что плотной одежды не требовалось. Убрав за спину длинные волосы, Кэнрэймон-ин побрела в смежную комнату, где спали служанки, надеясь развеяться короткой беседой.
Девушки оставили сёдзи открытыми, отчего в комнату проливалось лунное сияние. Кэнрэймон-ин оглядела спящие фигуры, словно что-то выискивая. Ощущение было такое, будто ее глазами смотрит другой — некое порождение минувшего кошмара. Взгляд Кэнрэймон-ин упал на деревянную стойку с висящим на ней Кусанаги. Влекомая порывом, императрица приблизилась к стойке, перешагивая через спящих, и опустилась перед мечом на колени. Его ножны поблескивали в свете луны.
— Правда, необыкновенный, госпожа? — прошептала одна из служанок, проснувшись от ее шагов.
— Да, — тихо ответила Кэнрэймон-ин.
— Говорят, с его помощью можно повелевать ветрами. Кэнрэймон-ин кивнула. Нечто в ее душе знало это наверняка.
— А еще он будто бы подчиняется лишь отпрыскам императорской крови.
Опять правда.
— Разве мой отец не сын императора?
— Верно… Значит, и вы можете взмахнуть им.
— Я? Женщина?
— А почему нет? — хихикнула служанка. — Мужчины частенько доверяют нам свое оружие, ведь верно?
Кэнрэймон-ин улыбнулась. Она подняла меч со стойки и замерла, держа его обеими руками. Клинок оказался тяжелый.
— Думаешь, стоит?
— Государь вас простит. А жрецам мы не скажем. Кэнрэймон-ин потянула за рукоять и медленно вытащила меч из ножен. Зрелище ее разочаровало. Лезвие потемнело от времени, края были выщерблены. Реликвия выглядела немыслимо старой, оббитой и неприглядной.
— Почему его до сих пор не починили? Служанка пожала плечами:
— Кусанаги так священен, что никто, видимо, не осмелился. Конрэймон-ин вытянула меч перед собой — посмотреть, как тот заблестит в свете луны. Может, ей показалось, но клинок как будто сам излучал сияние.
— Повелевает ветрами, говоришь?
— Так сказано в легендах, госпожа. Почему бы не испытать его? Могли бы вызвать ветерок и развеять жару, чтобы было полегче спать.
Кэнрэймон-ин с почти детским азартом прошептала:
— Давай попробуем!
Она вынесла меч на веранду и подняла к небу.
— О великий ками! Я, произошедшая от Аматэрасу, велю тебе ниспослать ветер, который избавил бы нас от невзгоды! — И Кэнрэймон-ин взмахнула мечом справа налево, с юго-запада на северо-восток. По лезвию пробежал лунный блик, но и только.
Кэнрэймон-ин уронила меч, и тот с глухим стуком вонзился в половицы веранды. Ее руки устало поникли, а в душе поселилось странное чувство — смесь довольства, смятения и страха.
— Что я натворила!
Ее волосы вдруг разлетелись от сильного порыва юго-восточного ветра.
— Госпожа! Вам удалось! — восторженно прошептала служанка.
Кэнрэймон-ин больше не чувствовала ничего, кроме страха.
— Наверное… Напрасно я это сделала. — Она поспешила внутрь и вложила Кусанаги в ножны, потом укрепила на стойке и сказала служанке: — Смотри, никому ни слова!
После этого Кэнрэймон-ин вернулась в покой императора, забралась под одеяло и сжалась в комок. Ее била дрожь.
Зажигательный танец
В ту самую ночь, в тот самый час монах Сайко стоял на углу улицы в юго-восточной части Хэйан-Кё, там, где обыкновенно селились художники и актеры. Он тоже почувствовал, как на юго-востоке поднялся теплый вихрь, и улыбнулся. «Разум женщины слаб», — сказал Син-ин и был прав.
Сайко отправился на близлежащий постоялый двор, поприветствовал хозяина и поднялся по деревянной лестнице на второй этаж.
Там его с радостью и нетерпением встретили три молодые женщины и юноша. Последние часы они определенно провели за уборкой, хотя пол так и остался усеян сценическими кимоно, веерами, шелковыми шарфами и прочими принадлежностями их ремесла. Девушки, несомненно, происходили из низших классов: в комнате не было ни одного занавеса ките, и посетителя встречали, не пряча лиц.
— Какая честь принимать вас у себя, ваша святость, — сказала одна из танцовщиц — миловидная, хотя и чересчур худая.
— Мне повезло, что я вас нашел, — отозвался Сайко, кланяясь всем по очереди. — Государь-инок очень щепетилен в выборе танцовщиц к своему Празднеству Ткачихи[55]. Хотя впереди еще два месяца, ин попросил меня задаться поиском — таково уж его свойство. Много улиц я исходил, много народу порасс-прашивал: кто лучше всех, кто лучше всех? Вы поразитесь, как часто мне называли ваши имена.
Танцовщицы улыбчиво закивали. Сайко хлопнул в ладоши.
— Давайте же освежимся, а потом вы покажете мне свое мастерство.
Он послал в харчевню этажом ниже за кувшинами саке, рисом и соленьями. Разносчицы все принесли вместе с тремя жаровнями, на которых тотчас приготовили рыбу для Сайко и девушек. Когда кушать было подано, монах предусмотрительно устроился у входной двери.
Расходы его не заботили, ибо жалованье старшему советнику отрекшегося императора полагалось богатое. Зато танцовщицы пировали, как в Чистой земле. Судя по всему, таких яств они отродясь не видали.
После того как сосуды с саке и сливовым вином опустели — в основном стараниями девушек, — Сайко снова хлопнул в ладоши и объявил:
— Довольно угощаться! Теперь покажите мне свое прославленное искусство, за которое вас так хвалили.
— Таносико! — обратились трое артистов к худенькой товарке. — Ты среди нас лучшая, тебе и начинать.
Девушка застенчиво улыбнулась и встала, слегка пошатываясь. Видимо, выпитое слишком сильно сказалось на ее слабом существе. Остальные подвинулись, чтобы дать ей простор, а Таносико накинула курточку из шелковой парчи. Наряд был ей великоват и явно поношен, с чужого плеча, а широкие рукава слегка мели пол. Юноша взял маленький барабан и принялся отбивать неторопливый ритм. Таносико вытянула руки, склонила головку и плавно задвигалась, то и дело кланяясь и низко поводя рукавами. Даже во хмелю ей удавалось вовремя кивать в такт барабану и похлопывать веером о ладонь. Сайко пришло на ум, что, будь у девушки хорошая семья и правильное воспитание, ей был бы обеспечен успех. «Увы, придется бедняжке уповать на счастье в следующей жизни».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
