Это не помешало ему, однако, послужить стержнем новой версии Октябрьского восстания. «В состав практического центра, призванного руководить восстанием, – говорил Сталин в 1925 г., – странным образом не попал «вдохновитель», «главная фигура», «единственный руководитель» восстания, тов. Троцкий. Как примирить это с ходячим мнением об особой роли тов. Троцкого?». Аргумент явно несообразный: «центр», по точному смыслу постановления, должен был включаться в тот самый Военно-Революционный Комитет, председателем которого был Троцкий. Но все равно свое намерение «намотать» вокруг протокола новую историю революции Сталин раскрыл полностью. Он не объяснил лишь, откуда взялось «ходячее мнение об особой роли Троцкого»? Между тем вопрос не лишен значения.
В примечаниях к первому изданию «Сочинений» Ленина под именем Троцкого значится: «После того как Петербургский Совет перешел в руки большевиков, был избран его председателем, в качестве которого организовал и руководил восстанием 25-го Октября». «Легенда» нашла себе место в «Сочинениях» Ленина при жизни их автора. Никому не приходило в голову оспаривать ее до 1925 г. Мало того, сам Сталин принес в свое время немаловажную дань «ходячему мнению». В юбилейной статье 1918 г. он писал: «Вся работа по практической организации восстания проходила под непосредственным руководством председателя Петроградского Совета тов. Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-Революционного Комитета партия обязана прежде всего и главным образом тов. Троцкому. Товарищи Антонов и Подвойский были главными помощниками тов. Троцкого».
Эти слова звучат сейчас как панегирик. На самом деле задней мыслью автора являлось напомнить партии, что в дни восстания, кроме Троцкого, существовал еще ЦК, в который входил Сталин. Вынужденный, однако, придать своей статье видимость объективности, Сталин не мог в 1918 г. не сказать того, что сказал. Во всяком случае, в первую годовщину советской власти он «практическую организацию восстания» приписывал Троцкому. В чем же состояла, в таком случае, роль таинственного «центра»? О нем Сталин не упоминал вовсе: до открытия протокола 16 октября оставалось еще 6 лет.
В 1920 г. Сталин, уже не называя Троцкого, противопоставляет ЦК Ленину как автору ошибочного плана восстания. В 1922 году он повторяет это противопоставление, заменяя, однако, Ленина «одной частью товарищей» и осторожно давая понять, что восстание было спасено от ложного плана не без его, Сталина, участия. Через новых два года оказывается уже, что ложный план Ленина есть злостный вымысел Троцкого, зато сам Троцкий действительно выдвинул ложный план, к счастью, отвергнутый ЦК. Наконец, «История» партии, вышедшая в 1938 г., изображает Троцкого как отъявленного противника Октябрьского восстания, которым руководил Сталин. Параллельно совершалась мобилизация всех видов искусства: поэзия, живопись, театр, фильм оказались призваны вдохнуть жизнь в мифический «центр», следов которого самые усердные историки не могли открыть с лупой в руках. Сталин как вождь Октябрьского восстания показан ныне на всех экранах мира, не говоря уже об изданиях Коминтерна.
Того же типа пересмотр истории, хотя, может быть, и не столь яркий, производился в отношении всех старых большевиков, притом неоднократно, в зависимости от изменяющихся политических комбинаций. В 1917 г. Сталин брал Зиновьева и Каменева под защиту, стремясь использовать их против Ленина и меня и подготовляя будущую «тройку». В 1924 г., когда «тройка» уже держала в своих руках аппарат, Сталин доказывал в печати, что разногласия с Зиновьевым и Каменевым перед Октябрем имели мимолетный и второстепенный характер. «Разногласия длились всего несколько дней потому и только потому, что мы имели в лице Каменева и Зиновьева – ленинцев, большевиков». После распада «тройки» поведение Зиновьева и Каменева в 1917 г. становится в течение ряда лет главным обвинением против них, как «агентов буржуазии», пока не включается, наконец, в обвинительный акт, подведший обоих под дуло маузера.
Нельзя не остановиться с изумлением перед этой холодной, терпеливой и в то же время свирепой настойчивостью, направленной к одной и той же, неизменно личной цели. Как некогда в Батуме юноша Коба вел подкоп под стоящих над ним членов тифлисского Комитета, как в тюрьме и ссылке он натравливал простаков на своих соперников, так теперь в Петрограде он неутомимо комбинировал людей и обстоятельства, чтоб оттеснить, умалить, очернить всякого, кто так или иначе затмевал его и мешал ему продвинуться вперед.
Октябрьский переворот как источник нового режима естественно занял центральное место в идеологии нового правящего слоя. Как все это произошло? Кто руководил в центре и на местах? Сталину понадобилось около 20 лет, чтобы навязать стране историческую панораму, в которой он себя поставил на место действительных организаторов восстания, а этим последним приписал роль предателей революции. Было бы ошибочно думать, что он с самого начала имел законченный замысел борьбы за личное господство. Понадобились исключительные исторические обстоятельства, чтобы придать его амбиции неожиданные для него самого масштабы. Но в одном он оставался неизменно верен себе: попирая все другие соображения, он насиловал каждую конкретную ситуацию для упрочения своей позиции за счет других. Шаг за шагом, камень за камнем, терпеливо, без увлечений, но и без пощады! В непрерывном плетении интриг, в осторожном дозировании лжи и правды, в органическом ритме фальсификаций лучше всего отражается Сталин и как человеческая личность, и как вождь нового привилегированного слоя, который в целом вынужден создавать себе новую биографию».
Завершает свои размышления Троцкий так: «Плохо начав в марте, скомпрометированный в апреле, Сталин весь год революции провел за кулисами аппарата. Он не знал непосредственного общения с массами и ни разу не почувствовал себя ответственным за судьбу революции. В известные моменты он был начальником штаба, никогда – командующим. Предпочитая отмалчиваться, он выжидал инициативы других, отмечал себе их промахи и слабые стороны и отставал от событий. Для успеха ему нужна известная устойчивость отношений и свобода располагать временем. Революция отказывала в том и другом.
Не вынужденный продумывать задачи революции с тем напряжением мысли, какое создается только чувством непосредственной ответственности, Сталин так и не понял до конца внутренней логики Октябрьского переворота. Оттого так эмпиричны, разрозненны и несогласованны его воспоминания, так противоречивы его позднейшие суждения о стратегии восстания, так чудовищны его ошибки в отношении ряда позднейших революций (Германия, Китай, Испания). Поистине революция не есть стихия этого бывшего «профессионального революционера».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
