– Благодарю за заботу, Вент Мирославич, – медленно проговорил я, понимая, что теперь мне от этой консервной банки, которую здесь по какому-то недоразумению называют транспортом, вовек не отделаться…
– Не стоит внимания, Виталий Родионович, – усмехнулся секретарь. – Я ж знаю, что вам вчера совсем не до этого металлолома было. Вы лучше вот что скажите, чем вас его сиятельство пожаловал?
– В смысле? – не понял я.
– Ну как же?! Это ж, почитай, всей канцелярии известно. Уж коли, Владимир Стоянович кого из офицеров-охранителей или необмундированных в ладынинский ресторан пригласил, то непременно для сообщения о новом назначении или иной какой награде. Верная примета, ручаюсь вам. Так что не скрытничайте, Виталий Родионович, признавайтесь, что за привилегии его сиятельство пожаловал за труды ваши?
– Вот честное слово, Вент Мирославич, не было никаких привилегий или иных наград. Просто собралась небольшая компания, посидели, поговорили. Кухня, кстати, у Ладынина выше всяких похвал…
– Да полно, неужто совсем ничего? – изумился Толстоватый.
– Решительно, – кивнул я.
– Странно это, Виталий Родионович, очень странно. Не верить вашим словам я не могу… вот только не бывало еще такого у нас, – задумчиво покачал головой секретарь, водружая на стол мой кофр, и тут же повинился: – А я уж было вчера чуть в зависть не впал. Знаете, я ведь уж не первый год у его сиятельства под началом, а вот наград пока не удостоился. И тут вы… обида взяла, признаюсь честно. Но вы уж на меня зла не держите, я и сам себя за то укорил.
– Оставьте, Вент Мирославич. Здоровый карьеризм, как говаривал один мой знакомый, движет миром. А что позавидовали, так то не страшно. Ходу-то вы своей зависти не дали, верно?
– Да уж. Верите ли, самому так неприятно стало… что и наперед зарекся, – вздохнул Толстоватый.
– Ну и замечательно… Кстати, у меня же для вас новость имеется, Владимир Стоянович уверял, что она вам должна прийтись по нраву. – Я решил сменить тему, пока ротмистр не решил признать меня своим психоаналитиком.
– Вот как? – с готовностью переключился секретарь.
– Именно. Скажите, ваше высокоблагородие, как вы относитесь к путешествиям по воздуху?
– О… сугубо положительно, ваше благородие.
– Тогда счастлив вам сообщить, что дела канцелярии требуют нашего скорейшего отбытия в Архангельск, – усмехнулся я, заметив, как засверкали глаза ротмистра при упоминании воздушных путешествий.
– Дирижаблем, полагаю? – осведомился секретарь.
– А есть другие возможности?
– К сожалению, пока нет, – вздохнул ротмистр. – Говорят, в Иль-де-Франс какие-то энтузиасты ставят эксперименты с аппаратами тяжелее воздуха, но пока у них не ладится дело с конструкцией аппарата. Да и с движителями придется повозиться. Ведь паровые машины в том виде, в котором они существуют сейчас, навряд ли будут пригодны для установки на такие аппараты. В общем, это дело только в самом начале своего пути, да и честно говоря, сомневаюсь я, что в ближайшее время удастся построить такой аппарат, что смог бы превзойти наши полые дирижабли что в дальности полета, что в грузоподъемности.
Попытавшись прояснить у этого фаната воздухоплавания значение термина «полый дирижабль», я чуть не нарвался на целую лекцию по дирижаблям, аэростатам и прочим воздушным шарам. Причем ротмистр так увлекся, что мне удалось его отвлечь, лишь призвав канцеляриста к исполнению его служебных обязанностей. После чего, получив на руки временный пропуск для Лейфа, я очень быстро попрощался с Вентом Мирославичем и слинял, пока он снова не оседлал своего «воздухоплавающего» конька.
Глава 9
Летайте дирижаблями Аэрофлота…
В наступившие наконец выходные из-за суматохи сборов я еле смог вырваться в гостиный двор к волжским купцам. Все-таки хоть убожество конструкции Бусова тарантаса несколько охладило мой пыл, но полюбопытствовать, что наделали эти прародители ГАЗа, было интересно… тем больше было мое разочарование при виде трех небольших «пароходиков», выставленных купцами на всеобщее обозрение под широким, хотя и довольно низким навесом на площади перед самим гостиным двором. Очевидно, загонять эти кареты… корыта… карыты в великолепное каменное здание, чем-то напоминающее ГУМ, купцам не разрешили. Покрутившись вокруг машин и убедившись в их «пароходности» и технической беспомощности, я вздохнул и двинулся в здание гостиного двора. Погреться, да и просто походить, посмотреть… Итогом этого моего хождения по шумным лавкам стала покупка двух очень приличных златоустовских ножей, один из которых я решил оставить себе, а другой подарить Лейфу. Ну а уж прикупив подарок сыну ушкуйника, я решил, что справедливость и мое екающее при одном воспоминании о Ладе сердце настоятельно требуют и ей принести какой-нибудь симпатичный гостинец. После недолгих раздумий я оказался перед очередной лавкой, от внутреннего убранства которой у меня буквально зарябило в глазах. Подавив возродившееся, похоже, еще из детских воспоминаний острое желание немедленно смыться из этого женского царства, я глубоко вдохнул и шагнул на порог лавки, тут же попав в руки двух шустрых девушек. Едва узнав, что мне нужно, они чуть не завалили меня самыми разнообразными платками и шалями. К счастью, уже через минуту откуда-то из глубины помещения выплыла оч-чень грозная мадам самого что ни на есть монументального вида и спасла меня от смерти под грудой тканей.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– А ну кыш отсель, вертихвостки! – Моментально замершие на месте смешливые девицы тут же вернули весь товар по местам и растворились за какой-то занавесью.
– Доброго дня, господин хороший. Уж извините дочек моих, неугомонные, все им неймется. Чем могу помочь? – проговорила женщина, а выслушав мое сбивчивое объяснение, улыбнулась и кивнула. – То-то они расшумелись… Свиристелки. Знаете, кому другому я бы павлово-посадский или ж московский плат сторговала… но вы вроде бы человек не бедный, а, господин хороший?
– Голодать не приходится, – пожал я плечами.
– Ну и славно. Вот взгляните… Хорошая шаль, мерлиновская. Большая редкость.
– Какая шаль? – офигел я. Нет, ну действительно, не Мерлин же ее выделывал?! Хотя в этом мире, по-моему, вообще ни в чем нельзя быть уверенным…
– Заводчицы Мерлиной, что с Волжского Новограда. Берите, не пожалеете. В Хольмграде они ох как редки. А в европах так и вовсе раз два да обчелся.
– И что стоит? – поинтересовался я.
– Сто пятьдесят рублей, – невозмутимо ответила дама, а я чуть челюсть не отвесил. Сначала. А потом взял в руки эту шаль… и не колеблясь выгреб все бумажки из лопатника. Она того стоит. Мягчайшая, невесомая, нежная… Ее же в колечко продеть можно!
– Благодарствую, господин хороший. Будьте счастливы, – аккуратно завернув в бумагу и упаковав сверток в коробку, проговорила хозяйка лавки, и я, кивнув, вышел.
От подарков и Лада и Лейф только что до потолка не прыгали, причем мне показалось, что сын ушкуйника больше за сестренку радуется. А уж у самой Лады как глаза светятся! Неужели тетка действительно не надурила меня с ценой? А… если и надурила, Бог ей судья. Радость в этих серых глазах дороже денег.
И снова закрутилась карусель сборов… Особенно тяжело было убедить Ладу в том, что мне не нужно брать с собой семь костюмов, по числу дней моего предполагаемого отсутствия. Нет, в конце концов она уступила, но зато умудрилась отстоять две лишних сорочки и атласный халат. В общем, уезжая из дома, я был почти счастлив, как это ни странно. Нет, ну действительно, я привык путешествовать налегке, а Лада мне чуть ли не отделение чемоданов собрать решила. Так что можно представить мое состояние, когда утром понедельника я садился в экипаж к заехавшему за мной ротмистру Толстоватому, отягощенный лишь одним небольшим чемоданом и саквояжем.
Честно говоря, во время недолгой поездки за город, к посадочному полю, я полагал, что вполне отчетливо представляю себе, как должен выглядеть дирижабль. Не тут-то было. Для начала меня привела в недоумение сама посадочная площадка… Хм. Скажем так, полем здесь и не пахло. А название сохранилось еще с тех пор, как отсюда начали запускать первые аэростаты лет двадцать назад. Теперь же это место больше всего походило на классический вокзал с приподнятыми над землей двойными платформами, опирающимися на массивные арочные своды красного кирпича. Эдакие перроны, выстроенные на высоте пяти-шести метров. Как оказалось, здешние дирижабли не нуждаются в такой вещи, как причальные мачты, о которых я когда-то что-то слышал. Воздушные суда попросту заводят меж платформами, после чего аккуратно, страхуя лебедками, опускают в проем. Дирижабль становится на опоры и с этого момента отдается на попечение наземной команды. Сведения о происхождении названия «аэродрома», как и о наличии наземных команд я, естественно, почерпнул у восторженного ротмистра Толстоватого, который, кажется, готов был распространяться о воздухоплавании и обо всем, что с ним связано, сутки напролет. Тем временем экипаж остановился у широкой лестницы, ведущей ко входу в «вокзал», именуемый здесь воздушным или просто портом. Выбравшись из коляски, мы с ротмистром поднялись по лестнице, оставив подлетевшему к экипажу носильщику разбираться с нашим багажом. Впрочем, в отличие от Толстоватого, погрузившегося в думы о небе, я старался не упускать из виду наши вещи, памятуя о той встрече, что устроил мне и профессору Грацу хольмградский вокзал по приезде в столицу. Так мы миновали довольно внушительные двери вокзала и оказались в зале ожидания, отделанном не без некоторой претензии на роскошь.
