— Откуда он?
— Долго рассказывать, — выдохнул Далебор, — сначала палатки нужно развернуть, а там и для разговоров время найдётся.
Разбили стойбище на сухом, обдуваемом вечерним тёплым ветром холме, развели костры, мужи соображали палатки, а Вейя с Огнедарой подрядились снедь готовить, успев между делом словами обмолвиться. Хоть Огнедара утаивала что-то, а по глазам Вейя поняла, и по виду как похорошела будто, горели глаза. С Тамиром они только тускли, а сейчас аж кожа светилась, как полная луна, что взошла над степью. Огнедара бросила взгляд в сторону Далебора, а он будто чуял её, обернулся к полянке. И кто бы подумать мог, что так всё обернётся?
— А что же ты не осталась с Тамиром? — спросила Огнедара полушёпотом, отвернувшись, нарезав тонко зайчатину, бросила в чугунок, что бурлил над костром.
Вейя покачала головой, признать и разговоры вести о том не хотелось, слишком тяжело было на сердце. Слишком, что слово из себя выдавить не могла.
— Я отцу нужна, — ответила только.
Огнедара посмотрела на неё пристально, а потом, покивав, не стала больше пытать.
Вечеряли все вместе, мужчины всё о кангалах говорили — Гремиславу было что рассказать, и Вейя слушала его, да не слышала, мысли всё время возвращались к Тамиру. И невозможно было спрятаться от них.
Ночь выдалась тихой, а утро хлопотным, решали, кто с кем поедет да в какую сторону. Далебор настаивал, чтобы Огнедала ехала с воеводой в Годуч, а Гремислав с сотником к князю всё порывался.
— Тебе сил нужно сначала набраться, воевода, — пробасил Далебор.
Гремислав глянул на Вейю. Сотник, конечно, не помеха для него, если тот надумает поехать, но Вейя для него важнее, не стал упираться на своём. Так и разделились, Огнедара, Вейя и Гремислав дальше к лесам Полесья устремились, а Далебор к хазарским городищам.
***
Пролетели одна задругой седмица, и дни похожи друг на друга были, как кленовые листья, благо сухо было, и ласкало теплом око, позволяя идти без остановок долгих. И когда уже начали встречаться густые кустарники ольховника, идти стало легче. Совсем скоро раскинутся в долах реки и лесистые холмы, а там и стены родного острога.
Далеко позади осталась степь, всё дальше хазарское войско и княжеская ватага, которые вернутся только к первым морозам. Хоть и близилось это время, а всё равно далеко ещё до стуж.
Годуч пустовал, остались только челядинки и верные помощники воеводы. Путников встретили брусчатые хоромины, обнесенные высокой бревенчатой стеной, с башней над воротами, в которые и въехал вернувшийся воевода. Вейя с тяжёлым сердцем оглядывала чуть обугленные стены, где пожарище успело захватить часть крова, вспоминая, как она бежала из острога под покровом ночи вместе со всеми в детинец князя.
Родные стены, конечно, грели, но много дел было впереди, чтобы отладить постройки, наполнить погреба да хлева, и нужно успеть, иначе зима будет голодной. Потому сидеть в стенах было некогда, приходилось объезжать ближние веси, коих стало после нападения врага не так и много. Скупали и обменивали, что могли. Вейя с Огнедарой без ног возвращались в женский стан, и так день ото дня, пока Вейя не почувствовала себя худо. Тело будто горело всё, и перед глазами плыло. Огнедара сварила каких-то трав осталась с ней.
— Теперь нужно теплее одеваться, холодать стало, — поёжилась Вейя, хоть внутри горело всё.
Огнедара опустилась рядом, положив ладонь на лоб Вейи, в глазах полянки озадаченность мелькнула и недоумение будто.
— Кажется, не в холодах причина.
Вейя, отпив отвара, отставила чашу.
— А в чём? — лежать в постели совсем не хотелось.
Уголки губ Огнедары тронула улыбка, и взгляд полянки потеплел вмиг.
— Скажи, ты же больше не пила горькой травы?
Вейя нахмурилась, не сразу разумея, о чём Огнедара говорит, да тут будто молния прошибла, проняв насквозь. Вейя пождала губы.
— Спасибо за помощь, — только и сказала Огнедаре, а та раскрыла губы в ответ что-то сказать да передумала, поднялась и к двери направилась, но остановилась вдруг, повернувшись.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Скажу только, что я бы рада была, — замолкла, посмотрев неподвижно, а потом отвернулась и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
Вейя так и уставилась в запертую створку и поверить не могла, не укладывалось в голове, что такое может с ней произойти, но всё сходилось. Испуг стал мягким теплом вытеснять от мысли, что частичка кагана в ней осталась, и так хорошо сделалось внутри, что голова закружилась.
------------------------------------------------------------------
[1] Вересень — сентябрь.
Глава 89
На белом тонком настиле снега всадники, словно чёрные перья, неслись вперёд.
Тамир взял с собой верных людей, вместе с сотником Далебором, покинули княжеский чертог, в котором уж вторую седмицу пировали они с князем. Принёс поход совместный много побед, славы и добычи, было чем годиться, на несколько зим вперёд наладили спокойствие в степи, потому и можно было подумать о своём обустройстве. И хоть ждал Ибайзар возвращения младшего сына, но Тамир не спешил возвращаться в родной стан. И тянуло его с неведанной силой к той, кто корнями вросла в его плоть и кровь. Ни на день не выходила из мыслей его пустельга, и уж неясно кто кого оплёл сетями крепкими. Тамир не знал, что ждать ему было от этой встречи, и боль пронимала от того, что вдруг заручена уже другому, хоть ходили слухи, что с воеводой она до сих пор в остроге своём. И поделать с собой не мог ничего, Тамир давно себе не принадлежит, с той поры как увидел Намар. И только лишь одно желание горело в нём костром — увидеть её вновь…
Острог Годуч вынырнул из-за лысого осинника уже на второй день. Далебор отправил вперёд людей, чтобы упредить о прибытии их. Тамир глянул на сотника в меховой шапке-мангае, на плечи, укрытые шерстяной накидкой. Одёжа хазарская по нраву пришлась многим воинам карачаевским, тёплая и удобная, в такой в степи даже в самый буран не околеешь. Долго они с сотником вели беседу о том, что тот умыкнул Вейю у Барайшира, тот вину свою признал, хоть Тамир на куски готов был его порезать, да что было, то прошло, и Вейя в его руках оказалась, да всё равно упорхнула, не сказав Тамиру ни слова на прощание, хоть он в такой ярости был, что любое слово её не воспринял бы, а потому издалека наблюдал, как покинула она стан Янара вместе с отцом своим. Тогда Тамир едва рассудка не решился, но боли Вейе не хотел причинять, держать её в неволе — не мог, хоть раньше это ему не мешало. Как она тогда станет к нему относиться? Злость таить и обиду только. Такого Тамир не хотел.
Как стражники заметили приближающийся хазарский отряд, засуетились на стенах и башнях, и вскоре скрипнули ворота, распахнулись в стороны, впуская немалую ватагу прибывших воинов. Тамир обводил взглядом стены высокие изб, собравшихся воинов, носилась челядь из хоромин в хоромину, поглядывая на чужаков уж прославленных по всем самым дальним весям о крепкой дружбе кагана с князем, что вместе они избавили земли от напастей разных.
В груди камнем билось сердце, ожидая увидеть ту, что разжигала целое пламя в нём. И всё равно боялся, что не здесь она уже, а где-то далеко.
Вышел встречать гостей сам воевода Гремислав. И не узнать его было в кожухе богатом из лисьей шкуры, раздался в плечах за эти месяцы на воле да родных землях. Удивление и сосредоточенность были в его глазах — не ожидал Гремислав, что нагрянет Тамир к нему. И, верно, уже догадался, что неспроста.
Тамир, отдав коня своего конюшенному, направился к воеводе.
— Не успел поблагодарить за изволение своё, — начал воевода, — проходи в мой чертог, Тамир, за одним столом братчину разделим.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Разделить ещё успеем, воевода, — ответил Тамир и бросил взгляд за спину Гремислава, закаменел вмиг.
Со спины Гремислава Вейя приближалась, и Тамир сначала подумал, что видится ему только всё. В такой же меховой лисьей шапке, по плечу волосы волнами спадали, и глаза зелёно-золотистые теплом мягким обдали. Застучала кровь в висках, разносясь по телу жаром таким, что грудь распирало дыхание отяжелевшее.
