Через несколько секунд, тяжело дыша, Мод высвободилась из рук Олдит. Руки ее были закапаны горячим воском, волосы растрепались, накидка порвалась. С трудом взяв себя в руки, она созвала перепуганных фрейлин, приказала перенести в спальню все ее сундуки и упаковать вещи, чтобы на следующий день к полудню покинуть замок.
— Нам придется провести на ногах всю ночь, но ничего не поделаешь, — сказала она.
— Куда ты собираешься ехать? — все еще дрожа, спросила Олдит.
— Сначала в Нормандию, а потом, с согласия моего отца, — в Англию.
— Но, госпожа…
— Если ты скажешь хоть слово в защиту Жоффруа, я оставлю тебя здесь, поняла? — Мод бросила яростный взгляд на Олдит и повернулась к служанкам, сбившимся в кучу посередине комнаты. — Ну, что вы стоите, как овцы? Несите сюда ящики и дорожные сумки!
Служанки, спотыкаясь и натыкаясь друг на друга, бросились выполнять поручение.
Несмотря на то, что ее унизительно выставляли вон из Анжу, Мод почувствовала огромное облегчение. То, что Жоффруа выгонял ее, перекладывало всю ответственность на его плечи, хотя у нее хватило честности не отрицать, что она сама довела мужа до такого поступка.
Пока Мод с фрейлинами собирали вещи, Жоффруа время от времени заглядывал в дверь, желая убедиться, что непокорная супруга берет лишь то, что принадлежит ей, поскольку не верил, что она не способна на бесчестный поступок.
Мод не обращала на него внимания.
— Берите только то, что мы привезли с собой, — приказала она Олдит и фрейлинам. — Все, что принадлежит анжуйцам, оставьте здесь. Мне не нужно ничего, что куплено на деньги графа.
Взгляд ее упал на кожаные сапоги, купленные для Стефана, и на роскошные эбонитовые шахматы. На мгновение она заколебалась. Нет, брать ничего нельзя. Она уедет отсюда так же, как приехала.
Когда колокола зазвонили к сексте, Мод и усталые фрейлины только-только успели уложить все вещи. Жоффруа обнаружил в своей комнате резной ларец из слоновой кости, подаренный Мод на свадьбу Матильдой Анжуйской, ныне уединившейся в монастыре, а прежде бывшей замужем за Вильгельмом, покойным братом Мод. Взяв ларец, Жоффруа вышел следом за Мод во двор. Под испуганными взглядами епископа Ульгара и гостей из Шампани граф швырнул ларец вслед жене, под дождем спускающейся по ступеням.
— Вы забыли взять это, мадам! — презрительно крикнул он вдогонку.
Ларец угодил ей в поясницу. Мод поскользнулась на влажных от дождя ступенях, но удержалась на ногах. В ярости обернувшись, она увидела, что Жоффруа стоит на верхней ступеньке, прикрывая рот рукой, по-видимому, испугавшись, что сильно ударил ее. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Потом Мод подобрала ларец, брезгливо отшвырнула его в сторону и гордо спустилась по ступеням к поджидавшему внизу паланкину. Она всем сердцем надеялась, что видит Анжерский замок и графа Анжуйского последний раз в жизни.
23
Англия, 1127 год.
Прохладным утром в начале ноября король Генрих находился в Винчестере, в замке, построенном из камня и дерева, где располагалась королевская сокровищница.
Король пребывал в неплохом настроении. Только что он посетил подвалы замка в обществе нескольких секретарей и казначеев. Урожай в этом году выдался на редкость богатым, налоги за последние три месяца были уплачены, и сокровищница ломилась от сундуков с серебром, золотом и драгоценными камнями. Кроме того, только что подтвердились слухи о том, что его племянник и претендент на герцогство Нормандское Вильгельм Клито умер от раны. Последняя угроза спокойному правлению герцогством была счастливо устранена. Король подумал, что если бы еще и Мод прислала известие о своей беременности, то у него не осталось бы ни одного неисполненного желания.
Дворецкий дунул в рожок, призывая к столу. Генрих решил, что сегодня он чувствует себя достаточно хорошо, чтобы позволить себе насладиться вареными миногами, несмотря на то, что лекари запретили ему есть это блюдо.
— Прибыл гонец из Нормандии, сир, — произнес Брайан Фитцкаунт, когда король вошел в большой зал.
Генрих нахмурился.
— Надеюсь, никаких неприятностей?
— Ничего не могу сказать, сир, он желает говорить с вами лично. — Брайан помолчал. — Я только могу предположить, что его послала ваша дочь.
— Мод? Значит, гонец прибыл из Анжу?
— Нет, сир. Из Нормандии.
У Генриха защемило сердце, он ощутил знакомое стеснение в голове и груди, от которого его предостерегали лекари, постоянно твердившие о необходимости избегать сильных волнений и перегрузок. Но, Господи помилуй, как же ему избежать перегрузок, управляя королевством, раскинувшимся на два континента? С таким же успехом они могли бы посоветовать ему не дышать.
— Я позволил себе посадить гонца за нижний стол в зале. Когда вы захотите побеседовать с ним, сир…
— Сперва я хочу поесть, — сказал король, одолеваемый дурными предчувствиями; его благодушное настроение куда-то улетучилось. — Неприятности, Брайан. Вне всяких сомнений, неприятности. А неприятности лучше переваривать на сытый желудок, верно?
Когда король перекусил, Брайан подвел к нему гонца.
— Почему моя дочь в Нормандии? — без предисловий спросил Генрих.
Гонец замялся.
— Императрица посылает вам приветствия, сир, и выражает надежду, что вы пребываете в добром здравии…
— К дьяволу формальности! Приступай к делу, — нетерпеливо перебил его король.
— Императрица велела мне известить вас о том, что жизнь с графом Анжуйским стала для нее невозможной; что в Анжу с ней обращались совершенно невыносимо и подвергали недопустимым оскорблениям. В конце концов, дошло до того, что граф выгнал ее из Анже и запретил оставаться в пределах Анжу и Майна. В настоящее время она в Нормандии и просит у вас позволения вернуться в Англию. Остальное, по ее словам, подождет до вашей личной встречи с нею, ибо подробности чересчур ужасны, чтобы доверить их ушам гонца. Императрица также выражает уверенность в том, что вы не откажете ей в прибежище.
Король привстал со скамьи, лицо его налилось кровью, жилы на шее набухли.
— Она бросила законного мужа! — прорычал он. — И еще осмеливается просить у меня помощи, поддержки? Если ей нанесли оскорбления, то я готов побиться об заклад, что она сама в этом виновата! — Несколько секунд король беззвучно шлепал губами. — Передайте этой волчице в образе женщины, что она может гнить в Нормандии до тех пор, пока адское пламя не станет льдом, или пусть возвращается к мужу, которому принадлежит по закону. Клянусь Господом, какой скандал, какой позор! — Король зашатался, прижав руку к сердцу, и Брайан, стоявший поблизости, едва успел поддержать его.
