Герцог тяжело дышал и вздрагивал, сидя на цепи в вонючей темнице, где вся солома шевелилась от насекомых, наводнивших эту грязную каморку. Он был тут уже три дня — голый, несчастный, искусанный вшами и блохами — бывший властитель огромных поместий, предводитель сорокапятитысячной армии, человек, в котором текла королевская кровь.
Три дня назад у дверей замка приземлился отряд драконов, около тридцати штук, на которых сидели наездники, надменно взирающие на окружающих сверху вних. Они были почти раздеты — только в набедренных повязках, но как будто не замечали потягивающего с реки холодного ветерка — а может и правда не замечали — все они были увешаны какими-то магическими амулетами, на украшенных золотом и серебром широких поясах висели кривые кинжалы и короткие мечи. Выглядели завоеватели очень грозно и впечатляюще и демонстративно не обращали внимания на окружающих.
Драконов обступили десятки людей, находящихся возле замка в этот полуденный час. Предводитель прибывших воинов достал рог, украшенный золотом и грозно проревел в него три раза, призывая к себе тех, кто отвечал за охрану замка. К нему вышел начальник стражи герцога, которому доложили о прибытии представителей новой власти.
— Приветствую вас, господа! Что вы желаете? — начальник стражи подошёл поближе к драконом, и одно из чудовищ злобно щёлкнуло челюстями, вытянув шею, норовя ухватить подошедшего за руку — стражник отпрянул, под издевательский хохот драконьих всадников.
Командир отряда выдержал паузу, и сбрасывая с губ слова, как плюясь, сказал:
— Желаю видеть хозяина этого замка. Как нам известно — зовут его герцог Ламунский.
— Пройдите в замок — я доложу герцогу и он вас примет — ответил хмурый мужчина, опасливо поглядывая на злобные рожи драконов.
— Нет. Мы ждём его здесь — пусть выйдет к нам — ещё более надменно сказал предводитель — если ему, конечно, дорого его поместье и его люди.
Начальник стражи пожал плечами и повернувшись ушёл в замок.
Прошло около получаса — наездники весело переговаривались, рассматривая окружающих их крестьян, а больше — крестьянок, делая им скабрезные прямые предложения о сексе где-нибудь в ближайших кустах. Наконец, из ворот замка показалась свита, во главе которой шагал красный от злости герцог — ну как же — его, великого человека вызывает на переговоры какой-то жалкий предводитель шестидесяти человек!
Герцог подошёл к драконам, остановился и не менее презрительно, чем до этого говорил предводитель отряда, спросил:
— Кто меня спрашивает? Чего надо?
— Тебя! — неожиданно скомандовал аштаратец — взять преступника!
Прежде чем ошеломлённые охранники герцога опомнились, двое наездников набросились на герцога и скрутили ему руки, а затем бросили на дракона, как мешок с тряпьём. Охранники повыхватывали мечи, свистнула стрела, отражённая защитным полем наездника, но драконы рванулись вперёд и ухватив двух неосторожно приблизившихся, перекусили их пополам. Брызнула кровь, и драконы, наступив лапой на ещё дёргающиеся трупы, стали их пожирать, отрывая большие, кровавые куски, подбрасывая их вверх и заглатывая, как баклан заглатывает пойманную им рыбу. В толпе народа дико закричала какая-то женщина, кто-то упал в обморок, а предводитель весело засмеялся и удостоверившись, что его дракон уже подкрепился, запрыгнул на него и подал команду:
— В небо! Курс на Пазин!
Драконы стали подпрыгивать на месте, размахивая огромными крыльями, подняв ветер, сбивший шляпку с замершей в ужасе жены Ламунского, стоявшей до того позади своего мужа, а затем, тяжело набрав высоту, ушли на север, как стая перелётных птиц, возвращающихся в места гнездования…
Все замерли, не в силах сказать хоть слово, и скоро о визите непрошенных гостей напоминало лишь кровавое пятно на месте гибели охранников, да недоеденные внутренности, выплюнутые насытившемся драконом.
Путь к столице Ламунский не запомнил — боль в опутанных ремнями конечностях, жёсткая спина дракона, тычки от наездника, недовольного тем, как лежит его «груз» — эти несколько часов показались ему вечностью — но теперь, вспоминая о них, он сравнивал с нынешним положением, и сгодняшнее было гораздо худшим.
В Пазине его бесцеремонно стащили с чудовища, развязали ремни и бросили в пыль, наблюдая, как он корчится от боли, пытаясь встать на онемевшие конечности, зашедшиеся от прилива крови таким зудом, как будто у него под кожей лазили полчища огромных муравьёв. После этого, предводитель поднял герцога за шкирку и толкнул вперёд — к воротом здания, бывшего ранее императорским дворцом.
Ламунский с тоской смотрел на то место, которого он так вожделел — ирония судьбы — явиться сюда не победителем, как он ожидал, а униженным пленником каких-то дикарей в набедренных повязках.
Его провели в бывший зал приёмов, где предводитель, действуя кинжалом, нарочито грубо, нанося ему небольшие порезы, срезал с герцога всю одежду:
— Рабы не имеют права без разрешения хозяина носить одежду! Ты раб! Стой, и жди своей участи!
В ожидании прошло около двух часов — герцог буквально валился с ног, но находившийся рядом охранник при каждой его попытке переступить с ноги на ногу или присесть, бил кнутом, отчего герцог скоро был покрыт кровоточащими рубцами.
Наконец, дверца позади трона императоров Истрии открылась, и оттуда вышел сухой, стройный человек с бесстрастным выражением жёсткого хищного лица. Было видно, что он тут главный, потому что все охранники подобострастно склонили перед ним голову, а Ламунского заставили — пинками и ударами — лечь назвничь, приказав не поднимать глаза без разрешения.
В тишине зала прозвучал бесцветный, тихий голос аштаратца:
— Значит вот это тот самый Ламунский, что испортил нам всё дело, убив императора Истрии. Ну что же — он будет отвечать за своё преступление. Доставьте его в темницу и посадите на цепь. Не калечить — он должен сам идти и соображать, что происходит. Давать ему еду.
Ламунский не понимал, что происходит — ему хотелось крикнуть — я ваш, я свой, я буду вам служить! — но из горла вырвалось только хриплое карканье, когда носок сапога одного из охранников воткнулся ему в почку и вызвал такую дикую боль, что герцога скрючило в позу зародыша, а перед глазами замелькали красные круги.
Его подняли и поволокли по полу, сдирая о шероховатости и выбоинки кожу, привыкшую к шелкам и тонкой, особой выработки шерсти, производимой на Великих равнинах юга…
С тех пор Ламунский сидел в этой вонючей клетушке, заживо поедаемый насекомыми. Два раза в сутки ему приносили какую-то кашу-размазню с куском хлеба и кувшин воды. Он посчитал, что находится в темнице трое суток. Время тут текло медленно и страшно, с каждой секундой приближая к неизвестности, не обещавшей ему ничего хорошего. Ламунский не строил иллюзий — он знал, что всё очень, очень плохо, и только не понимал одного — за что? Почему завоеватели отнеслись к нему так плохо, ведь дворяне всегда были опорой государства, особенно такие родовитые, как он. По логике событий его должны были бы приблизить к трону, дать ему какие-то титулы, блага, с тем, чтобы он проводил политику, необходимую новому императору. Однако этого не произошло и он терялся в горестных догадках. Ну да — он виновник того, что убит император — ну и что? Да мало ли бывало интриг и мятежей — им-то какое до этого дела?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
