В начале ноября Лист уехал в Дрезден. 7-го числа он дирижировал премьерой «Данте-симфонии». Критика последовала уничтожающая! Внешне Лист воспринял провал своего детища спокойно, утверждая, что «неудержимо продолжит собственный путь» и что «время всё расставит по своим местам». Но он уже чувствовал первые признаки усталости…
Вернувшись в Веймар, Лист подготовил премьеру «Альцесты» Глюка, которая прошла 26 декабря без особого успеха. Обязанности придворного капельмейстера всё больше тяготили его. Однако отказываться от них было еще рано. 29 декабря в большом придворном концерте впервые прозвучала симфоническая поэма «Битва гуннов». На следующий день под управлением Листа прошел «Фиделио» Бетховена.
Творчество «величайшего немца» всегда волновало Листа и было ему дорого. К началу 1858 года ему пришлось в полном смысле слова встать на защиту Бетховена. Еще в прошлом году Листом была написана статья «Улыбышев и Серов. Критика критики» (Ulibischeff und Seroff. Kritik der Kritik), теперь она была напечатана. На этой статье нужно остановиться особо — и в связи с отношением Листа к Бетховену, и в связи с его взаимоотношениями с русской культурой.
Знакомство Листа с творчеством Серова было овеяно именем Бетховена. После мимолетного общения во время гастролей Листа в Санкт-Петербурге Серов прислал ему в 1847 году свое фортепьянное переложение бетховенской увертюры «Кориолан» с просьбой оценить это сочинение. Лист ответил теплым письмом: «…Музыкальные мнения, излагаемые Вами, совершенно тождественны с моими и уже давно живут у меня в голове, и потому я о них не буду здесь распространяться. Самое большее, что найдется один, только один пункт, в котором наши взгляды заметно расходятся, но этот пункт — не что иное, как моя скромная особа. Вы видите, что я нахожусь в весьма затруднительном положении и выйду из него самым простым способом: искренне поблагодарив Вас за Ваше слишком лестное мнение, которое Вы составили обо мне. <…> Ваше фортепьянное переложение увертюры „Кориолан“ делает величайшую честь Вашей художественной совести и свидетельствует о редкой и терпеливой способности, необходимой для того, чтобы хорошо выполнять подобные задачи»[506].
Через некоторое время Серов прислал Листу свои фортепьянные переложения последних квартетов Бетховена. И снова Лист оценил их чрезвычайно высоко, о чем сообщил не только автору, но и В. В. Стасову в письме от 17 марта 1857 года[507].
В это время в России разгоралась знаменитая полемика вокруг творчества Бетховена, вызванная опубликованной в 1843 году книгой Nouvelle biographie de Mozart («Новая биография Моцарта») одного из основателей русской музыкальной критики Александра Дмитриевича Улыбышева (1794–1858), писавшего о несомненном превосходстве «чистой» музыки над программной, ставя симфонии Моцарта гораздо выше бетховенских. Своеобразным ответом ему стала книга ученика и друга Листа Вильгельма фон Ленца Beethoven et ses trois styles («Бетховен и три его стиля»), вышедшая в Санкт-Петербурге в 1852 году. Серов также выступил с целым рядом статей[508], прославлявших творчество Бетховена.
Улыбышев в долгу не остался. В конце 1855 года он закончил, а в 1857-м опубликовал в Лейпциге книгу Beethoven, ses critiques et ses glossateurs («Бетховен, его критики и толкователи»), где, называя Бетховена «величайшим композитором XIX века», одновременно обвинял его «в дисгармоничности» и «музыкальном помешательстве».
Серов ответил статьей «Улыбышев против Бетховена», вышедшей в 1857 году в «Нойе Цайтшрифт фюр Музик» и вызвавшей бурный отклик в Германии. Именно на нее отреагировал Лист своей «Критикой критики», опубликованной в том же журнале в начале 1858 года. В споре между Улыбышевым и Серовым он, естественно, принял сторону последнего. Как раз тогда Лист написал Стасову, что «Улыбышев не понимает Бетховена и не знает его»[509]. Можно сказать, что таким образом Лист, с его авторитетом среди русских коллег, внес немалый вклад в развитие русской музыкальной критики.
Между тем в Веймаре назревали серьезные перемены. В начале января туда по приглашению Листа приехал молодой композитор и дирижер Эдуард Лассен (Lassen; 1830–1904). Он родился в Копенгагене, а детство провел в Брюсселе. Окончив Брюссельскую консерваторию, в 1851 году Лассен получил за успехи в области композиции Римскую премию, что дало ему возможность совершить длительное путешествие по Германии и Италии. Личное знакомство с Людвигом Шпором и Листом окрылило молодого человека, и он обратился к оперному жанру. В 1855 году была написана его первая опера Le roi Edgard («Король Эдгар»), известная в немецком переводе как Landgraf Ludwigs Brautfahrt («Свадебное путешествие ландграфа Людвига»). Именно Лист, ознакомившись с партитурой, обещал Лассену всяческое содействие в постановке его оперы и добился ее премьеры в веймарском придворном театре 19 мая 1857 года.
Лист пригласил Лассена в Веймар, чтобы тот заменил его на посту придворного капельмейстера. Сам Лист решил постепенно отойти от дел, оставляя за собой право дирижировать не по обязанности, а исключительно по велению сердца. Назначение Лассена полностью себя оправдало: он оставался в должности музикдиректора и главы веймарского оркестра вплоть до 1895 года.
Пока же, еще не сняв с себя обязанности придворного капельмейстера, Лист дирижировал 27 января большим концертом из произведений Моцарта, программа которого включала финал второго акта «Идоменея», Сороковую симфонию и «Реквием». 18 февраля Лист повторил для веймарской публики «Альцесту», а в начале марта покинул Веймар и отправился с концертами в Прагу. 11 марта состоялся благотворительный концерт в пользу нуждающихся студентов Пражского университета. Лист дирижировал исключительно собственными сочинениями: Вторым фортепьянным концертом, в котором с блеском солировал Карл Таузиг, «Данте-симфонией» и симфонической поэмой «Идеалы». 14 марта пражская публика смогла оценить Первый фортепьянный концерт и симфоническую поэму «Тассо». Лист смело утверждал незыблемость своих идеалов, составляя программы из произведений, наиболее четко демонстрировавших его композиторский стиль. Прага приняла их восторженно.
В концертах 22 и 23 марта Лист дирижировал «Эстергомской мессой» в Вене. Он удостоился аудиенции у императора Франца Иосифа, а партитура «Мессы» была издана за государственный счет.
Наконец, 1 апреля Лист вновь ступил на землю родины. 10-го числа в Пеште в зале Национального музея он дал благотворительный концерт в пользу основания национальной консерватории. Вновь была исполнена «Эстергомская месса», которую на следующий день пришлось повторить в приходской церкви Белвароша.
Из Пешта путь Листа лежал в Лёвенберг (Löwenberg)[510], где он провел вторую половину апреля в гостях у князя Константина фон Гогенцоллерн-Гехингена[511], большого любителя музыки и покровителя искусств. В гостеприимном дворце князя ежедневно устраивались музыкальные вечера, на которых Лист не только играл свои фортепьянные сочинения, но и исполнял симфонические поэмы, управляя местным оркестром, который он находил вполне достойным.
Интересно, что практически в то же время, когда Лист гостил у Гогенцоллерн-Гехингена, Вагнер был приглашен на аудиенцию к великому герцогу Саксен-Веймар-Эйзенахскому, возвращавшемуся из путешествия по Италии и проездом посетившему Люцерн, где композитор тогда жил. Их разговор весьма показателен для характеристики атмосферы, окружавшей Листа в Веймаре. «Из этой беседы я понял, что мои отношения с великим герцогом Баденским по поводу постановки „Тристана“ в Карлсруэ произвели впечатление на веймарский двор. Когда Карл Александр упомянул об этом обстоятельстве, видно было, что он живейшим образом заинтересован в том, чтобы „Нибелунги“ были поставлены на сцене веймарского театра. Ему хотелось услышать от меня уверения, что я предназначаю эту оперу для Веймара. Мне ничего не стоило обещать ему это. <…> Между прочим, великий герцог в изысканных выражениях захотел узнать мое „настоящее мнение“ о композиторской деятельности Листа. На это камергер [фон Больё[512]] заметил, что сочинительство Листа не более как забава великого виртуоза. Я был крайне удивлен, не уловив ни малейшего признака неудовольствия на лице великого герцога. Он равнодушно выслушал такой отзыв о друге, которого чтил высоко. Это выставляло в довольно странном свете дружескую верность герцога. Сам я изо всех сил старался поддерживать серьезный тон разговора. На следующее утро я должен был еще раз посетить великого герцога. Камергера не было, и это обстоятельство благотворно отразилось на его мнениях. Он громко говорил о том, что не может по достоинству не оценить советы и заслуги Листа, то одушевление, какое он вносит повсюду. Вообще он отзывался о Листе в самых теплых выражениях»[513].
