— Во время именования, — проговорила Хара, — я стану возле тебя как подруга матери и назову это имя.
— А моя дочь, — продолжал Пауль, — пусть зовется Ганима.
— Усул! — запротестовала Хара. — Гханима… это имя принесет неудачу.
— Оно спасло тебе жизнь, — напомнил Пауль. — Да, моя сестра дразнила тебя, ну и что? Пусть моя дочь зовется Ганимой, добычей битвы.
Пауль услышал, как позади скрипнули колеса: это на каталке повезли тело Чани. Медленно начался речитатив водного обряда.
— Халь Йаум! — воскликнула Хара. — Я должна уйти, ведь мне надлежит удостовериться в священной истине и стоять возле подруги, уходящей в последний путь. Вода ее принадлежит племени.
— Вода ее принадлежит племени, — пробормотал Пауль. Он слышал, как удаляются шаги Хары. Потянувшись, он тронул руку Айдахо. — Дункан, отведи меня в мои апартаменты.
Оказавшись там, он мягко высвободился. Настало время побыть одному. Но не успел Айдахо выйти, как возле двери послышалась какая-то возня.
— Господин! — закричал от двери Биджас.
— Дункан, — велел Пауль. — Пусть он сделает два шага вперед. Если сделает третий — убей его.
— Слушаюсь, — отвечал Айдахо.
— Значит, это Дункан? — спросил Биджас. — Настоящий Дункан Айдахо?
— Да, — согласился Айдахо. — Я все вспомнил.
— Значит, план Скитале удался?
— Скитале умер, — отвечал Пауль.
— Но я жив и план вместе со мной, — возразил Биджас. — Клянусь баком, в котором я вырос! Это возможно! И теперь я сам узнаю свое прошлое — все свои прошлые жизни. Нужен лишь спусковой крючок.
— Крючок? — спросил Пауль.
— Принуждение, — полным ярости голосом проговорил Айдахо. — Они заставляли меня убить тебя. Расчет ментата: они поняли, что ты прежде был для меня сыном, которого у меня никогда не было. И Дункан не мог убить вас, и чтобы не допустить этого, взял контроль над телом гхолы. Но план мог и сорваться. Скажи мне, карлик, если бы план не удался… что бы вы сделали, если бы я убил его?
— О, мы предложил бы сделку сестре… Но нынешний вариант лучше.
Пауль прерывисто вздохнул. Он слышал, как плакальщицы спускались в глубины… к нижним залам, где вода мертвых возвращалась племени.
— Еще не поздно, милорд, — настаивал Биджас. — И вы получите назад свою любимую. Мы восстановим ее. Конечно, в виде гхолы. Но на этот раз мы предлагаем полную реставрацию. Не послать ли слуг с криогенным баком за телом вашей возлюбленной?
Теперь ему было гораздо труднее. Пауль уже истратил столько сил в борьбе с первым искушением тлейлаксу. И словно впустую! Снова ощутить рядом с собой Чани…
— Останови его! — приказал он Айдахо на боевом языке Атрейдесов. Он слышал, как Айдахо шагнул к двери.
Господин! — взвизгнул карлик.
Если ты любишь меня, — продолжал Пауль на боевом языке, — заклинаю тебя, убей его прежде, чем я соглашусь… Нееееее… — завопил Биджас.
Голос его захлебнулся в ужасном бульканье.
— Вот я и сделал одно доброе дело, — пробормотал Айдахо. Пауль наклонил голову, прислушался. Плакальщиц не было слышно. Он представил себе древний фрименский обряд, свершаемый ныне в глубинах сиетча… там, в траурном зале, племя возвращало себе свою воду.
— Не было выбора, не было… — проговорил Пауль. — Ты понимаешь, Дункан?
— Понимаю.
— Есть такие вещи, которых не выдержать никому из людей. Слишком долго я плутал в лабиринтах вариантов грядущего, мне казалось я его создаю, а это оно создавало меня.
— Мой господин, не надо…
— В этой Вселенной не всякая задача имеет ответ, — горько сказал Пауль. — И ничего нельзя сделать. Абсолютно ничего.
Говоря это, Пауль ощутил, как разрывается его связь с видением. Его разум словно пытался сжаться, съежиться, укрываясь от бесчисленных вероятностей. Утраченное пророческое зрение превратилось в ветер, дующий над бесконечным простором.
~ ~ ~
Мы говорим, что Муад'Диб удалился в края, где человек не оставляет следов на песке.
Предисловие к Катехизису Квизарета
Канава с водой служила границей посадок, принадлежащих сиетчу. За ней подымался скальный уступ, а потом под ногами Айдахо оказалась Пустыня. В ночном небе высились скалы, среди которых укрывался сиетч Табр. Очертания их инеем серебрились в свете обеих лун. Сад спускался к самой воде.
Айдахо остановился на краю Пустыни, поглядел на цветущие ветви, повисшие над тихой водой, на четыре луны: две в воде, две над нею. Дистикомб скользил по коже, запах влажного кремня достигал ноздрей, несмотря на все фильтры. Ветер зловеще шелестел ветвями сада. Айдахо вслушивался в ночь. У края воды в траве шуршали кенгуровые мыши, коршуновая сова промелькнула и исчезла в тени утесов, ветер донес из открытой Пустыни шипящий шорох осыпающегося песка.
Айдахо повернулся на шум.
На озаренных луною дюнах ничто не шевелилось.
Сюда Пауля отвел Тандис. А потом вернулся, чтобы доложить обо всем. Как положено фримену, Пауль ушел в Пустыню.
— Он был слеп… по-настоящему слеп, — словно бы оправдыясь, говорил Тандис. — До того он обладал внутренним зрением, он говорил, что видит… но…
И пожал плечами. Слепых фрименов оставляют в Пустыне. Пусть Муад'Диб — Император, но он же и фримен. Разве не он завещал, чтобы фримены охраняли и воспитывали его детей? Как и подобает истинному фримену.
Айдахо видел перед собою кости Пустыни, посеребренные лунным светом ребра скал выступали из песка, за ними начинались дюны.
Нельзя было оставлять его ни на минуту, — сожалел Айдахо. — Я ведь понимал, что он замыслил.
— Он сказал мне, что будущее не нуждается теперь в его физическом присутствии, — возражал Тандис. — Вступив на пески, он крикнул: «Теперь я свободен!»
Шайтан бы их побрал! — думал Айдахо.
Фримены отказались посылать спасателей. И топтеры. Это противоречило бы всем древним обычаям.
— К Муад'Дибу придет червь, — пояснили они. И завели напев об ушедших в Пустыню, о тех, чья вода шла к Шаи-Хулуду:
— Матерь песка, отец Времен, Жизни начало — пусть он придет, пусть явится и пройдет путем своим…
Усевшись на плоский камень, Айдахо глядел в Пустыню. Ночь схоронила следы, нельзя было понять, куда ушел Пауль.
«Теперь я свободен».
Айдахо громко проговорил эти слова, удивленный звуками своего голоса. На миг он отвлекся, вспомнив, как на Каладане взял Пауля с собой на приморский базар, тот был еще совсем мал. Ослепительно сверкало солнце, лучи его отражала вода, повсюду грудами были навалены на продажу дары моря. Айдахо вспомнил Гурни Халлека, треньканье балисета… радость и смех. Стихи увлекли его, словно раба, напомнили о былом счастье.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
