Осознание пришло неожиданно, заставив забыть о боли.
— Я завидую им, — тихо произнес Кхарн. — Всем тем, кто сражался бок о бок с вами. И мне жаль, что я не знал их. Ведь они следовали за вами на битву. Повелитель, ни о чем другом так не мечтаем я и мои братья, как только о возможности сражаться за вас так же, как это делали они.
Примарх медленно отвел руки от лица. Он все еще стоял на коленях, спиной к ближайшей лампе; перед Кхарном вырисовывался лишь его силуэт, но глаза Астартес, видевшие в инфракрасном диапазоне, заметили на крупном лице Ангрона горькую улыбку.
— Ты? У тебя же нет ни Гвоздей, ни Веревки. Одна надежда, что ты, Кхарн из так называемого Легиона, хотя бы шутить умеешь. В этом бы с тобой мы посоревновались. Особенно беспощаден был Йочура. О, этот паренек был весьма остер на язык. — Улыбка примарха немного стерла горечь с его лица. — Мне часто доводилось наблюдать, как он посмеивается над окружающими. Вначале в клетках, а потом и во время нашего восстания. Он шутил, и все смеялись. Причем громче всех хохотали он сам и тот, кто стал мишенью для его острот. И это… было… замечательно. Здорово было наблюдать за ним. Йочура даже поклялся, что умрет, смеясь в глаза своему убийце. — Улыбка оставила лицо Ангрона, вновь скривившееся в кровожадной, угрюмой гримасе. — И ведь говорил же я ему… говорил, что… о-ох…
Кхарн почувствовал, как под ногами содрогнулся пол, когда могучие кулаки вновь ударили в него. Гончий Войны собирался было что-то сказать, но его прервала ладонь Ангрона, молниеносно выстрелившая вперед и сжавшаяся на его шее.
— Я не знаю, как они погибли! — От рева примарха в ушах Кхарна вновь зазвенело. Ангрон тряс десантника, точно пустой мешок. — Мы поклялись! Поклялись!
Кхарна замотало из стороны в сторону, а свободная рука примарха замолотила по полу. Ноздри Гончего уловили новый, резкий запах… запах свежей крови Ангрона. Тот разбил кулак о камни.
— Мы поклялись, — продолжал Ангрон, и его стон был подобен скрежету рвущейся стали. — Еще на пути к Деш’эа каждый из них нанес свежий шрам на мою Веревку, и я так же поступил с ними. Все мы дали зарок, что, прежде чем пасть, нанесем высоким наездникам такую рану, которая будет кровоточить еще сотню лет!
Невзирая на все свои старания хранить спокойствие, Кхарн непроизвольно вскинул руки, когда ладонь на его горле сжалась сильнее.
— Рану, от которой плакали бы даже их трусливые правнуки! Память о ней должна была преследовать всякого, кто осмелился бы вновь посмотреть на горячий песок!
Ангрон ослабил хватку, и Кхарн смог набрать воздуху. Гончий Войны стоял практически на коленях, с головой, обхваченной с обеих сторон ладонями примарха.
— И после всего этого вышло так, — прошептал Ангрон, — что клятве моей недостало силы. — Он опустил руки и позволил Кхарну упасть. — Ведь я не знаю даже того, как погибли мои люди.
Открыв глаза, Кхарн увидел, что Ангрон сидит рядом, скрестив ноги, уперев локти в колени и наблюдая за ним. Запах крови примарха уже утратил свою свежесть… Неужели Кхарн терял сознание? Или просто утратил счет времени, лежа во мраке? Или, быть может, кровь Ангрона сворачивалась куда быстрее, чем у Астартес? Поразмыслив, Кхарн решил, что и такое вполне возможно. Он вздохнул и приподнялся на локтях, от чего его грудь пронзила боль.
— Скажи мне, чистокожий, как вы встречаете свою смерть? — Холодок, прозвучавший в голосе примарха, шокировал на фоне воспоминаний о том разъяренном демоне, что швырял десантника из одного угла в другой. — Обмениваетесь ли вы приветствиями, стоя на горячем песке? Или зачитываете свою родословную, подобно высоким наездникам? Перечисляете ли, как мы, свои победы? Поведай, что делаете вы, пока разогревается железо в ваших руках?
— Мы… — начал было Кхарн, но из-за неудобной позы закашлялся.
Тогда Гончий Войны заставил себя приподняться и встать на колени, а после несколько секунд пытался отдышаться и унять боль. Хотя Ангрон и сидел, но все равно минимум на голову возвышался над десантником.
— Клятва момента, — произнес Кхарн. — Последнее, что мы делаем, прежде чем отправиться в бой. Все мы даем обеты перед лицом остальных собратьев по Легиону. Мы обязуемся сделать что-либо во славу Императора.
Ангрон зарычал, услышав это имя.
— …или ради нашего Легиона, или даже самих себя. Остальные становятся свидетелями этих клятв. А некоторые Легионы даже записывают обеты, украшая ими свои доспехи.
— И ты давал подобную клятву, направляясь сюда? — поинтересовался Ангрон.
— Нет, примарх, — ответил Кхарн, хотя вопрос и застал его немного врасплох. — Ведь я не собирался сражаться с вами. И повторюсь, никто из нас не осмелится поднять на вас руку. Клятвы момента используются лишь для битвы.
— Значит, вы не знаете ритуала вызова, — пророкотал гигант. — И, ступив на песок, вы не спрашиваете имен и не называете своих. Ни приветствий, ни демонстрации Веревок. Вот, значит, как сражаются те, кто называет себя моими кровными родственниками?
— Да, повелитель, именно так мы воюем. Наша цель в жизни — истребление врагов Императора. И все, что не служит этой цели, мы считаем излишним. Нам редко доводится встретиться с неприятелем, способным понять ценность имен, не говоря уже о приветствиях и чести. И прошу меня простить, примарх, но я в самом деле не знаю, что такое Веревка.
— Как же тогда вы отмечаете свой воинский путь? — В голосе Ангрона прозвучало искреннее замешательство, но, когда Кхарн затянул с ответом, примарх подался вперед и прижал десантника к земле. — Говори! Ты, жалкий падальщик, осмеливаешься насмехаться надо мной, словно какой-то высокий наез… о-ох…
Он вскочил и, вздернув Кхарна за горло, опять бросил на пол. Пока Гончий силился подняться, Ангрон встал под одной из уцелевших ламп. Мгновение спустя гигант оглянулся, проверяя, смотрит ли Кхарн, а затем повернулся к нему спиной и раскинул руки.
На обнаженном торсе примарха вздувались могучие мускулы. Он обладал широкими плечами и производил ощущение неуклюжего, угловатого человека — под его кожей скрывались усиленный скелет и удивительные органы, созданные, как гласила популярная среди Астартес легенда, из плоти и крови самого Императора. Кхарн задумался над тем, догадывается ли Ангрон, кем является на самом деле.
От самой макушки примарха тянулась цепочка шрамов. Они спускались вдоль позвоночника, после чего уходили влево, огибая тело, заходя на бедро, и убегали на живот. Ангрон повернулся к свету, и Кхарн увидел, что одни шрамы, уродовавшие кожу гиганта, были шире, а другие — уже. Кое-где они почти полностью заросли благодаря регенеративным способностям примарха. Рубцы кольцо за кольцом обвивали тело Ангрона, неожиданно обрываясь возле правой груди.
— Триумфальная Веревка! — провозгласил Ангрон.
Его рука скользнула по окончанию цепи шрамов, более гладкому, менее уродливому, выглядевшему совсем свежим.
Кхарн подскочил на месте, когда примарх с грохотом пушечного выстрела ударил себя в грудь:
— Красные нити! Да, Кхарн, в моей Веревке были только красные нити! Я такой один из всех нас. Ни единой черной!
Ангрона вновь заколотило от припадка ярости.
«Я это начал, я и собираюсь закончить, — подумал Гончий Войны, — но, примарх, трудно сказать, сколько еще мне удастся выдерживать ваш гнев».
Руки Ангрона схватили его за плечи, безжалостно сжимая переломанные кости. Кхарну пришлось стиснуть зубы и изо всех сил напрячь шею, чтобы сдержать крик боли.
— Я не могу вернуться! — расслышал он сквозь пелену голос Ангрона и понял, что в нем более не звучит ярость, но одно лишь отчаяние, куда более глубокое, чем все страдания самого Кхарна. — Мне не вернуться в Деш’эа. Не набрать его земли, чтобы сделать черную нить. — Ангрон отпустил десантника и упал на колени. — Я не могу… ух-х… я обязан нанести знак своего поражения, но не могу. И этот твой Император! Твой Император! Я не смог ни сражаться бок о бок с ними, ни упокоиться вместе с ними.
— Повелитель, я… мы… — Кхарн ощутил болезненные уколы и жар в животе, когда системы заживления начали заращивать полученные раны. — Легион жаждет познать ваш путь. Вы наш примарх. Но пока еще нам многое неизвестно. И я не знаю…
— Нет. Конечно же, стервятник Кхарн не может знать. На тебе ведь нет даже Триумфальной Веревки. — (Гончий Войны стоял, устремив взгляд в пол, но прекрасно различил насмешку, прозвучавшую в голосе Ангрона). — Каждый бой, который ты пережил, означает новую нить в Веревке. Победа — чистый шрам. Красная нить. Потерпев поражение, если, конечно, останешься жив, ты должен взять горсть земли с того места, где бился, и втереть ее в надрез. Черная нить. И, Кхарн, на мне только красные. — Ангрон опять начинал размахивать руками, — но я этого не заслужил.
— Я понимаю, повелитель, — произнес Гончий Войны. — Все ваши братья… братья и сестры, — поправился он, — потерпели поражение.
