да и он бы лишь немного закрыл меня.
«Слишком мало сил». За этим образом тянулось что-то, что Келлан не мог опознать: Келлфер будто распоряжался силами иначе, а не имел их вовсе.
— И почему же Син лишил тебя амулета? — зло осведомился Келлан.
— Потому что я причинил тебе то, что он посчитал вредом.
— А ты не считаешь, — усмехнулся Келлан. — Типично для тебя. Скользкие формулировки, чтобы скрыть правду. Красивая поза, маскирующая беспомощность. Отвратительно не только то, что ты сделал, но твоя убежденность, что ты имеешь право решать за меня.
— Лучше ты живой будешь ненавидеть меня, чем умрешь, уважая, — отозвался Келлфер, и как бы Келлан ни пытался уловить фальшь, он не смог, и эта безусловная искренность потрясла его.
Злиться на отца было куда сложнее, чем Келлан мог себе представить: как ненавидеть человека, наполненного любовью к тебе? Алана жива, Алана не пострадала, с ней можно поговорить и все объяснить, так почему же ненависть должна была поглотить эту любовь?
«Ты не темный, так что с этим даром тебе сложно будет очерстветь или озлобиться, — когда-то сказал Син молодому послушнику Келлану. — Он — большая сила, и он же — уязвимость. Не забывай, что зло часто совершается из благих намерений, и страдания причинившего кому-то вред этого вреда не умаляют».
— Сними заговор, и тогда я тебя выслушаю.
38. Даор
Ночь была ясной и лунной. Даор любил такие ночи, и лучше всего они подходили именно для путешествий: мир, словно пугаясь полнолуния, замирал, люди предпочитали прятаться по домам и не отходить далеко от собственных щилищ и огородов, поэтому дороги и поля были абсолютно пустыми. Герцогу нравилась морозная, наполненная ветром тишина. В начале зимы, когда родные ему Черные земли еще не укрывались рыхлым снежным покровом, но трава и сбросившие кроны деревья уже серебрились инеем и блестели льдом, он нередко пускал коня по замершим полям быстрым шагом, давая себе несколько часов отдыха. Даору нравилось глубоко вдыхать щиплющий легкие сухой воздух, и такими ночами он будто возвращался к чему-то, что давно забыл, и воссоединение с чем казалось естественным и благотворным.
Когда отец последний раз посещал Даора почти тысячу лет назад, его приход пришелся как раз на начало зимы. Даор тогда спросил его о том, о чем и так догадывался, и ответ был именно таким, как черный герцог ожидал: «Там, откуда родом мой отец, обычно холодно, сумрачно и сухо».
.
Черный холм, прошитый замерзшим серебром застывших ручейков, щедро охватывал место их привала. Луна, уже выползшая из-за спины этого исполина, теперь освещала стоянку лучше любого масляного или магического фонаря. Костров развели два — ради поддержания легенды, а не чтобы согреться: и укутаться, и приготовить еду можно было с помощью заговоров. Однако для всех, кто видел отряд, он пока выглядел как караван торговцев, а мало кто из простаков остановился бы на привал, не зажигая огня. Келлфер постарался на славу: каждый был укутан двухслойной иллюзией, искажавшей для посторонних даже самый кричаще богатый и знатный облик, превращая холеные лики в обвисшие и истрепанные ветром лица безымянных, парчу — в заношенное сукно, а узорную золотую вышивку — в неаккуратно торчащие разноцветные нитки. Даже сильные животные выглядели как измученные жизнью беспородные лошадки.
Когда Роберт во всеуслышание попросил Даора создать простенькие амулеты, чтобы видеть друг друга в привычном обличье, Лианке отказалась надевать то, что не сотворила сама, обычно осторожная Йорданка обозначила свой отказ еще прямее, а следом за ними, краснея и бледнея, выступил и нервный мальчишка Лисар. Черный герцог, заранее понимавший, что ни один разумный правитель не возьмет из рук темного артефактолога не понятной ему вещи, только усмехнулся, отметив для себя, что остальных перспектива оказаться в его полной власти даже не напрягла. Тогда Келлферу пришлось создать ключ — заговор, открывающий завязанную на него иллюзию — что замедлило их выезд еще на час. Лицо Роберта красноречиво вытянулось, когда Келлфер озвучил казавшуюся взломом самого тайного языка возможность. Похоже, воин слышал о ключах впервые, что было не удивительно: мало кто достиг таких глубин мастерства в этой теме, как Келлфер, а ключи и вовсе были его личным изобретением, которым он до того не делился даже с Даором. Друг еле стоял на ногах, когда закончил, и черному герцогу, внимательно наблюдавшему за его действиями, даже стало жаль раненого и обессиленного шепчущего, но когда Даор бросил взгляд на Алану, жалость как ветром сдуло.
Поначалу герцоги не верили и то и дело снимали ключ, чтобы увидеть облик своих спутников, и снова возвращли его на место. Однако все сработало прекрасно. Теперь все участники похода видели друг друга как раньше, а окружающие не отличили бы их от бродячих оборванцев. Отводящие взгляд купола тоже исправно скрывали участников предприятия, и хотя только сегодня на тракте они пересеклись не с одним десятком внимательно следящих за путешествующими пар-оольских прихвостней, внимания ни одного из них они не привлекли — Даор каждый раз немного отставал, чтобы в этом убедиться.
Конечно, если бы сами пар-оольцы могли пользоваться порталами и передали бы этим дозорным развеивающие иллюзию артефакты, все сложилось бы иначе, но пока маленький отряд был не обнаружен.
Даор с удовольствием наблюдал за Аланой, отказавшейся ложиться спать до тех пор, пока не освоит азы верховой езды. Его помощь девочка снова отвергла, твердо объяснив, что ей будет сложно учиться у него, и что его присутствие будет лишь отвлекать, а еще одного дня с балластом на седле Гвиана не заслужила. Даор выслушал ее, любуясь этой сдержанной уверенностью, красивой и трогательной, и потемневшими от готовности к спору глазами, и сжатыми губами, которые так хотелось поцеловать. Алана ждала, что он будет настаивать, а Даор лишь завороженно следил за ее дрожащими ресницами, не мешая расти в груди этому восхитительному кому тепла, наполнявшему происходящее острыми нотами удовольствия.
Несколько светлых прядей выбились из-под ее платка, и теперь ветер щекотал ими Алане нос, от чего она забавно морщилась, смахивая волосы. Наконец, девочка быстро заправила прядь за ухо, словно смущаясь, а потом снова посмотрела черному герцогу прямо в глаза, решительная и милая. Даор не без труда подавил желание обнять ее и укрыть собственным плащом хрупкие плечи, но жажда коснуться была такой сильной, что он разрешил себе поправить ее платок, скользнув пальцами по бархатной щеке, тут же заалевшей румянцем. Девочка молча отступила на шаг,
