Пока еду в сторону бизнес-центра, Марина делится своей версией произошедшего. Но ее рассказ какой-то скомканный — она часто перескакивает с одного на другое, говорит что-то, а потом сама себя исправляет. И делает большие паузы, чтобы справиться со слезами. Я несколько раз пытаюсь ее остановить, но она упрямо продолжает. К тому времени, как я притормаживаю на стоянке около кафе напротив офисов, Марина пересказывает почти ту же версию, которую я уже слышала от Вадима, но с одним существенным отличием — в ее версии этой истории, она попросила Вадима оставить Завольского в покое и забыть планы мести.
— Это страшный человек, Лера, — говорит она, глядя на меня припухшими от невыплаканных слез глазами. — Не представляю, где ты берешь столько сил, чтобы каждый день…
Она запинается, а потом порывисто обнимает меня крепко-крепко и так же неожиданно отстраняется.
— Если бы я была хотя бы в половину такой же смелой, как ты, то сказала бы мужу о том, что у меня роман с другим мужчиной.
— С его… другом? — уточняю я, все еще как последняя дура надеясь, что речь может идти о каком-то другом «мужчине», а Вадим во всей этой истории действительно просто случайная переменная.
Марина горько улыбается, покорно кивает и шепчет, что она, конечно, заслуживает осуждения.
— Слушай, я просто уточнила. Ты не обязана ни перед кем отчитываться за свою жизнь и поступки. — Зачем я только спросила? Тоже мне, «облико морале», пробу ставить негде.
— Никто из нас этого не планировал, Лера, — уже в который раз повторяет она, как будто все время пытается вымолить себе прощение.
— Я ничего не хочу знать, — предпринимаю еще одну настойчивую попытку ее остановить. Я уже узнала больше, чем планировала — например то, что Вадим, мягко говоря, сильно лукавил, когда говорил, что секс с Мариной у них случился только однажды, и было это после того, как она стала вдовой.
— А я не хочу, чтобы моя единственная подруга смотрела на меня как будто я проститутка! — выкрикивает Марина и закрывает лицо ладонями в отчаянной попытке скрыть слезы. — Боже, Лера, мне так стыдно! После того, как родилась Стася — я ни разу не была на могиле у Славы. Просто не могу. Это как будто посмотреть ему в глаза и сознаться во всем. Сказать, что он там — в земле, а мы с Вадимом… мы пытаемся жить дальше. Даже если все не так гладко, как хотелось бы, но… мы правда стараемся, Лера.
Каждый раз, когда она произносит его имя, у меня рефлекторно сжимаются пальцы. Хорошо, что Марина слишком увлечена выворачивает изнанки души и вряд ли обращает на это внимание — мой собственный, натасканный «дрессировкой» Данте глаз уже точно что-то бы заподозрил. Я молча протягиваю Марине влажную салфетку и бутылку воды, которую, по старой спортивной привычке, всегда ношу в сумке.
Жду, пока подруга выпьет и немного успокоится и еще раз повторяю, что она не должна выворачивать передо мной душу.
— Я последний человек на этой планете, кто стал бы тебя осуждать. Неважно за что. — И пока она снова не вывалила на меня очередную порцию об их с Авдеевым сложных и запутанных отношениях, переклоняюсь и открываю дверцу с ее стороны. — Дуй к своему Ромео, Джельетта. И уже разберитесь между собой.
Хотя меня мутит от одной мысли об этом.
Причем, мутит абсолютно натурально, противной зудящей щекоткой у самого корня языка. Как будто чьи-то невидимые пальцы пытаются вызвать рвоту. Марина молча выпрыгивает из машины, напоследок одними губами шепчет что-то вроде: «Спасибо за все!» и быстрым шагом идет до широких гранитных ступеней.
Завожу мотор.
Резко, вопреки всем правилам, газую с места под аккомпанемент возмущенно скребущих по асфальту шин.
«Не делай глупостей!» — говорю себе, когда на первом же светофоре хватаю телефон, чтобы написать Вадиму язвительное сообщение.
Сдерживаюсь. Бросаю телефон на соседнее сиденье, где только что сидела Марина. Как там она сказала? «Мы правда стараемся».
Черт, какая же я дура.
Просто невозможная.
На следующем телефоне пишу Данте, что в моей жизни нарисовался очередной мудак и мне срочно нужна порция отрезвляющих моральных пощечин. Даже странно, что он отвечает почти сразу после того, как мое сообщение достигает адресата.
Данте: Дерьмо случается, Лори.
Лори: Блин, Шутов! Просто натолкай мне хуев и все! Без твоей этой шекспировщины!
Данте: Крепко он тебя цепанул, Лори.
Данте: Просто для протокола — это не вопрос, а констатация факта.
Я порываюсь удалить нашу с ним переписку — так же малодушно, как это сделал Наратов, когда «Рина» начала говорить слишком много неприятной правды.
Но вместо этого отправляю Данте стикер среднего пальца с припиской: «Возьми с полки пирожок, умник».
Если бы Маринына беременность подтвердилась, ее срок был бы шесть недель.
Шесть блядских недель.
Это точно было уже после нашей с Авдеевым «истории с душем».
Кого я обманываю?
Какая разница, кончил он в нее до того, после или даже в тот же вечер.
Авдеев соврал. Он оказался таким же насквозь лживым говном как и Наратов.
Абсолютно. На сто процентов. Точно таким же моральным уродом.
А я, как будто и не было шести лет боли, разочарований и моральной ломки, снова повелась на это дерьмо. Заглотила ту же наживку по самые гланды.
На третьем светофоре я снова хватаю телефон, дрожащими от ярости пальцами набираю: «Я только что возила Марину сдавать тест на беременность! Ненавижу тебя! Мразина! МУДАК ХУЕВ!!!!», нажимаю «отправить» и блокирую номер, чтобы раз и навсегда свернуть эту историю.
Для полного омерзения не хватает только узнать, что это Авдеев и сдал меня старому борову в обмен на возмещение ущерба его обожаемой Марине. А трахнуть меня впридачу было просто маленьким приятным бонусом.
Глава двадцать шестая: Лори
Глава двадцать шестая: Лори
Настоящее
Сегодня я не хочу ехать в наш с Андреем дом. Меня уже просто тошнит от выхолощенных стен модного серого цвета, идеальной чистоты и дизайна как с обложки «Стильный интерьер», на который можно бесконечно долго любоваться, но в котором невозможно нормально существовать.
Моя отделанная рубленным кирпичом квартира а ля «берлога истинного спартанца» и то уютнее. А главное — там нет внутренних стен, об которые мне так и чешется расшибить свою бестолковую башку.
По пути заезжаю в магазин, набираю с полок максимально не пЭпЭшный фастфуд, дополняю все это бутылкой красного сухого вина и упаковкой смеси орехов, сухофруктов и цукатов. В последний раз я ела что-то подобное в те дни, когда Сергей, на правах Мужчины моей мечты, еще мог расколошматить мне сердце всего парой-тройкой фраз. А красное сухое вино вообще терпеть не могу — оно не вызывает у меня ничего, кроме болезненной оскомины. Но сегодня мне категорически нужны все негативные эмоции, которые только возможно получить извне, чтобы перебить послевкусие открывшейся правды. Уже даже жалею, что не взяла номер телефона у того паренька из фитнеса — для секса на один раз он как раз подошел бы, а сменить после этого зал вообще не составило бы труда.
Захожу к свою пустую «холостяцкую берлогу», выкладываю все купленное хором в первую же подвернувшуюся под руку миску. Беру два бокала, чтобы не бухать в одиночестве. Иду к телевизору, прижимая все это сразу ко всем бокам, но все равно что-то падает по дороге.
Да и по фигу.
Разливаю вино по бокалам, нахожу на телеке канал старой музыки и делаю звук погромче, хотя даже если я врублю на максимум — он все равно не заглушит настырный внутренний голос, снова и снова нашептывающий, какая я бесконечно тупая дура.
Выпиваю сразу все вино в своем бокале, сую в рот горсть орехов. Блин, они, кажется, еще и не первой свежести, потому что от появившегося на языке привкуса меня снова подташнивает. Пытаюсь запить его «сухарем», но делаю только хуже и вот уже со всех ног, зажав рот ладонями, бешу в туалет и долго пугаю унитаз рвотными позывами.
