Серго строго посмотрел в сторону Гуменного: даже так?
— В том-то и дело, что мы в Тихорецкой, товарищ Серго, ничего об этом не знали! Автономов, как только ему донесли о действиях Дербентского полка, закричал: «Провокация!» И дал строгое распоряжение освободить задержанных и расследовать, кто давал такое предписание. А задержанные, в свою очередь, тут же, по освобождении, сместили главкома, чтобы он не мог докопаться до виновника этой истории с Дербентским полком! Гнилая веревочка, товарищ Серго, но длинная. И попахивает крупной провокацией!
— У вас, товарищи, здесь темный лес, который полон чудес, как в той сказке, где леший бродит, — заволновался Орджоникидзе. — Товарищ Полуян, в чем дело?
— Надо в таком случае говорить с Рубиным и Крайним... Автономов ведь прямо заявил: «Если мне придется силой оружия заставить понять, до какого позора дошла центральная власть Кубани, то я это сделаю...» Так тоже нельзя.
Вмешался снова Гуменный.
— Вы меня, возможно, не поняли, или не совсем поняли, — сказал он, больше обращаясь к Полуяну. — Я не просто отстаиваю линию Автономова, хотя он заслуживает этого безусловно. Но дело не в личностях, правильно Полуян заметил относительно Иванова. Дело не в личностях, а в массе, в наших казаках. Что значит — сегодня сместить Автономова? Или — Сорокина? Вы думали?
— Народ идет за идеей, а не за командирами, — сказал Полуян.
— В принципе — да, но у нас, на Кубани, скажут по-другому: «Вам не нравятся наши природные командиры? Тады, милые, воюйтя сами...» И разъедутся по хатам. Не все, конечно, но найдутся и такие. А то еще и в обиду примут, затаятся, под мобилизацию Деникину попадут, что тогда? Сейчас у нас в частях больше ста тысяч штыков и сабель, надо этим дорожить и не осложнять обстановки.
Орджоникидзе задумался и долго молчал. Перед ним лежали кубанские газеты, в которых передовицы вопили двумя крупными заголовками: «Предательство Автономова» и «Новый Бонапарт». Некий корреспондент В. Тбилели требовал через газету, чтобы Автономов «перед лицом шести миллионного народа принес повинную за свои действия и примирился с... Советской властью». Выхода, по сути, и не было, кроме как отстранять бывшего главкома...
— Какова у вас повестка дня для съезда? — спросил Орджоникидзе, обращаясь к Полуяну. Тот достал бумажку, доложил сухо:
— Первый вопрос — об Автономове, потом — о разгроме немцев и... текущие вопросы, о вооружении и продовольствии.
Орджоникидзе взял бумагу из рук Полуяна и сказал тоном приказа:
— Это не повестка, товарищи, а местная ерунда! У нас есть куда более важные вопросы, чем конфликт с Автономовым! Тем более что он уже сдал дела. Вам что, хочется непременно его расстрелять? Гм... Запишем вопросы так. Первый — о создании надежной обороны края, но без провокаций на Батайском фронте! Второй — об отношении к Брестскому договору, поскольку этот вопрос здесь еще не потерял актуальности, эсеры Камков и Карелин пожаловали и сюда... И третий главнейший — о хлебе! Москва и Петроград скоро начнут умирать с голоду, а вы тут собираете всемирный поход на Западную Европу!
И попросил более спокойно:
— Увидите товарища Рубина, попросите его ко мне.
Когда Гуменный и Полуян вышли, Серго подошел к подоконнику и в волнении отдернул штору. На Красной светило солнце, горожане лузгали семечки, лотошники продавали пирожки и мороженое. Красноармейцы маршировали строем и дружно пели, — никакой опасности и ниоткуда но предвиделось. А на душе было тяжко.
ДОКУМЕНТЫ
Москва, Ленину
Телеграфом
22 мая
С Автономовым покончено. Командование уже сдает Калнину. Автономов выедет в Москву, моя просьба его не отталкивать и дать работу в Москве. Сам он [как] человек, безусловно, не заслуживает того, чтобы отбросить от себя. Во всем скандале немало вины и противной стороны. По всему Батайскому фронту бои, инициатива в наших руках.
Сюда прибыли два комиссара от Военного совета. Оба между собой ссорятся, угрожая друг другу перед людьми. Сегодня устраиваем совещание, если не удастся договориться, придется их обоих выпроводить отсюда, за что извиняюсь. Ради всего, не нагромождайте комиссарами...
Орджоникидзе[25].
С III съезда Советов на Кубани
С трибуны съезда Орджоникидзе от имени Совнаркома предложил Автономову отправиться в Москву для доклада правительству о военном положении на Северном Кавказе и о происшедшем конфликте.
III Чрезвычайный съезд поручает ЦИК совместно с Чрезвычайным комиссаром предпринять немедленно практические шаги для объединения в одну Южнорусскую республику всех республик Юга.
Принятие этого решения было сопряжено с большими боями, которые Серго пришлось выдержать, так как «левые коммунисты» и троцкисты вынесли контрреволюционное решение об отделении Кубано-Черноморской республики от РСФСР, о продолжении войны с Германией и об отказе подчиниться директиве В. И. Ленина о потоплении Черноморского флота...[26]
Советскому командованию на Кубани
По телеграфу
10 июня 1918 года
Германские власти заявляют: войска из Ейска совершают набеги на территории, занятые германскими войсками. Ставим на вид, установленная демаркационная линия ни в коем случае не должна быть нарушаема. Виновные будут подлежать строгой ответственности перед революционным трибуналом!
Председатель Совнаркома ЛЕНИН[27]
4
События на Дону развивались с катастрофической быстротой.
Созванный под прикрытием немцев-оккупантов «Круг спасения Дона» волею небольшого числа повстанческих станиц вручил булаву атамана генералу Краснову. Началась всеобщая мобилизация казаков под страхом экзекуций и расстрелов, мятеж со дня на день набирал силу, из Черкасского округа перекинулся в Донецкий, Второй Донской, Сальский округа...[28] Поднялась Усть-Хоперская станица, повстанцы Клетской и Кремонской станиц сумели перерезать железную дорогу под Арчедой, разорвали связь Царицына с Москвой.
Отряд Виктора Ковалева, кинутый от Царицына, и сотни Блинова со стороны Себряково отбили железную дорогу, в слободе Михайловке Ковалев попал сразу на шумный съезд Советов Усть-Медведицкого округа, сидел в президиуме рядом с новым председателем исполкома Кувшиновым (он сменил теперь погибшего в экспедиции Подтелкова Петра Алаева), с членом Казачьего отдела ВЦИК. Шамовым, слушал горячую речь военкома Миронова. Вообще подкованный и толковый народ подобрался в здешнем округе, но, странное дело, здесь снова собирались вести какие-то переговоры с повстанцами, требуя сложить оружие мирным путем...
— Пустое дело! — прервал Ковалев Миронова из-за стола президиума. — Подтелков тоже надеялся на благоразумие станичников, но события повели совсем в другую сторону! Объявляйте поголовную мобилизацию, товарищи! По ту сторону Дона стреляют уже не только из винтовок, у них и пушки появились!
— В том-то и дело, — горячо отпарировал Миронов, — У нас ни одного снаряда не осталось, пулеметы молчат из-за нехватки лент. Надо выиграть время, хотя бы дня три-четыре, пока я съезжу в Царицын. Там в штабе заворачивает какой-то Носович, он отказался ставить наш округ на интендантское снабжение.
— Каковы условия перемирия с повстанцами? — спросил Ковалев.
— Немедленно прекратить мятеж, выпустить в Усть-Медведице из тюрьмы наших людей, допустить нашу делегацию к встрече с рядовыми казаками. Этих условий они не примут, но время мы получим, — сказал Миронов.
— В том-то и дело, что они тоже стараются выиграть время, — махнул рукой Ковалев, и в зале сдержанно засмеялись.
В ночь Миронов с Ковалевым выехали в Царицын, у них было время хорошо познакомиться, поделиться мыслями о положении не только на Дону, но и по всей стране.
С утра по округу началась мобилизация всех способных носить оружие, а сотни Михаила Блинова, все время маневрируя и меняя позиции, мешали повстанцам перейти на эту сторону Дона. Пушечные залпы гремели уже под Глазуновской и Скуришенской.
К повстанцам на переговоры ехала комиссия в составе Николая Степанятова, двух бывших офицеров Кузнецова и Янюшкина (выслужившихся на германской из рядовых казаков), а также командира 1-й Сидорской роты, бывшего штабс-капитана Бакулина. 25 мая они прибыли в Глазуновскую, где располагался красный батальон Федорова. Штаб занимал опустевший дом писателя Крюкова. В палисаднике их уже поджидал парламентер от белых повстанцев подъесаул Попов с конвоем верховых. Степанятов сдержанно кивнул, не скрывая удивления при виде погон на плечах подъесаула, но ничего не сказал. Попов ответил столь же сдержанным наклоном головы и пригласил депутацию в рессорный тарантас, подкативший к воротам.
— Прямо в Усть-Медведицу? — на всякий случай спросил Степанятов.
— Заедем в Александровскую, переночуем, а за это время в окружной соберут казаков, как вы просили, — ответил Попов.
