— А мне понравился этот Моро, — задумчиво произнес Кандиано, обращаясь скорее в пустоту, чем к Меразу. — Он явно неглуп. Интересно, чем он занимается? Наверняка философией.
— Он отличный боец, — неожиданно сообщил Мераз. — Я хотел бы попробовать схватиться с ним, мне любопытно, сумею ли одолеть его.
Кандиано лишь растерянно пожал плечами.
Два брата между тем возвращались к себе пешком, решив прогуляться, шагали по широкой ярко освещенной улице и громко смеялись.
— …И теперь она попросту не знает, кто ей понравился больше — ты или этот закованный, — хохотал Теодато, запрокидывая голову, — как только у нее шея не отвалилась без конца оглядываться то на него, то на тебя!..
Моро тоже смеялся, но глаза его оставались холодными.
— Этот Кандиано, — позже заметил он, — кажется, он эксцентричный чудак. Чего он добивается, взяв себе этого закованного? Он хоть понимает, что всех их к себе домой не притащишь?
Теодато немного посерьезнел.
— Глупости все это. Я думаю, это скорее для привлечения внимания. Ты же видишь, как все на ушах стоят! Только и разговоров, что об этом черноглазом черте. А уж Камбьянико как раздувается, прямо как жаба, чтоб казаться побольше и позначительней. Все это их общество — мыльный пузырь без особого смысла.
— Да, — неопределенно отозвался Виченте, извлек из нагрудного кармана сюртука портсигар.
— Другой вопрос в том, что Кандиано — человек упрямый, — пробормотал Теодато, глядя себе под ноги. — Не чета Камбьянико. Если уж он вобьет себе что-то в голову… А с него станется, а? Только, мне кажется, вся эта ерунда с бездушными ни к чему хорошему не приведет. Человеческой жизни не хватит на то, чтобы изменить сложившиеся устои…Да и не люблю я всякие там «великие идеи».
Виченте и вовсе промолчал.
* * *
Ночь была бесконечной.
Он вскинулся в постели, хрипло хватая воздух ртом, и тусклый лунный свет блестел на его львином лбу. Мягко завозилась сбоку от него женщина, он не обратил на нее внимания, соскользнул с кровати и, бесшумно ступая босыми ногами, подошел к белому квадрату окна. Постоял так, уперевшись рукой в стену и ничего не видя перед собою.
— Опять?.. — сонно спросила она, он не ответил. Она осталась лежать; нервная лихорадка охватила его, и он сорвался с места, почти выбежал из спальни.
Она пришла к нему в ванную, где он разъяренно хлестал ледяной водой себе в лицо, и брызги летели от него во все стороны. Она молча остановилась в дверном проеме и смотрела на него; наконец Леарза поднял на нее взгляд.
Ее лицо оставалось безупречно ровным, она просто стояла и смотрела.
Он сипло вздохнул и оперся о край раковины, опустил голову; под ногами был привычный коврик, никаких звезд, никакого…
— Пойдем на кухню, — предложила Волтайр. — Попьем чаю. Успокоишься…
Пальцы его с силой сжали гладкую поверхность, так, что побелели костяшки. Он ничего не сказал ей.
— Пойдем, — повторила она. Он не знал этого, но она боялась дотрагиваться до него в те моменты, хоть ей и хотелось взять его за плечо и увлечь за собой.
Мгновенный приступ гнева сошел на нет; он выпрямился, не глядя на нее, и все-таки пошел следом.
На кухне зажегся теплый свет низко свисавшей лампы, Леарза отошел к окну, за которым видно было убеленный лежалым весенним снегом двор, прижался лбом к стеклу. Волтайр принялась наливать чай, хоть никто не хотел этого чая, просто ей казалось, что это может умиротворить его.
Она ни черта не понимала.
— Я обречен, — еле слышно произнес он, не оборачиваясь к ней.
— Что?.. — переспросила женщина; руки ее остановились над кружками. Она была так спокойна, так… она стояла возле стола, одетая в одну лишь светлую сорочку, ее волосы золотились в свете лампы, обрамляя круглое лицо, на котором ничего не отражалось.
Он промолчал, и она не стала повторно спрашивать. Смирно ждала, пока ему не надоест стоять так, со сведенными плечами, и смотреть в пустоту; наконец Леарза действительно повернулся к ней, и на его лице залегли жесткие тени.
— Он настиг меня, — сказал Леарза.
— Кто?
— Темный бог.
Волтайр выронила чайную ложечку, и та со звоном упала на столешницу.
— Что ты такое говоришь, — произнесла она. — Темного бога не существует. Во всяком случае, уже не должно существовать.
— Нет, — он криво усмехнулся. — Он здесь. — Легонько постучал себя по голове ближе к затылку. — Прячется в черепной коробке, выжидает… Темнота зальет мне глаза. Будущее невозможно изменить.
Волтайр будто собралась с силами, выдохнула, взглянула на него в упор.
— Леарза, нам просто необходимо посоветоваться с профессором Квинном. Дальше так продолжаться не может.
— Нет! — закричал он; его лицо в один момент изменилось, исказившись, он взмахнул руками, сделал шаг, испугав ее. Волтайр попятилась от него. — Нет, — повторил Леарза, — ты ничего не понимаешь! Если он узнает… и ты не смей говорить ему, поняла? Не смей!
— Леарза, — воскликнула женщина. — Прекрати это!
— Что? Что тебе прекратить? — заорал он, принялся ходить по кухне, как загнанный в ловушку зверь. — Теперь ты чувствуешь, куда это все идет? К чему это приведет меня? Эти сны! Ты все время повторяешь, что я просто слишком много думаю об этом, что сны пройдут, что темного бога нет — неправда, он есть! Он здесь, в моей голове! Он хочет все разрушить!
Она стояла, напугавшись, опустив руки, и только беспомощно следила за ним глазами. Ярость охватывала его, и ему хотелось схватить женщину за плечи и встряхнуть как следует, как бездушную куклу.
— Не думай, будто это не беспокоит меня! — наконец перебила его Волтайр, вся сжавшись в комок, будто боялась, что он подойдет и ударит ее. — Я хочу тебе помочь, Леарза, иначе я бы не предлагала тебе!..
— Ты! — он так стремительно обернулся на нее, что она вскрикнула и отшатнулась. — Это все пустые слова! Все вы одинаковы! Все бездушны! Все лгут и обманывают!
— Мы тоже умеем чувствовать, — безголосо возразила женщина.
— То, что ты называешь чувствами, лишь блеклое подобие настоящих чувств, — заорал он. — Если я на твоих глазах вспорю себе живот, ты даже остановить меня не попытаешься!
— Неправда!
— И ты, и твой брат, все вы!.. Машины сожрали ваши души, и вы теперь сами как автоматы, всего лишь изображаете из себя людей!
— Леарза!..
— Я на грани безумия, — продолжал кричать он, не сводя с нее бешеных глаз, — а ты только и можешь, что предложить мне чаю! Да, конечно, чай спасет меня!
Она сглотнула, стиснула губы.
— Ничего удивительного, что твой ребенок умер у тебя на руках! Ты небось и теперь думаешь, как все они, что не стоит рабски поддерживать существующую жизнь, лучше позаботиться о зачатии новой!
Женщина продолжала молчать, но ее глаза почернели. Леарза не замечал этого; гнев полыхал у него внутри, мешая дышать, мешая видеть.
— Успокойся, — ровным, бесчувственным голосом наконец сказала она, заставив его осечься. Он замолчал и уставился на нее. — Ты ведешь себя, как мальчишка. Ты совершенно нелогичен. Возьми себя в руки, сейчас же.
На кухне воцарилась тишина.
Они стояли и смотрели друг другу в глаза, казалось, целую вечность. Время остановилось в единственном истинном моменте.
Лицо Волтайр теперь было невероятно похоже на лицо ее брата; такое же окаменевшее, с застывшими под кожей желваками, глаза ледяные, губы плотно сжаты. В одно мгновение Леарзу уколол легкий страх: ему показалось, что перед ним стоит равнодушная машина.
Космическим холодом окатило его.
Он сделал шаг назад, отодвинувшись от нее. Она продолжала стоять.
— Я ухожу, — тихо сказал он.
Она молчала.
Он развернулся и почти выбежал с кухни; он лихорадочно собирался, швыряя вещи, которых, казалось бы, было у него так много, но в итоге набрался только тощий рюкзак. Волтайр не поднималась к нему. Он застегивал джинсы, натягивал свитер, перекинул рюкзак через плечо и спустился в холл. Она была там; она стояла, безмолвная, будто призрак, и наблюдала за ним. Не глядя на нее, Леарза принялся зашнуровывать кеды, потом набросил куртку.
Он уже стоял на пороге, когда все-таки решился оглянуться.
Ее глаза по-прежнему были полны льда. Он скривился и вышел, хлопнув дверью.
Из окна кухни видно было, как всколыхнулись старые яблони, когда в небо взмыл аэро. Леарза уже не мог знать, что после этого Волтайр вернулась на кухню, остановилась у окна и смотрела в темноту; потом будто что-то сломалось у нее внутри, и она резко сгорбилась и заплакала навзрыд.
10,01 пк
— Его многие обвиняют в бесчувственности, но вместе с этим нельзя упускать из виду, что часто вычислители вроде меня тоже этим страдают, из-за того, что нам приходится в голове обрабатывать огромное количество информации, делать сложные расчеты, да и в целом наша деятельность опосредованно связана даже с машинами, — вот, из-за этого как-то перенимаешь будто некую бездушность цифр, которые прокручиваешь в уме, и… я этого молодчика определенно где-то видел. О, это же никак господин Кандиано и его знаменитый телохранитель. Господин Кандиано!
