Таких людей было много. За 14 лет руководства разведкой Берзин все время искал их, очевидно, хорошо понимая, что лишних людей в разведке не бывает, что агентурная сеть в странах Европы и на Востоке должна быть максимально плотной, что неизбежные в агентурной разведке потери должны восполняться в кратчайший срок. Поэтому и людей в разведке должно быть много: по национальности, по интеллекту, по общему развитию, по образованию. Этих людей он искал везде и всюду, даже в Испании и других странах, в которых ему приходилось бывать. Всех их помнил, хорошо знал и, конечно, мечтал с ними поработать. Об этом и думал, возвращаясь в Москву из Испании и еще не зная, куда будет назначен.
Заключение
С середины 30-х годов обстановка в Разведупре была сложной. После прихода Артура Артузова с группой руководящих сотрудников ИНО ОГПУ и коренной перестройкой центрального аппарата разведки (по предложению Артузова) антагонизм между старыми кадрами и «пришельцами» возник сразу же. И не только потому, что в военном ведомстве не жаловали чекистов, попадавших в их среду. На взаимоотношения в руководстве Управления оказало влияние и то, что вся стратегическая разведка (первый и второй отделы) была отдана под руководство Федора Карина и Отто Штейнбрюка. Асы Управления: Александр Никонов, Оскар Стигга, Василий Давыдов, отдавшие военной разведке годы и годы работы, были отодвинуты на задний план. Борис Мельников, недавний помощник Берзина, вообще ушел из разведки и возглавил службу связи Исполкома Коминтерна. Конечно, он ушел не по своей воле, а по решению высших партийных органов, но это сути дела не меняло. Интересно отметить, что человек, которого он сменил в Коминтерне — Александр Абрамов, — перешел в Разведупр и, в свою очередь, получил пост помощника начальника, курировавшего, правда, не восточное, как Мельников, а испанское направление.
Подлили масла в огонь и ноябрьские 1935 года присвоения персональных воинских званий. «Пришельцы»: Артузов, Карин, Штейнбрюк, Захаров-Мейер — получили звания корпусных комиссаров, а Никонов и Стигга — только комдивов. Возникновение недовольства со стороны «коренных» разведупровцев в этой обстановке было неизбежным.
Новый начальник — комкор Урицкий, встал на сторону сотрудников Управления, недовольных засильем чекистов. Как кадровый военный, прослуживший в РККА 19 лет, он не мог встать на сторону сотрудников другого наркомата. Так что противостояние в руководстве Разведупра было неизбежным. Надо отметить, что Урицкий и по интеллекту, и по характеру, и по стилю поведения с подчиненными значительно отличался от своего предшественника. Участник мировой и Гражданской, проведший почти всю войну в кавалерийском седле, он воспринял характерный для некоторой части высшего комсостава РККА грубый и пренебрежительный стиль отношения к подчиненным. И если после прихода в Управление в мае 1935 года он как-то сдерживался, войдя в новую для себя атмосферу уважения, такта, внимательного отношения к сослуживцам, то через полтора года все недостатки его характера и поведения стали видны всем сотрудникам. Тактичный и сдержанный Артузов отметил в своем письме Урицкому в декабре 1936 года этот его недостаток: «исключительная усиливающаяся резкость с Вашей стороны в отношении бывших чекистов». Карину и Штейнбрюку доставалось в первую очередь. Урицкий прекратил обсуждение оперативных вопросов с начальниками двух ведущих отделов. Все руководство с его стороны свелось к писанию резких и обидных резолюций по каждому мелкому упущению и вызовов в свой кабинет для надраивания и угроз снятия с должности. Конечно, подобные меры руководства в разведке явно не годились, и Артузов, хорошо понимая это, писал в своем письме: «Лично я считаю, что меры взыскания и внушения необходимы для поднятия нашей работы. Однако без чередования со спокойной, воспитательной, подбадривающей работой они цели не достигают, особенно в разведке (полагаю также и в строевых частях)». Намек на грубость и нетактичность нового начальника был достаточно ясным.
Изменилось отношение Урицкого не только к начальникам первого и второго отделов, но и к Артузову. Как первый зам, он руководил стратегической разведкой, курируя основные отделы Управления. Но все указания и распоряжения этим отделам давались через его голову, превращая этого аса разведки в заместителя без определенных занятий. Артузов понимал, что тучи над ним и пришедшими с ним людьми сгущаются, и старался взять под защиту людей ИНО в Разведупре. До Ворошилова он добраться не мог, нарком никогда не вызывал его, предпочитая получать всю информацию о работе Управления от Урицкого. Поэтому Артузов и писал подробное письмо комкору. Конечно, Урицкий знал, почему и по чьему приказу появился в Разведупре начальник ИНО. С группой сотрудников. Наверняка он был знаком и с постановлением Политбюро от 26 мая 1934 года. И все-таки Артузов еще раз подчеркивает в письме, кем он был послан в военную разведку и под чьим покровительством находится. Вот отрывок из письма: «Не для того, чтобы искать положения, популярности, выдвижения или еще чего-либо пошли эти товарищи со мной работать в Разведупр. Вот слова тов. Сталина, которые он счел нужным сказать мне, когда посылал меня в Разведупр: «Еще при Ленине в нашей партии завелся порядок, в силу которого коммунист не должен отказываться работать на том посту, который ему предлагается». Я хорошо помню, что это означало, конечно, не только то, что как невоенный человек я не могу занимать Вашей должности, но также и то, что я не являюсь Вашим аппаратным замом, а обязан все, что я знаю полезного по работе в ОГПУ, полностью передать военной разведке, дополняя, а иногда и поправляя Вас». И упрекая Урицкого в плохом отношении к нему, Артузов опять упоминает о том, что Сталин хотел видеть его в Разведупре: «Простите меня, но и лично Ваше отношение ко мне не свидетельствует о том, что Вы имеете во мне ближайшего сотрудника, советчика и товарища, каким, я в этом не сомневаюсь, хотел меня видеть в Разведупре тов. Сталин». Намеки на покровительство Сталина были достаточно прозрачны и красноречивы.
Пришлось Артузову защищать в письме и своего товарища по ИНО Штейнбрюка. Очевидно, на одном из совещаний Урицкий намекнул о якобы имевшихся политических подозрениях против корпусного комиссара. Ничего конкретного сказано не было, но в тяжелой обстановке 1936 года, когда шли аресты иностранных коммунистов, находившихся в СССР, таких намеков со стороны начальника Управления по отношению к начальнику отдела, ведущего агентурную разведку против стран Европы, оказалось достаточно, чтобы попасть под подозрение.
После зловещего февральско-мартовского пленума ЦК наступило временное затишье. В НКВД готовились, собирая «компромат» на военных, в военном ведомстве, сжавшись и втянув голову в плечи, ждали очередного удара «карающего меча» пролетариата. Ждали и в Разведупре, отлично понимая, что выгнанные Артузов и Штейнбрюк — это первые ласточки, за которыми последуют многие другие. Очень неуютно чувствовал себя и начальник Разведупра Урицкий, понимая, что и он ближайший кандидат на вылет из разведки со всеми вытекающими отсюда последствиями. И старался как-то оправдаться, выгородить себя.
2 апреля 1937 года он написал доклад наркому о состоянии дел в Управлении. Положение в центральном аппарате военной разведки было очень тяжелым. Достаточно прочная конструкция, после того как из нее выдернули два основных блока (уволили Артузова и Штейнбрюка), дала трещины и начала постепенно разваливаться. Урицкий в своем докладе говорил о нехватке опытных командных кадров, понимая, что все подобные назначения вне сферы его компетенции. Он писал, что третий месяц нет начальника первого отдела. Этим отделом руководил заместитель Штейнбрюка полковник Стефан Узданский. Отмечал также, что начальники основных немецкого и польского отделений отдела «молодые, неопытные люди».
Анализируя обстановку во 2-м (восточном) отделе, Урицкий писал, что начальник отдела корпусный комиссар Карин тяжело болеет и требует освобождения от должности. В отделе не было также обоих заместителей — по агентуре и информации. Урицкий писал, что «т. Борович сейчас за рубежом, подлежит откомандированию из Разведупра — слишком тесно был связан с Радеком». Он также писал, что врид начальника отдела внешних сношений комбриг Мацейлик не справляется с работой и его необходимо заменить. Общий вывод в докладе был неутешительный: «В результате работа 1 и 2-го отделов разваливается. Я работаю третий год без отпуска, систематически недосыпаю, начинаю определенно выдыхаться, а условия работы все больше усложняются. Прошу Вашей помощи». В конце доклада Урицкий предлагал наркому получить санкцию ЦК на возвращение из Наркоминдела полкового комиссара Аскова — «НКИД за него цепляется, отдавать не хочет. Нужна санкция ЦК. Прошу подписать проект письма т. Андрееву». На должность начальника первого отдела Урицкий предлагал назначить комдива Горева, возвратив его из Испании, а на должность начальника отдела внешних сношений — комбрига Орлова, военного атташе в Германии. Из этих предложений ничего не вышло. Нарком отклонил все кандидатуры. Горев, Мацейлик и Орлов до осени 1937 года продолжали работать на своих постах.
