Так что, ваше королевское высочество, вы сделаете так, как я хочу, ну а если потерпите поражение, народ Аму заплатит за это высокую цену».
Кикоми молча встала с кровати и грациозно заскользила по полу, совсем как ее учили на уроках танцев. Остановившись у складной ширмы в дальнем конце спальни, где лежала ее одежда, она достала из потайного кармана на поясе тонкий кинжал и с удовольствием ощутила прикосновение грубой рукояти к ладони.
«Этот кинжал называют „Шип „кубена““. Как-то наемник из Гана попытался убить им императора Мапидэрэ, еще когда он носил имя короля Реона. Я оставлю его в твоей каюте. Шип вырезан из целого зуба крубена, поэтому, в отличие от другого оружия, сделанного из металла, ему не страшны магнитные двери или щупы, которые так любят короли Тиро, страдающие паранойей».
Кикоми прикоснулась к кончику кинжала пальцем, и на нем тут же появилась капля крови, похожая на черную жемчужину, блеснувшую в лунном свете. Стража маршала потребовала, чтобы она прошла по короткому коридору, выложенному камнем со свойствами естественного магнита, и при этом постоянно перед ней извинялись. Будь кинжал из металла, о ее намерениях стало бы мгновенно известно.
Марана все продумал на много шагов вперед.
Тихо, грациозно Кикоми скользнула назад, к кровати, и с горечью улыбнулась. Марана предоставил ей самой выбирать, и, пусть вариантов почти не было, она твердо решила сделать все правильно.
Кикоми много и напряженно думала. Мата хоть и моложе, но уже прекрасно осознает, на что способен. С другой стороны, Фин давно миновал свой расцвет. Если она убьет Мата, Фин может быстрее покатиться по наклонной, к неизбежному концу, но если убить Фина, то горячий Мата придет в такую ярость, будет охвачен такой жаждой мести, что империи придется иметь дело с чудовищем, ей же самой и созданным.
Кикоми надеялась, что ее решение продиктовано доводами рассудка и на него не повлияли ее истинные чувства к Мата.
Она посмотрела на лысеющую голову обнаженного Фина, на мускулы, уже начавшие расплываться. Как же она хотела, чтобы ей не пришлось этого делать; как жалела, что рождена принцессой, а не дочерью богатого купца! Привилегии и долг идут рука об руку, и иногда приходится выбирать – одна жизнь или благополучие целого острова.
– Мне очень жаль. Прости меня. Прости…
Она приподняла подбородок Фина, а когда он пошевелился во сне, вонзила кинжал в мягкую шею, потом, обхватив рукоять двумя руками, надавила сильнее, чтобы клинок вошел глубже. Во все стороны полетели брызги крови.
Фин проснулся, начал захлебываться собственной кровью и схватил ее за руки. В лунном свете Кикоми видела его глаза, широко раскрытые, похожие на чаши для вина, а в них удивление, боль, ярость. Он не мог говорить, но сжал ее руки так сильно, что она выронила кинжал и едва не вскрикнула от острой боли. Кикоми поняла, что он сломал ей запястья и теперь она не сможет покончить с собой, как собиралась.
– Я сделала это для народа Аралуджи, – прошептала девушка. – Я заключила сделку. Прости меня…
Марана обещал, что народ Аму будет хранить ее имя в своих сердцах. Каждое новое поколение станет слагать песни о ее жертве и рассказывать о храбрости. Но заслужила ли она такое почитание? Да, она спасла народ Аму, но еще хладнокровно убила маршала Кокру и тем самым подвергла опасности мятеж и жизнь тысяч других людей. По правде говоря, Кикоми не слишком сожалела о том, что совершила: как для истинной дочери Аму, для нее остров и его жители всегда стояли на первом месте. Из двух страшных зол она выбрала меньшее.
Только вот как перенести встречу с Фином Цзинду и всеми, кто погибнет от меча Киндо Мараны, в загробной жизни? Значит, ей придется ожесточить свое сердце и научиться не обращать внимания на обвиняющие взгляды.
Тем временем движения Фина становились все медленнее и медленнее, он почти затих на кровати. Стоя в холодном лунном свете, Кикоми на мгновение отвлеклась от боли в сломанных запястьях, вдруг осознала, что произошло, и отчаянно задрожала, поняв наконец все коварство плана Мараны: если Ксана пощадит Аму в последующих войнах, а ее имя будут прославлять, Кокру заподозрит, что Аму и Ксана заключили союз, и совершенное ею убийство станет доказательством предательства Аму. И армия Мата уничтожит Мюнинг, прекрасный, хрупкий, парящий в воздухе город.
«Соблазнитель побеждает обманом, а не силой, шлюха использует свое тело, как колдун посох, а мыльный пузырь вполне может решить выставить себя напоказ, чтобы превратить сердца и умы тысяч в непобедимую силу».
Марана сыграл на ее тщеславии, на желании стать великой героиней, принести себя в жертву, чтобы остаться в памяти народа, однако ее слава приведет к бесконечной войне между Кокру и Аму и приговорит к гибели прекрасный остров.
У нее был только один путь помешать планам Мараны: чтобы спасти Аму, очернить память о себе.
Когда тело Фина перестало дергаться, Кикоми закричала:
– Я убила маршала Кокру! О, Киндо Марана, знай, что я сделала это ради тебя и из любви к тебе.
В коридоре послышался топот ног и звон мечей, который становился все ближе. Кикоми, спотыкаясь, добралась до кровати, где лежал Фин, и села.
– Марана, мой Марана! Лучше я буду твоей рабыней, чем принцессой Аму! – продолжала она вопить, в то время как в мозгу сформировалась четкая мысль: «Они меня зарубят мечами. Убьют как шлюху маршала Ксаны, глупую курицу, ослепленную любовью настолько, что предала свой народ и мятеж. И такой меня запомнят, зато Аму будет в безопасности, Аму будет жить».
Она продолжала кричать до тех пор, пока мечи стражи не заставили ее замолчать.
«Мне правда очень жаль, сестренка!..»
И хотя соколы-мингены временами залетали на все острова Дара, с этого дня к Аралуджи, дому Тутутики, младшей из богов, никогда не приближались.
Глава 28
План Луана Цзиа
Дзуди, десятый месяц четвертого года Праведной Силы
После того как нанес визит вежливости Фесо Гару, Луан Цзиа зашел в поминальный зал, чтобы вознести молитву за упокой души леди Гару и зажечь свечу.
Он скакал без остановок из Хаана в Чарузу и дальше, в Дзуди. Большую часть пути, когда находился на территории, которую контролировала империя, он путешествовал по ночам и прятался днем, чтобы не попасться имперским шпионам. После стольких дней, проведенных в седле, Куни так похудел, что одежда, покрытая толстым слоем пыли и грязи, на нем болталась, а на осунувшемся лице лихорадочно горели глаза, выдавая крайнее возбуждение.
Смерть Нарэ наконец-то смягчила сердце Фесо, и он отменил свой приказ не пускать сына в свой дом. Когда в комнату вошел Луан Цзиа, Куни – с ног до головы в белом, с лицом, перепачканным пеплом и грубой мешковиной на плечах – встал, и они молча обнялись.
Потом Луан сел, выпрямив спину и согнув колени в позе «мипа рари».
– Любовь матери – это самая крепкая нить в гобелене жизни. Мое сердце скорбит вместе с вашим, оплакивая потерю.
Вместо того чтобы ответить цветистой банальной фразой, как поступили бы большинство образованных людей, Куни просто сказал:
– Я доставил моей матери множество разочарований, но она все равно меня любила.
– Мне кажется, что радость, которую родителям дарят дети, сродни той, что человек испытывает, когда выпускает на свободу птицу. Осмелюсь предположить, что на долю леди Гару выпало много таких счастливых моментов, хотя ей и не суждено увидеть, как высоко вы взлетели.
Куни Гару склонил голову.
– Благодарю вас.
– Лорд Гару, мы с вами еще не слишком хорошо знаем друг друга, однако я много о вас думал в те месяцы, что прошли после нашей встречи. Я считаю, что вы из числа тех немногих, кто однажды пройдет по нашему миру, точно великан, и кому выпадет честь поднять чашу с вином вместе с богами.
Куни легко рассмеялся.
– Даже, несмотря на траур, мне льстят ваши слова.
