Настя ждала его. Лицо ее было обеспокоено.
«К тебе заходили тут», — произнесла она.
Он повернулся к ней.
«Кто?»
«Он был весь в черном, высокий, худой.»
Он продолжал смотреть на нее. Все мысли вдруг разом улетучились.
«Он оставил тебе записку, — видя его состояние, быстро сказала она. — Сейчас я ее принесу… Да ты раздевайся!»
Он немного успокоился после этих слов. Она записок не оставляет. Настя принесла записку, и Нефедов развернул ее. Было написано:
«Андрей,
Я сегодня же испробовал то, что ты посоветовал, и мне немного полегчало. Меня больше не размывает. Возможно, я вообще перейду в отдел эпиталам. Возможно, я снова вернусь к вере. Спасибо тебе.
Вадим.»
Слово «вера» было написано так, что непонятно было, имя это или собственно вера. Нефедов попытался вспомнить, как звали бывшую жену Швеца, но не вспомнил.
«Кто это был?» — спросила Настя.
«Швец.»
«С которым ты учился? Я его не узнала. Он здорово похудел. Чем он занимается?»
«Возвращается к какой-то вере», — ответил Нефедов.
Ночь он спал беспокойно. Его донимали сны: то снилась ему вера в образе святого старца с длинной седой бородой, и Швец говорил ему: «Ведь я люблю ее, понимаешь, люблю!» То какой-то человек, показывая на факс Кладея, говорил: «Этот факс звонит и по тебе!» А под утро приснился Лявонов. Он был весел и возвращался с Самарской ярмарки. «А ты чего туда не поехал? — кричал он на Нефедова. — Там все наши собрались. Вот и твоя фамилия в списке.» Нефедов взглянул: фамилия его действительно была в списке, а напротив ее стояла галочка. Список был Колпина. Он проснулся, не зная, где находится. В окне занимался рассвет.
На работу он шел с тем чувством, в природе которого раньше бы не разобрался. Теперь он знал, что это предчувствие. Тучи над ним сгустились, и сгустил их не иначе как Кладей. Его он в редакции и застал. Больше никого здесь не было. Рядом с Кладеем стоял факс, из которого медленно ползла бумажная лента, образовывая на полу громадный свиток.
«Тебя почему вчера на похоронах не было?» — ровно сказал Кладей вместо приветствия.
«Чьих похоронах?» — не понял Нефедов.
«Все у тебя из головы вылетело. Вчера Чайкина хоронили.»
«У меня действительно… из головы вылетело», — признался Нефедов. — «И… занят я был.»
«Я знаю, чем ты был занят, — медленно проговорил Кладей. — Ну как, предупредил ты его?» — и поскольку Нефедов не ответил, он продолжал: — «Никому еще не удавалось предупреждать об этом. Эти книги все, это все ложь. Это бумага красиво отпечатанная, ее за деньги продают. А настоящее ты вчера увидел, за завесу заглянул чуть-чуть, и то настолько, насколько тебе дали.»
«Он был в вашем списке», — утвердительно произнес Нефедов.
Кладей смерил его долгим взглядом.
«У меня вообще много кого в списке. И ты там есть. Не боишься?»
Волна жара обдала Нефедова, но он не отступил.
«Я и других предупрежу, если буду в силах, — сказал он. — Если успею, то предупрежу.»
«Ты такой же, как он, — выговорил Кладей. — Я это сразу понял. Он тоже на панихидах простаивал, все что-то понять пытался. Пиши заявление.»
Нефедов подошел к нему ближе и посмотрел прямо в глаза.
«Вы умрете через шесть лет, три месяца и восемь дней, Михаил Иванович, — сказал он. — От рака, он у вас неоперабельный, как врачи выражаются. Перед смертью вы попытаетесь произнести последние слова, что-то красивое, вы их в какой-то книжке вычитали, но не сумеете. И умрете без слов, Михаил Иванович.»
Кладей разлепил губы.
«Тоже мне, бином Ньютона», — произнес он.
По пути домой Нефедов купил букет цветов и шампанского. Настя открыла дверь и увидела букет.
«Ого! — сказала она. — Это уже серьезно.»
«Да, в общем… — засмущался он вдруг. — С работы меня турнули. И я подумал — а что, если нам пожениться?»
«Железная логика, — отметила она. — Чем я могу ответить? Я согласна.»
«И венчаться будем?» — спросила Настя позднее, когда они ужинали вдвоем в небольшом ресторанчике недалеко от дома.
«Железно, — сказал он жуя. Она засмеялась. — Где-то через недельку, — продолжил он. — А послезавтра я тебя с мамой познакомлю.»
«А почему не завтра?»
«Завтра я иду на похороны. Умер один очень хороший человек, мой бывший коллега.»
Она посмотрела на него через стол.
«Ты будешь писать на него некролог?»
«Нет, — сказал Нефедов, помедлив. — Он на него уже написан. Не мной. А мы с тобой будем жить долго и счастливо. Я знаю!»
Фактория
«Сим удостоверяется, что Карстен Фора, служащий компании, направляется на одну из отдаленнейших ее факторий в качестве скупщика и оценщика сырья.
Дирекция Компании Северных морей».
О своем предшественнике, старом факторе, он ничего толком не знал. Ему было известно лишь, что того звали Ганнон. Этот Ганнон то ли умер, то ли пропал, и вот компания посылает без промедления вместо него нового фактора. Им и был Фора. В его удостоверении ничего не было сказано о том, есть ли у него опыт и велик ли стаж работы в компании — ни тем, ни другим Фора похвастать не мог. Он был очень молод, а потому с легкостью принял новое назначение — Фора находился еще в том возрасте, когда самую скучную командировку одной лишь игрой воображения можно превратить в незабываемое романтическое странствие. Он, правда, со всей очевидностью понимал, что попалось ему место не из веселых. Наверняка не насладишься там ни приятным досугом, ни разговором с путным собеседником, а уж о женщинах нечего и говорить. Зато точно будет невпроворот унылой, пустой, выматывающей работы, после которой лишь спать и спать. Поразмыслив так, он решил захватить с собой книги, пластинки и даже самоучитель какого-то языка, — все легче убить неповоротливое время. Снарядившись подобным образом, Фора отбыл.
Ему предстояло морское путешествие длиной в трое суток. Пароход, собственность компании, был одним из четырех ее судов, совершавших плавания между северными факториями и метрополией. Фора был на нем единственным пассажиром. Капитана, длинного человека в неимоверно огромной фуражке, он видел всего один раз, перед отплытием, и с тех пор был предоставлен самому себе — команда, похоже, его вообще не замечала. Над пустынным океаном кто-то нарисовал неподвижные странные тучи. Капли, попадавшие на губы, были горькими, как хина. Тучи, стоило только отвернуться, мгновенно перестраивались и застывали в других, еще более нелепых сочетаниях. Фора сплевывал за борт, чувствуя, как с каждым плевком душа растравляется еще сильнее. Поэтому он скоро ушел в свою каюту и здесь поставил Грига. «Пер Гюнт» скрасил остаток путешествия. «Шествие гномов» ознаменовало его конец.
Судно кинуло якорь в виду заснеженного гористого берега. На воду внезапно сел туман, и очертания берега стали обманчивы. Вещи Форы были уже снесены в баркас. Когда он сам спускался туда вслед за двумя матросами, то уронил в воду свою шляпу.
Фактория была старая, бревенчатая. Она стояла под горой и была точно такой, какой Фора себе ее и представлял. Одним боком фактория плотно приникала к скале, поверхность которой была испещрена рисунками — среди них были, как Фора успел заметить, изображения людей, оленей и птиц, — другой ее бок был открыт всем ветрам: дерево там сильно потемнело, став почти черным. У крыльца лежала длинная узкая лодка-каяк с прорванным днищем. Глядя на все это, Фора присвистнул. Один из матросов, несших его сундук, поглядел на него с удивлением.
В тот же вечер Фора засел за бумаги, что остались после старого хозяина фактории, Ганнона. Разумеется, он был уведомлен заранее, что уже второй год фактория Ганнона не присылает ни единой шкурки песца, ни одного моржового бивня. Странно, но дирекция на это никак не реагировала: судя по документам, лишь раз был прислан запрос о том, почему заготовка и поставка пушнины прекратились. Ответа на этот запрос не последовало. Ежемесячные отчеты подкалывались пустыми до тех пор, пока, наконец, вообще не слились в один большой полугодовой отчет, в котором нет-нет да мелькнет шкурка выдры или краткие сведения о визите одинокого промысловика. Очевидно, Ганнон полностью прекратил бизнес фактории, и это безотносительно к тому, что соседние фактории, находящиеся подчас за много километров, вовсю заготавливали шкурки. Местные племена охотно торговали — им это было выгодно: за трех белок давали топор, за котика давали ружье, за связку песца насыпали полные карманы патронов. На холодных просторах тундры, в сопках и скалах десятилетиями продолжались маленькие истребительные войны: племена дрались друг с другом до последнего человека, до тех пор, пока не будет испепелено последнее стойбище. От этого, в итоге, фактории выигрывали больше всех: подогреваемые жаждой мести, охотники рьяно промышляли пушное зверье, чтобы потом, получив в обмен на шкурки огнестрельное оружие и боеприпасы, идти на промысел уже другого «зверья», в соседних становищах.
