об обратном. Они не утихли. Они жили во мне, прикрываясь тенью. А уж после новой встречи с Ксюшей они начали медленно выползать на свет, будто заново будоража и зажигая меня.
Она до сих пор не замечала, что когда задумывалась, то начинала теребить мочку уха. А когда она нервничала, то проводила чуть влажными ладонями по бедрам, будто сглаживала неровности. Я до сих пор помнил момент, когда впервые увидел её. То, как она стояла и бесстрастно глядела на школу. То, как грустно она улыбалась, то, как задерживала дыхание, когда кто-то упоминал родителей. Она всегда была стойкой, но я видел, сколько сил ей приходилось прикладывать, чтобы сохранять этот образ. В те минуты мне хотелось подойти к ней и обнять, а также сказать, что я с ней. Но вместо этого я смиренно принимал её выбор, забывая о себе.
А ведь уже тогда первого сентября перед одиннадцатым классом я влюбился в Ксюшу с первого взгляда.
Я и Рустам стояли недалеко от первоклассников ближе к крыльцу школы. Нас мало кто видел, но нам это место позволяло следить за каждым. Рустам подмигивал девчонкам из десятого и дразнил их подкаченными за лето бицепсами. Я же, сложив руки на груди, присматривал за Люсей, которую скоро должен был на руках понести Марков. Но затем к толпе подошла незнакомая девушка.
В нашей школе все старшеклассники знали друг друга, по крайне мере признавали по лицу. Ведь почти все мы жили неподалеку. Единственным инородним существом среди нас выступал Матвей Марков, который обязан был учиться в лучшем лицее города вместе с другими детками обеспеченных родителей. Вот только у этого вырожденца бабуля — упрямая женщина. Именно она отправила внука учиться в обычную школу, чтобы пробивал дорогу даже в самых непроходимых местах.
Меня ещё тогда Марков раздражал. Потому что он умел не приспосабливаться к условиям, а менять эти самые условия. Вместо того чтобы казаться чужим среди нас, он сделал лишними нас. Мне так иногда хотелось врезать ему с оттяжкой, а затем выставить из школы, чтобы перестал маячить перед глазами. Но вместо этого я сжимал зубы, сдерживая гнев, и мрачно глядел на него.
А тут эта незнакомка. Она не улыбалась, не старалась подружиться и вообще стояла в тени под маской неприветливого дружелюбия. Она напоминала мне картину. Она будто глиняная статуя, которой я хотел поклониться. Конкретно она не казалась инородней, потому что она совсем не являлась частью этого мира. Она произведение творца, без привязки ко времени и к месту.
Пораженный, я стоял не в силах отвести от неё взгляда. В какой-то момент Рустам толкнул меня и отвлёк своими рассуждениями о новенькой учительнице, которая стала нашей классной.
Проморгав момент, я не заметил, когда незнакомка ушла. Но уже тогда она рабски пленила меня. Все мои пять чувств и пять душевных сил замкнулись на девушке и отказались подчиняться моей воле.
Иногда казалось, что Ксюша сделала мне одолжение, когда сбежала от меня. Потому что с первой встречи я чувствовал, как попал в зависимость от неё. Я перестал существовать, но появился другой «я» — безумно влюбленный и жаждущий восхвалять объект любви.
Она могла управлять мной; могла сделать марионеткой; приказать умереть или убить. Это пугало, но в то же время будоражило.
Я вводил новые условия в программу, перестраивая алгоритм поиска, чтобы выйти на след хакера, который недавно пытался взломать сайт агентства. В этот раз он не собирался внедрять обновленные инъекции в базу данных для получения свежей информации. Нет, он готовился взломать аккаунт управления сайтом, чего я совсем не ожидал. Мне повезло, потому что хакер при взломе попал в одну из ловушек. Иначе он мог бы получить доступ к сайту, так как мои маячки ждали его при входе в базу данных внутренней системы агентства.
Я преуменьшил проблему, когда рассказывал про неё Ксюше. Главное то, что мне удалось за него зацепиться, а сейчас я пробовал аккуратно взломать его ход, чтобы потом найти по оставленным следам.
Оксана уснула где-то час тому назад, сразу после третьего повтора сказки про маму козочку и семеро маленьких детишек-козлят. Моя дочка часто просила её рассказывать, потому что в этой сказке есть её любимая часть. Когда мама-коза отправилась к волку и прыгала через костер, чтобы вернуть их домой. Мне иногда казалось, что Ксютка надеялась, что и её мама также поступит, если её унесет страшный серый волк. Она любила свою маму, как всякий ребенок, но, к сожалению, её маме она никогда не была нужна.
Всё же Арина не настолько плохой человек как, по-моему. Из этих тринадцати лет мы женаты уже почти десять. Она ведь действительно мне помогла тогда. Когда я заканчивал университет, мой отец неожиданно скончался. Мне грозила армия, а Люся могла оказаться в приюте, если бы я не поспешил взять опекунство над ней. Брак ускорил весь этот процесс.
С моей стороны не правильно было использовать любовь Арины к себе. Я всегда видел её чувства и до сих пор верил, что она действительно сильно любила меня. Но вот дочь — нет. Арина забеременела, когда приближалось совершеннолетие Люси. К своему стыду я даже не помнил ту ночь и причину, почему позволил жене соблазнить себя. Ведь тогда мне казалось, что мой брачно-тюремный срок подходил к концу.
Я недооценил коварство Арины. Тогда я начал надеяться, что ребенок изменит её. Вот только я снова ошибся. Потому что малютка не вызывала трепет в душе этой женщины. Арина относилась к Ксютке холодно и пренебрежительно. Она неохотно подходила к плачущему ребенку, даже когда требовалось покормить младенца. Доктор объяснял мне, что от послеродовой депрессии никто не застрахован и просто просил быть терпимее к супруге.
Я всё это понимал, со всем соглашался и старался помогать как мог. Не мне ли не знать, что каждый может сойти с ума. У каждого найдется своё заболевание или особенное строение мозга. Вот только я устал быть понимающим, терпимым и помогающим для таких людей. Мне с ранних лет пришлось присматривать за матерью-истеричкой. Ещё подростком я следил за её таблетками и приемами к врачу. Затем присмотр потребовался отцу, который медленно, но верно спивался. Он до последнего держался неплохо, но всё же алкогольная зависимость оказалась сильнее него и здоровье подвело его.
Арина же оказалась ещё одним человеком в моём окружении со специфическим сознанием. Она чем-то напоминала мать, но при этом не устраивала истерики и не бушевала по любой причине. И
