То достанет реторту с розовыми кристаллами и начнёт сыпать их на стол. Кристаллы падают и взрываются, исчезая с лёгким треском. Потом профессор подробно расскажет об этом нестойком соединении инертного газа, распадающемся при ударе, — и напишет соответствующие формулы.
То притащит фарфоровый тигель, начнёт его нагревать на горелке, и из чашки полезут, извиваясь, длинные червяки. Когда утихнет визг слабонервных в первых рядах, профессор Цитцер с удовольствием объяснит, что это не черви, а вещество, расширяющееся при нагревании во много раз…
Профессор часто говорил странные вещи. Рассказывает о химической инертности азота — главного компонента земной атмосферы и о трудностях получения из него ценнейших аммиачных удобрений. Показывает на экране колоссальные колонны из крупповской стали, где за толстыми стенками, в невыносимой жаре и зубодробительном давлении азот нехотя соединяется с водородом, подчиняясь могучей воле человека. И вдруг заключает:
— Являются ли эти гигантские стальные установки для получения аммиака свидетельством человеческого могущества? Конечно, нет! Они — признак человеческой слабости. Вам приходится применять силу? Значит, вы не использовали ум. Клубеньковые бактерии в корнях бобовых растений умеют связывать атмосферный азот без всякого напряжения…
Контрольные он тоже задавал превосходные:
— У вас есть старинные бумажные газеты и старые шерстяные варежки. Выбирайте, что вам больше нравится, и напишите формулы всех практически полезных химических соединений, которые можно получить из этого старья, — с уравнениями реакций их получения, естественно…
Никки выбрала варежки, но не стала возиться с постепенным разложением, а изничтожила их до водорода, углерода, кислорода, азота и серы, той самой, из-за которой горелая шерсть так смердит. После чего начала увлечённо собирать из этих пяти химических элементов всё более сложные соединения. Никки дошла до уравнения получения аспирина, когда прозвенел звонок; она с сожалением сдала работу — там можно было столько ещё насинтезировать!
На очередное занятие профессор Цитцер принёс большую колбу, накрытую салфеткой.
— Сейчас я вам покажу знаменитую химическую реакцию — с неё началась едва ли не вся современная химия и современная биология. Да и физика тоже во многом изменилась…
Он снял салфетку, и студенты увидели колбу с голубым раствором. Прямо на глазах раствор поменял цвет и превратился в красно-оранжевый. Аудитория восхищённо загудела — профессор Цитцер совсем не обижался на такой шум удовольствия. Покрасовавшись ярко-оранжевым пятном на столе, колба снова стала голубой! Зал зашумел ещё сильнее, а колба продолжала равномерно, как часы, менять свои цвета.
— Познакомьтесь: реакция Белоусова-Жаботинского, вызывающая периодические колебания концентрации химических реагентов. Если разлить раствор в мелкий слой… — профессор плеснул из колбы на стеклянную поверхность стола и вывел изображение со стекла на экран, — то возникнут пространственные структуры: кольца, волны или спирали.
По экрану поползли волны оранжевого и голубого цветов, сталкиваясь и сливаясь.
— Любопытна и драматична история открытия этой реакции. Талантливейший российский химик Борис Белоусов открыл в 1951 году, что если соединить в одной колбе раствор серной кислоты, бромата и бромида натрия, малоновую — или лимонную — кислоту, сульфат железа и краску фенантролин, то возникнет чудо: раствор начинает менять цвет с голубого до оранжевого и обратно с периодом колебания от долей секунды до десятков минут. Такое поведение реакции резко противоречило общепринятым в те времена научным представлениям. Многие химические реакции привычно считались необратимыми. Вы сами знаете, как легко сжечь бумагу, а вот попробуйте получить из углекислого газа снова углерод и кислород. А уж химическая реакция, самопроизвольно меняющая направление процесса с прямого на обратное, да ещё многократно, как маятник, — в середине двадцатого века выглядела ересью чистой воды. Не удивительно, что многолетние попытки Белоусова опубликовать своё открытие в профессиональных химических журналах оказались безуспешными.
— Как же этому можно не верить? — удивился кто-то. — Вот же она — колба с колебаниями цвета!
— Для того чтобы увидеть истину, надо, как минимум, захотеть это сделать… — сказал профессор Цитцер. — Современники Галилея отказывались смотреть в его телескоп на небо, чтобы не поколебаться в своём мнении… Человеческие предубеждения твёрже алмаза. Пусть химик Белоусов скажет спасибо, что его не сожгли на каком-нибудь священном научном костре… Лишь в 1959 году открывателю колебательной реакции удалось напечатать одностраничный реферат в сборнике по радиационной медицине, видимо нерецензируемом. После чего, обиженный, он прекратил попытки преодолеть неверие рецензентов-консерваторов. Но слухи об удивительном открытии распространились, им заинтересовался Анатолий Жаботинский, который в 1964 году детально исследовал колебательный химический феномен. Знаменитая химическая реакция, носящая сейчас имя Белоусова-Жаботинского, оказалась поворотным пунктом в современном мировоззрении, основанном на понятиях самоорганизации, открытых систем, колебательных реакций и структурообразующих неустойчивостей. Я лично считаю, что это редкий случай, когда одностраничная работа заслуживает Нобелевской премии.
На столе колба прекратила цветовые игры.
— Что с ней случилось, сэр? — спросил кто-то.
— Кто скажет, что с ней произошло? — Профессор умело перепасовал вопрос аудитории.
— Она исчерпала свои ресурсы, — поднял руку и ответил длинный парень из Ордена Сов. — Чтобы реакция шла постоянно, нужна открытая система с непрерывным подводом свежих веществ и отводом конечных продуктов…
— Совершенно верно, колба проголодалась и умерла, как живой организм, — подтвердил профессор Цитцер. — Давайте-ка посмотрим на уравнения этой замечательной реакции…
На лекциях по астрономии профессор Гутт рассказывал о взглядах античных философов и о революции Коперника. Потом он нырнул в космологические теории Эйнштейна, Ситтера и Фридмана. Студенты узнали, что разбегание галактик открыл Слайфер, а Хаббл обнаружил, что скорость их разбегания растёт с расстоянием. Никки многое из этого уже знала, но всё равно слушала внимательно.
На очередное занятие профессор Гутт не вошёл, а влетел, метая глазами хмурые молнии. Он держал в руке тот самый номер журнала «Юный астроном».
— Космология — древнейшая наука! — нервно начал лекцию профессор Гутт. — Тысячи наблюдателей и теоретиков сотни лет по крупицам собирают достоверные факты и скрупулёзно развивают модели, которые в будущем — я глубоко верю в это! — должны превратиться во всеобъемлющую картину нашего мира. Это громадная и трудная работа… в настоящее время насчитывается всего с десяток теоретиков, способных понять современные математические модели Вселенной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
