Историков, а еще больше тех, кто просто интересуется историей, всегда будут привлекать слишком красивые детали, вроде рассказа о том, что Кузьма Минин принес в жертву на нужды ополчения «свое имение, монисты, пронизи и басмы жены своей Татьяны и даже серебряные и золотые оклады, бывшие на святых иконах»[424]. Об отдаче Мининым на нужды нижегородского ополчения всей своей казны писал автор «Пискаревского летописца». Понятно, что такие рассказы рождались не на пустом месте. По сведениям автора «Нового летописца», нижегородцы закладывали всё, что у них было, не исключая жен и детей. Красочный рассказ об этом имеется и в Латухинской «Степенной книге», созданной полвека спустя. Ее автор так написал о призывах Минина: «Сей нача всем глаголати сице: аще хощете братия истинно помощи Московскому государьству, то достоит нам не пожалети имения, ни домов своих, жены же и детей. Все станем в заклад давать, а ратных людей станем жаловать». В так называемом Хронографе Оболенского сохранилось известие о некой «вдовице», принесшей 10 тысяч рублей из бывших у нее 12 тысяч, чем она «многих людей в страх вложила»[425]. Пусть возникают сомнения по поводу того, что Кузьма Минин снимал оклады с икон или же относительно того, почему имя вдовы, обладавшей огромными, под стать «именитым людям» Строгановым, капиталами, осталось неизвестным. Очевидно, что на таких рассказах нельзя построить связную историческую картину. Но и без них не было бы потом ни памятников Кузьме Минину, ни грандиозного полотна художника Константина Маковского, изобразившего призыв Минина к нижегородцам в 1611 году.
После первого всеобщего порыва, как это обычно бывает, приходит время рутины, в которой основательность задуманного дела проверяется много лучше. И вот здесь роль Кузьмы Минина трудно переоценить. В книге Симона Азарьина «о чудесах чудотворца Сергия» вслед за «Новым летописцем» повторяется рассказ о том, что посадские люди Нижнего Новгорода приняли специальный «приговор всего града за руками», согласно которому поручили сбор денег «на строение ратных людей» Кузьме Минину, а уж он последовательно провел его в жизнь, распространив на соседние города и уезды: «Приговор всего града за руками устроиша, иже во всем Козмы слушати, и Козме той приговор на себя даша. Той же первое собою начать: мало себе нечто в дому своем оставив, а то все житие свое положив пред всеми на строение ратных людей. Такоже и прочий гости и торговые люди приносяще казну многу. Инии же аще и не хотяще скупости ради своея, но и с нужею приносяще: Козма бо уже волю взем над ними по их приговору, з Божиею помощию и страх на ленивых налагая. Тако же и уездные люди не единого Нижняго Новаграда, но и прочих градов, везуща казну, колико кто можаше, за повелением его. И уготовавше многу казну зело»[426]. Для этого у земского старосты была вся необходимая власть, и он воспользовался ею, поскольку трудно было ожидать, что патриотический порыв захватит всех нижегородцев поголовно. Нашлись и те, кому не хотелось добровольно расставаться с нажитым. Имеются косвенные указания источников, что посадские люди хотели даже пересмотреть принятый ими под воздействием речей земского старосты приговор. Но предусмотрительный Кузьма Минин быстро передал приговор на хранение князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому и добился его согласия возглавить собранных в Нижнем Новгороде ратных людей. Обратим внимание, что «Новый летописец» — один из основных источников сведений о самом начале нижегородского движения — говорит лишь об отсылке Мининым упомянутого «приговора», а не о том, что он сам передал его в руки князя Дмитрия Пожарского. Но так или иначе, а путей к отступлению у жителей посада, да и купцов из других городов, торговавших в Нижнем Новгороде, уже не оставалось.
Время обращения Кузьмы Минина за помощью к князю Дмитрию Пожарскому также неизвестно. Кстати, историки и краеведы спорят и по вопросу о том, в каком из своих вотчинных сел находился в тот момент князь Пожарский. В его мугреевскую вотчину, по рассказу «Нового летописца», отправилось целое нижегородское посольство, но земский староста Кузьма Минин в его составе даже не упомянут. Руководил посольством формальный глава нижегородского освященного собора архимандрит Печерского монастыря Феодосии. В «Карамзинском хронографе» упомянуто еще одно, забытое ныне имя: там сказано, что к Пожарскому «послали нижегородца дворянина доброва Ждана Петрова сына Болтина, да с ним посадцких людей». На чем же тогда основана наша уверенность, что именно Кузьма Минин сумел договориться о совместных действиях с Пожарским? Если верить известию «Нового летописца», то, напротив, князь Дмитрий Михайлович Пожарский, принимая нижегородское посольство, сам первым назвал имя Кузьмы Минина, указав на него как на лучшего сборщика доходов на жалованье ратным людям.
Источники противоречат друг другу и в изложении последовательности событий — не ясно, что было вначале: Кузьма ли Минин обратился к смолянам, а потом к Пожарскому, или, собрав казну и получив согласие князя Пожарского, в Нижний Новгород призвали ратную силу, состоявшую из дворян юго-западных уездов, неудачно испомещенных воеводами Первого ополчения в Арзамасе? В «Новом летописце» упор сделан на то, чтобы выстроить правильную со служебной точки зрения картину, когда инициативу проявили сами смоленские дворяне, приславшие челобитчиков в Нижний Новгород. Дальше, как сообщает летопись, нижегородцы отослали смолян-челобитчиков к князю Дмитрию Пожарскому, они и уговорили воеводу, чтобы тот «шол в Нижней, не мешкая». Князь Дмитрий Пожарский приказал смолянам выступить в поход из Арзамаса, а сам двинулся в Нижний Новгород из своей вотчины, попутно приняв на службу дворян других разоренных уездов: «На дороге ж к нему приидоша дорогобужане и вязмичи. Он же приде с ними в Нижней. Нижегородцы же ево встретиша и прияша с великою честию». Почти одновременно в городе появились и «смольяне» — значит, это происходило приблизительно в октябре 1611 года. Затем уже князь Дмитрий Пожарский, а не земский староста Минин, стал распоряжаться собранной казной: «Он же им нача давати жалование, что збираху в Нижнем»[427].
Полностью принять на веру это известие нельзя, так как в приведенном выше рассказе «Пискаревского летописца» события изложены иначе и, по-видимому, точнее. Здесь говорится об инициативе Кузьмы Минина, опять обратившегося к нижегородскому посаду и служилым людям («и почал всем градом выбирати к тем ратным людем воеводу»). Существует еще один источник, в котором о событиях в Нижнем Новгороде рассказывалось как бы со слов самого Кузьмы Минина, — уже неоднократно упомянутая «Книга о новоявленных чудесах…» Симона Азарьина. В ней приглашение смолян тоже связывается с нижегородским земским старостой: «Слышав же о них Козма, яко людие благочестии суть и воинскому делу искусни, паче же и в бедах сущи и в скудости мнозей ходяще, а християном насилия не чиняше, послав к ним с молением, да приидут в Нижней, обещав им корм и казну на подмогу давати. Они же с радостию пришедше, яко до двою тысящ и вящшее число их. И елико множашеся казна, толико воинских людей грядуще, яко бы со всея вселенныя. Избраша же воеводу князя Дмитрея Михайловича Пожарского, яко могущаго ратныя дела строити. И урядивше полки, поидоша на очищение Московскаго государства»[428]. Историкам еще предстоит потрудиться, чтобы выяснить достоверную картину. Правда, для этого потребуется открытие новых документов, которые, вполне возможно, ждут исследователей в наших архивах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
