Тем временем Лоренс Джекфиш, сидя на носу, вынул из клеенчатого футляра британский флаг и привязал к самодельной мачте, а Джо дважды выстрелил из своего дробовика.
Лодка полным ходом летела к фактории «Гудзонова Залива» — «Форту», как его здесь называли: в свое время это и вправду был форт, который не раз осаждали индейцы. Теперь Ральф увидел на берегу аккуратный бревенчатый дом (бревна были обтесаны квадратно, как у швейцарского шале), украшенный глянцевитой вывеской «Компания Гудзонова Залива».
Для Ральфа это был символ покорения дикого края… Индейцы прежних времен в головных уборах из перьев, в отделанных бахромою штанах из оленьей кожи; губернаторы с ястребиным взором — высокородные авантюристы в кружевных манжетах и треуголках; пироги с восьмерками здоровенных гребцов и песни французских voyageurs,[79] летящие по течению неведомых рек.
Перед зданием фактории раскинулся заботливо подстриженный газон с блестящим флагштоком, обложенным белеными камнями. Из дома выскочил мужчина, дородный и, видимо, немолодой. Он замахал шляпой, вскинул руку с револьвером и приветствовал Джо двумя выстрелами. Потом он поднял флаг.
Весело алея на солнце, флаг заплескался на фоне тускло-зеленых холмов. Ральф не был англоманом, однако и он не остался бесчувствен к романтическому обаянию этого флага, увидел, как он полощется в воздухе, точно глашатай британской отваги, не только здесь, в этих бесплодных сосновых лесах, но во всех концах света: над влажным маревом бирманских речных портов; над кораблями, бороздящими ледяные моря; над золочеными храмами; на плацу конногвардейского штаба в грохочущем Лондоне. Ральф был тронут, взволнован: он увидел в Макгэвити и Джо хранителей высокой традиции; отчуждение и неуверенность рассеялись, и он прибыл в Мэнтрап с гордым чувством человека, которого встречают надежные друзья.
— Лодка развернулась, вновь миновала факторию «Гудзонова Залива», церковку, индейские вигвамы, и навстречу ей вновь раздавались выстрелы, а в ответ гремел дробовик Джо, и наконец они приблизились к длинной деревянной пристани с дощатым настилом. На берегу стояло бревенчатое сооружение: лавка Джо под вывеской «Торговая Компания Истера», а рядом — неуклюжий бревенчатый товарный склад и коттедж, поразительно опрятный, тоже, разумеется, бревенчатый, но обшитый тесом и весело сверкающий белой и зеленой краской. Из коттеджа выбежала девушка, бегом спустилась с крутого берега па причал и замахала им рукой; волосы ее золотились на солнце.
— Элверна, — сказал Джо так бесстрастно, что Ральф поразился.
Ральф стал тревожно разглядывать ее. Пока они скользили с выключенным мотором по тихой и мелкой воде, темной в тени причала и вместе прозрачной, он с удивлением убедился, что Элверна именно такая, какою описал ее Джо. Она была юная, она была тоненькая и лучистая. Никакая перекись не касалась этих пушистых, вьющихся, стриженых волос. Белая юбка и открытая полотняная матросская блузка свеженакрахмалены и выглажены. Младенческие глаза, детский прямой носик — личико совсем ребячье, и ни следа румян на щеках, а голос (она крикнула: «Джо, соскучилась по тебе — ужас!») — голос ласкает слух.
Когда лодка коснулась бортом причала и Ральф с трудом встал на затекшие ноги, она без церемоний наклонилась к нему с дружески протянутой рукой и пропела:
— Хелло! Очень приятно, с приездом.
Короче говоря, Ральфа Прескотта, убежденного холостяка, встреча с Элверной взволновала значительно сильней, чем вид пятнадцатифутовой щуки на крючке, чем перспектива встретиться с лосем, чем единоборство Э. Вэссона Вудбери с подвесным мотором — чем все, что он повстречал на Далеком Севере, кроме ненавязчивой друя: бы Джо. Взбираясь на пристань, он впервые после смерти матери испытывал такое чувство, будто воистину приехал домой.
Лишь через полчаса, украдкой рассмотрев Элверну как следует, он заключил, что глаза у нее вовсе не младенческие, а влажные от затаенной чувственности; и только ночыо, лежа без сна на крытой веранде, он сообразил, как нелегко будет, вероятно, совместить дружбу с Джо — человеком, который нравился ему, как никто другой, — с бесконечно женственным, бессознательным и всепобеждающим колдовским очарованием, льющимся из влажных глаз его неотразимо пленительной и невежественной жены.
Пока шли с пристани, Элверна спросила только:
— Все в порядке? Ой, а крепдешину мне привез? Конфет тоже? Пять фунтов? А модные журналы? — И тут же легко и оживленно залопотала вперемешку обо всем, что произошло в отсутствие мужа.
Старая Мэг ощенилась. Опало тесто для печенья. Вчера вечером к ней в комнату залетел комар. Кудрявый Эванс, полисмен, держит путь в Мэнтрап — на Реке Туманной Скво его обогнали по дороге сюда индейцы племени чиппева. А еще — она как раз сегодня утром вымыла себе голову.
Шагая поодаль, Ральф наблюдал, как держится с нею Джо. Он сам на месте друга был бы возбужден ее присутствием и раздражен ее болтовней. По-видимому, Джо не испытывал ни того, ни другого. По-видимому, он принимал ее такою, как есть, подобно тому, как принимал теплое солнышко или обложные дожди, тяжелый труд или пирушку, — покойно, невозмутимо, никогда не стремясь изменить исконную сущность вещей. Рука его лежала на плече Элверны, но никакого пыла он не проявлял; он наклонил голову, слушая ее восклицания, но от собственных замечаний воздерживался.
Они прошествовали по голому двору, вытоптанному множеством ног в индейских мокасинах и закрытому с трех сторон лавкой, складом и коттеджем, отворили калитку и, пройдя через сад, где росли розы, огненные лилии и скупые северные цветочки, вошли в дом.
У аккуратиста Ральфа после запущенных хижин трапперов, грязной палатки и бивачного костра было такое чувство, словно он попал в рай, застланный линолеумом. В доме было четыре комнаты: общая, две спальни и кухня-столовая. Кто-то из двоих, то ли Элверна, то ли Джо, обладал прирожденным хозяйственным талантом: в доме царил идеальный порядок. Стены были отделаны сухой штукатуркой и окрашены глянцевитой синей краской. На кухне — ни следа немытой посуды, дровяная плита начищена до черного блеска. На полированном буфете — ряд фарфоровых тарелок с золотым ободком: неслыханная роскошь для того, кто столько недель хлебал из сальных эмалированных мисок; возле буфета — клетка с веселым кенарем.
— Четыреста миль вез его, подлеца, в лодке! — сообщил Джо.
На стенах красовались хромолитографии, изображающие меланхолических дев в лодках или кавалеров, разодетых примерно по моде начала шестнадцатого века и склонившихся в поклоне перед дамами в костюмах середины восемнадцатого.
Шесть недель назад Ральф с дрожью отвращения сказал бы себе, что эти картины — нечто ужасающее: такой примитив! А здесь от них веяло милым домашним уютом, теплом, покоем.
В гостиной рядом с ядовито-зеленой, украшенной бахромою бархатной кушеткой стояла фисгармония времен Уильяма Дина Хоуэллса:[80] величественное сооружение с зеркальными ромбиками, ажурными кронштейнами, увенчанными горшочками с геранью, покрытое резьбой, сквозь которую просвечивал красный шелк. (И фисгармония и кушетка проделали долгий зимний путь на санях по замерзшим озерам и рекам.) На полке разместилась поразительно разношерстная библиотечка Джо: роман Берты М. Клей[81] в бумажной обложке рядом с «Записками Пиквикского клуба», англиканский требник по соседству с «Новой системой бухгалтерского учета», «Поллианной»,[82] «Кратким очерком истории»[83] Уэллса и романом Джеймса Оливера Кервуда;[84] томик Лонгфелло и сборник юмора «В вагоне для курящих».
Долго осматриваться Ральфу не пришлось: его схватила за руки Элверна и воскликнула:
— Вот чудесно, что Джо вас привез с собой! Вы погостите у нас?
— Если позволите.
— Понятно! Он еще спрашивает! Буду страшно рада! Вы по делам или отдыхать?
— Порыбачить немного.
— А спорю, вы из Чикаго!
— Из Нью-Йорка.
— Правда? Вот блеск! Всю жизнь просто уми-раю, хочу поглядеть на Нью-Йорк! Хотя я сама не провинциалка, родилась в Миннеаполисе, точнее, в Айделле, но это фактически одно и то же. И поболтаем же мы с вами, Ральф, — чудо! Вам ничего, что я вас называю Ральф, да? — Она устремила на него томный взор, и, если верить летописцам, Ральф Прескотт не ответил ей тем холодным взглядом, какой одобрила бы его стенографистка. — А вы, хотите, называйте меня Элверна.
— Э-э… — сказал Ральф.
— А что, того эля больше не осталось в погребе? — сказал Джо.
— Спрашиваешь! Понятно, осталось! — весело пропела она. — Сейчас я вам, братцы, мигом устрою завтрак. Представляю, до чего вы голодные после этого противного бэннока. Сходите помойтесь, Ральф, хотите? Любите душистое мыло? Многие мужчины не любят. А другие наоборот. Ох, Джо-о! Что я тебе скажу! Надо вечером спрыснуть приезд Ральфа. Позовем Джорджи Игана, Пита Реншу — это трапперы, Ральф, сейчас болтаются здесь без дела, а подойдет зима — снова в лес. Значит, Пита, Джорджи, Папашу Бака и еще можно Нелса Стромберга. Перекинемся в покер. Джина у нас сколько хочешь, а Неле еще захватит «белого мула» из новой партии — гадость невозможная, зато выпьешь — и море по колено! Ну как, Джо? Ладно? Ну, Джо, миленький!
