— Тут я ничего поделать не могла, — без обиняков отрезала она. — Если бы мы отдали им все без исключения, то что бы сейчас было с нами?
— Как вы намерены поступить с записью? — спросил Алекс.
— Хочу встретиться с Картером Греем.
— Что?! — подскочил Финн.
— Потолкую с ним лицом к лицу.
— А если он не согласится? — прищурился Алекс.
Леся усмехнулась:
— Вы только дайте мне поговорить с ним по телефону…
Глава 95
— Давненько мы не виделись, Леся, — промолвил Грей, сидя по ту сторону стола. Они с Лесей находились в одном из мотелей Фридериксбурга. — Должен признаться, вы изменились.
— Чего не скажешь про вас, если присмотреться к последним событиям.
— По телефону вы упомянули, что владеете некой важной для меня вещью.
— Я знаю, что ваши холуи поджидают за этой дверью. Ваши привычки мне давно известны.
— Ну разумеется, в моей работе приходится принимать меры предосторожности… И все же, что именно вы хотели мне показать? Учтите, я человек занятой.
Леся открыла крышку ноутбука, который принесла с собой. Грей смотрел не шевелясь, пока не погас экран, затем перевел взгляд на Лесю.
— Запись была идеей Рейфилда?
— Да.
— Но если он подозревал правду, то почему пошел на выполнение приказа?
— Он был предан своей стране. В отличие от вас. А еще им двигало стремление защитить меня. Он знал, насколько я уязвима. У него по крайней мере имелась защита, ведь он был американцем.
— Леся, то, что случилось с вами и Рейфилдом, всегда вызывало у меня самое глубокое сожаление. Во многих смыслах он был моим лучшим другом.
— Он верил вам, Картер. Я-то, конечно, нет, но вот он… Лишь этот ваш Симпсон вызывал у него отторжение.
— Да, Рейфилд хорошо разбирался в людях. — Грей подался вперед, желая наконец выложить правду. — Леся, приказ о его ликвидации исходил не от меня. Это дело рук Роджера. Я бы никогда не пошел на такое в отношении Рейфилда. Никогда. Когда мне сообщили о его смерти, я был в бешенстве… но ничего не мог изменить. Все усилия приложил, чтобы убрать имя Рея со «Стены позора» в Лэнгли, однако Роджер сумел и здесь все очень ловко обставить. Он сочинил весьма убедительную историю о предательстве Рея. И коль скоро сам Рей был уже мертв и не мог выступить в свою защиту, у меня были связаны руки.
— Мне не нужны ваши объяснения, Картер. Что сделано, то сделано. Мужа не вернуть.
— Зато результат был достигнут. Уж вам-то это должно быть понятно как никому другому. Рей бы тоже с этим согласился.
— Ну конечно. Только он мертв. И его имя в родной стране стало синонимом изменника. Он умер ради нее, а его называют предателем.
— Я бы без колебаний воспользовался любой возможностью… Увы, меня загнали в угол. Если бы я указал на Роджера, то тем самым подставил бы и себя. Может, он и бесчестен, но отнюдь не глуп.
— То есть вы не решились подставиться ради спасения репутации «лучшего друга»? Не рискнули ради него карьерой? Возможно, Рейфилд был вашим лучшим другом, но вот вы явно не были другом ему.
— Да, я признаю, что был слаб: мой эгоизм не позволил мне сдаться властям ради Рея.
— Вот именно, — сухо кивнула она. — Ваше политическое руководство не давало «добро» на убийства. Все натворили вы с Симпсоном и еще горсткой каких-то прихвостней. Я понимаю, что вы не станете отвечать, но такова правда. У меня было несколько долгих десятилетий на обдумывание.
Леся откинулась на спинку кресла, не сводя с него глаз. Обычно столь уверенный в себе, Грей сейчас заметно поблек.
— Роджер опасался, что если Рей узнает о его самоуправстве, то не станет его покрывать. В том-то и дело, что Рей на это пошел бы. Независимо от того, насколько сам бы при этом пострадал.
— Так оно и есть. Мой муж был честным человеком. И тем не менее его убили, а Роджер Симпсон сделал неплохую карьеру — стал сенатором.
— Леся, вы сами знаете, какая в ту пору была обстановка.
Она заставила его замолчать, пренебрежительно отмахнувшись.
— Да ничем она не отличается от сегодняшнего дня! Ничто не изменилось, кроме имен. И люди, которые играют в такие игры, всегда одни и те же. Трезвонят о благих намерениях, о том, что мир надо улучшать… Чушь собачья! У них в головах только власть и желание защитить свои собственные интересы. Так всегда было и так всегда будет!
Грей откинулся на спинку кресла.
— А чего вы хотите? Думаю, за эти, как вы выразились, «долгие десятилетия обдумывания» у вас уже созрел ответ?
— О, разумеется, я точно знаю, чего хочу… Сукин ты сын, этого момента я ждала тридцать лет! Так что теперь заткнись и слушай. А потом ты сделаешь все именно так, как ятебе прикажу!
Когда она закончила, Грей встал.
— Могу ли я надеяться, что получу оригинал пленки и все существующие копии в обмен на то, что вы от меня требуете?
— Ни в коем случае. Получишь лишь мое слово, что записи я заберу с собой в могилу. Вы с Симпсоном вообще должны радоваться, что так легко отделались. Я могла бы уничтожить вас обоих — и была бы только счастлива. С другой стороны, я человек, который думает и о других вещах помимо собственного счастья. Вот что спасает вашу с Симпсоном шею. А сейчас уходи. Не желаю тебя больше видеть… Кстати, можешь передать от меня кое-какую весточку нашему славному сенатору.
— Что конкретно я должен ему сказать?
— Поговаривают, что он планирует стать президентом…
— Да, он действительно намерен выдвигаться на выборах.
— Так вот скажешь ему: пусть меняет планы. Если, конечно, ему не хочется объяснять содержание этой записи американскому народу. Так и передай.
— Хорошо, передам. Прощайте, Леся. Я знаю, сейчас уже поздно так говорить, но мне действительно очень жаль…
Небрежным взмахом руки она отослала прочь человека, который в самом скором времени вновь собирался стать главой разведывательной империи Америки.
Фотографию Рейфилда Соломона сняли со «Стены позора» в Лэнгли под надуманным предлогом в духе рубрики «Появились новые факты». А в ЦРУ, как известно, все факты принято засекречивать. Не исключено, что лет через сто академические ученые смогут с ними поработать.
Соломон посмертно получил высшую награду ЦРУ за оперативную деятельность, и уже никогда впредь его имя не будет упоминаться в одном предложении со словом «предатель».
Леся Соломон была награждена «Медалью свободы»: единственный случай в истории, когда такой чести удостоилась бывшая русская шпионка. Причины опять-таки были засекречены, хотя на сей раз новость облетела всю нацию. У нее даже взяли интервью, в котором Леся превозносила прогресс в российско-американских отношениях. Свою речь она завершила словами, что жалеет лишь об одном: что ее героический супруг, столь много сделавший для окончания «холодной войны», не дожил до этого счастливого дня. Затем она наотрез отказалась от всех прочих выступлений и вновь исчезла с горизонта.
Ничего удивительного, что кандидатура Грея на пост шефа разведки под фанфары была утверждена сенатом. Теперь он ежедневно прибывал на работу в виргинский офис на борту вертолета, который забирал его из крайне уединенного, охраняемого особняка в штате Мэриленд. Его жизнь опять оказалась заполнена тайными операциями и сложными решениями, которые определяли судьбы мира. Одно слово из уст Картера Грея, и народ начинал трепетать — так, во всяком случае, поговаривали в коридорах власти.
Вместе с тем люди, знавшие его хорошо, видели, что Грей изменился. Уже не было того невероятного апломба, той ошеломляющей самоуверенности и абсолютной нетерпимости к просчетам, которые он выпячивал на первый план все предшествующие годы. Теперь он время от времени отрывался от работы и просто сидел, уставившись взглядом в стену кабинета, держа в руках старую фотографию. Никто из подчиненных не мог сказать, что на ней изображено, потому что Грей всегда запирал этот снимок в личный сейф.
На потертой карточке он видел самого себя в компании с Лесей и Рейфилдом Соломоном: молодых, счастливых и полных энергии. Они увлеченно работали и зачастую шли на страшный риск, чтобы миллиарды обитателей планеты могли жить в мире и спокойствии. Чувствовалось, что этих людей связывает дружба, если не сказать — любовь. Иногда Картер Грей, глядя на снимок, ронял слезы.
Глава 96
Минуло полгода; от Оливера Стоуна так и не пришло ни одной весточки. Калеб вернулся к библиотечной работе, однако книжные раритеты уже не приносили ему прежнего удовлетворения. Рубен опять стал грузчиком и, приходя домой, сидел вечерами с банкой пива в руке, хотя никогда не позволял себя сделать и глотка. Потом он выливал содержимое в раковину и ложился спать.
