« Для носителей языка та речь, конечно, звучала смешно, – признается Марк Франчетти. – Но он старался, так почему бы и нет? Путин говорит по-английски тоже смешно. Однако когда люди стараются, преодолевают себя, это воспринимаешь с уважением, а не насмешкой ».
Франчетти прав: мы с коллегами, сидя в пресс-центре Zurich Messe и наблюдая за выступлением министра спорта на большом экране, хохотали до слез. Но это и вправду был добрый смех. Над произношением – да. Но не над тем, что Мутко действительно все говорил, как он выразился, from his heart. От сердца. И это не могло не пронять.
Гус Хиддинк, четыре года сотрудничавший с президентом РФС Мутко в качестве главного тренера сборной России, в Цюрихе сказал мне:
– Я поздравляю Мутко! С его стороны это было очень смелым шагом – выйти на сцену, за которой наблюдает весь мир, и обратиться к планете и к ФИФА на английском. Очень хорошо то, что он в своем выступлении подшутил над собой по поводу своего знания языка. Иногда человек не должен ощущать себя слишком уж важным, ему неплохо подтрунивать по поводу тех или иных своих качеств. Что он и сделал. Мне это очень понравилось.
Я и не сомневался, что Гус, человек в высшей степени самоироничный, оценит шутку Мутко по достоинству. А звучала она так: «Обещаю, что в 2018 году буду говорить по-английски так же, как мой друг Джеффри Томпсон!» Исполком в эту секунду, как показалось по реакции, разве что под стол не свалился…
К шутке этой, правда, приложил руку не только Виталий Леонтьевич. На следующий день после победы я спросил Сорокина:
– Честно скажите: кто придумал для Мутко сразившую весь зал шутку о том, что в случае победы он к 2018 году будет говорить по-английски, как Джефф Томпсон?
– Мы с Джорджадзе. По-моему, даже я. А Джорджадзе придумал Берлинскую стену – тоже хорошую метафору.
Сам Мутко к этому, смеясь, добавляет:
– Когда я сошел со сцены, наш друг из Тринидада Джек Уорнер сказал: «Виталий! Я тебя прошу – не надо говорить, как Томпсон! Потому что я его совсем не понимаю, а ты выступил – и я все понял от первого до последнего слова!»
Итак, пора передать слово главному герою.
* * *
Рассказывая, наверное, об одном из самых важных дней своей жизни, Мутко фонтанирует эмоциями. И помнит все до мельчайших деталей. Задаю вопрос в его министерском кабинете на улице Казакова:
– Когда вам первый раз предложили выступить на английском, какая была реакция?
– Мы сидели с командой Сорокина и моделировали презентацию. У нас была небольшая команда, мы платили маленькие деньги. Но та группа советников, которая была, работала очень хорошо: один занимался информационным обеспечением, другой помогал с заявочной книгой. Был у нас один американец, который работал и по заявке Сочи. Очень профессиональный человек.
Этот советник, по-моему, и сказал, что надо бы выступить на английском, уважить членов исполкома. Было даже предложение обратиться на разных языках. Good afternoon, bonjour…
Я был только за. Ведь когда к нам какой-нибудь певец приезжает, скажет в 5-тысячном зале два слова: «Добри ден!» – и весь зал ревет в экстазе. Уважил, мол. Выступали мы, конечно, в Швейцарии, но английский – язык международного общения, официальный язык ФИФА.
Да, я не носитель языка. Но в разговорном-то плане совершенно спокойно с ними общаюсь! У меня же нет личного переводчика, никто со мной не ездит, чтобы в быту каждую деталь переводить. В ФИФА, УЕФА прекрасно понимаем друг друга. С Францем (Беккенбауэром) четыре года рядом сидим – что ж нам, переводит кто-то?
То, что ведущим будет Алексей (Сорокин), не обсуждалось. А буду ли говорить я, на первой стадии дискуссий тоже ставилось под сомнения. Был такой диалог: мол, если будет кто-то из политиков – или Путин, или Шувалов, – то в чем тогда смысл моего выступления? Но такую постановку вопроса сразу все отвергли, сказав, что я – оттуда, из исполкома ФИФА, и у меня хорошие отношения с ними. Если бы я не выступил, этого бы никто там не понял!
Так, как не поняли англичан, у которых не выступал Джеффри Томпсон. Более того, ему не предложили войти вместе с делегацией Англии в зал, сидеть вместе с ними: он находился вместе с другими членами исполкома и был в пиджаке ФИФА. Как только я это увидел и присмотрелся к реакции членов исполкома, сразу понял: это ошибка. Обратись Джеффри, близкий человек, к ним напрямую, попроси поддержать – один-два человека, может, и сделали бы это…
Конечно, когда мы готовили речь, то не знали, что англичане Томпсону не дадут выступить. И про то, что я буду говорить в 2018 году, как Джеффри, я бы пошутил в любом случае. Но в таких обстоятельствах эффект оказался еще сильнее. Я почувствовал сразу, что попал в точку. Они такими аплодисментами разразились! Как только я вышел с презентации, все тут же начали подходить: «Молодец, Виталий!»
Там ведь на самом деле половина исполкома говорит по-английски так же, как я. В Африке некоторые – франкоговорящие. У пятерых основной язык – испанский. Английский родной – только у Томпсона и Блэйзера. Так что для них – а ведь выступал я именно для исполкома ФИФА! – это звучало нормально. Я говорил по слогам, может, где-то неправильно назвал слово или ударение поставил. Но так, чтобы совсем в лужу сесть, – такого ни разу не было.
Мой коллега из Испании перебрал время, долго говорил. Вот меня критикуют за произношение, по-разному люди относятся к моему выступлению на английском. Но он же вообще на испанском выступал! Это же сверхнеуважение ко всем! Он говорил для своих нескольких человек, которые понимают по-испански! И говорил, признаем честно, занудно. Да ты каждый день нас видишь! 4 года в курилках стоим, кофе пьем, разговариваем…
Поэтому твоя речь должна быть короткая. И я, конечно, прекрасно это понимал: опыта для этого у меня достаточно. И повторяться о том, что вам говорил в кулуарах, на встречах, презентациях – зачем? И я сказал, что у вас есть choice (выбор. – Примеч. И.Р.) . И если вы его сделаете, то не пожалеете. Это к тому, что каждый сам пусть разбирается в себе, почему та или иная страна проиграла. Вот там надо искать причины: неубедительны были, не предложили должной программы. А не «качать» всех на коррупцию…
Я уже вам рассказывал, что когда только сошел с трибуны – последовал звонок премьера, который просил передать всем благодарность и его мнение: мы сделали все, что могли. В том числе Путин сказал: «И даже твое выступление, считаю, было правильным». Мы же в тот момент не знали, какая на него будет реакция! Но он сразу сказал, что это было правильное решение. Вообще я человек, у которого есть очень жесткие критерии оценки собственных поступков, действий и результатов. Выше, чем у кого-то в Думе или еще где-то. И когда я слышу такую оценку, это придает дополнительных сил. Но сил не хвалить себя, а покопаться, «попрессовать» себя в хорошем смысле. Проанализировать, что можно было сделать еще лучше…
Всего не расскажешь. Но ведь в том, что я говорил именно так, был особый шарм. Многие вещи, признаюсь, мы умышленно сделали. Когда репетировали, я несколько раз выступил перед советником, старался сказать как можно лучше. И тут советник остановил меня: «Стоп. Я вас прошу, больше ничего не трогайте. Надо именно так!» Ну кого бы удивило, если бы я вышел и на относительно чистом английском выступил?
– То есть где-то свой акцент вы усиливали даже намеренно?!
– Ага. Надо же показать, что ты, готовя эту речь, сверхусилия приложил. Что это для тебя определенный барьер, степень огромного уважения к вам, членам исполкома ФИФА…
Вот оно, какое откровение-то. Впрочем, будем справедливы: сильно занижать свой уровень английского Виталию Леонтьевичу не требовалось.
Он и сам этого не скрывает. И уже приведенная мною ранее фраза из интервью «Спорт-Экспрессу» исчерпывающе говорит о давлении, под которым он работал: «Я понимал: если мы проиграем, то все свалят на мой “оксфордский” английский». А вот еще одна красноречивая реплика уже из нашего разговора для книги:
– При всей поддержке председателя правительства я прекрасно понимал: если не получим чемпионат мира – будет то же самое, что после Ванкувера. Бесконечные проверки, жесточайшая критика, повсеместные обвинения, что все мы неправильно сделали… Так сейчас и в Англии происходит, и в Испании. Это нормально. Кто занимается публичной деятельностью – должен быть к этому готов. Волков бояться – в лес не ходить. Хотя, конечно, неприятно. Но намного неприятнее этого – проигрывать. Я уже много лет в спорте, и при этом как ребенок расстраиваюсь каждый раз, когда моя команда или мои спортсмены уступают…
Эта сохраненная свежесть чувств, не позволившая Мутко зачерстветь, превратиться в автомат, выжать из себя все эмоции, и позволила ему так выступить в Цюрихе на чужом языке, зато от своего сердца, что не проникнуться этим было невозможно.
