— Это я, дон Филиппо, — окликнула его Лена.
— Кто «я»? — сердито спросил дон Паландрана, различавший только две неясные фигуры.
— Это я, Лена.
Окно с шумом захлопнулось, а через некоторое время двери дома отворились, и на пороге показалась тощая фигура священника с керосиновой лампой в руке. Растрепанный со сна, в грубой белой хлопчатобумажной ночной рубахе до пят и в стоптанных шлепанцах, дон Паландрана походил на неряшливое привидение.
Он сурово взглянул на молодых людей.
— А это Спартак, — сказала Лена.
— Стало быть, это и есть плоды твоих покаянных молитв? — грозно спросил дон Паландрана.
— Все не так, как вы думаете, — вмешался Спартак. — Маддалену несправедливо оскорбила и унизила графиня. Я увел ее с виллы. Но нам негде провести ночь, потому что у меня украли мотоцикл.
Тем временем за спиной у священника показалась прибежавшая на шум старая служанка.
— В чем дело? Что происходит? — спросила она, протирая глаза спросонья.
— Иди спать, — велел ей дон Филиппо.
— Это Лена Бальдини, — воскликнула служанка, узнав молодую женщину. — А он? Кто он такой? — продолжала она, сгорая от любопытства.
— Я тебе сказал, иди спать, старая грымза! Марш в постель! — рассердился дон Паландрана. Потом, тяжело вздохнув, он распахнул двери перед молодыми людьми: — Заходите в дом!
Дон Филиппо вновь сокрушенно вздохнул и уселся в шаткое скрипучее кресло.
— Я хочу привести Маддалену в свой дом, — начал Спартак.
— Думаю, ее муж вряд ли на это согласится. Да и я не соглашусь, поскольку именно я сочетал ее узами брака с Тоньино.
— Я хочу жениться на ней.
— Это будет нелегко. У нее уже есть муж.
— Церковь дает разрешение на аннулирование брака. Я уже узнавал, — не сдавался Спартак.
— Да, верно. Impotentia coeundi, impotentia generandi[40]… Отсутствие согласия[41]… Существует множество предлогов, позволяющих ускользнуть от исполнения воли божьей… Но господь наш говорит: «Не желай жены ближнего твоего». Как же нам с этим быть? Вы двое совершаете смертный грех, и я никогда не буду вашим пособником, — гневно изрек дон Филиппо.
— Мы ничего плохого не сделали, — жалобно вступилась Лена.
Старому священнику стало жалко несчастных влюбленных. Они рисковали навлечь на себя не только кары небесные, но и куда более конкретные и прозаические неприятности, такие, например, как гнев Тоньино, осуждение со стороны родных и всей крестьянской общины. Перед ними захлопнулись бы все двери.
Дон Паландрана прекрасно знал, что, давая согласие на вступление в брак с Тоньино, Лена действовала не вполне добровольно, следовательно, существовали законные возможности расторгнуть их злосчастный союз. Он сам когда-то способствовал закулисным переговорам между покойной Эльвирой Бальдини и Джентилиной Мизерокки, пребывая в убеждении, что делает доброе дело: помогает устроить судьбу девушки, пусть немного странноватой, но все же славной, и хорошего парня, которого господь наградил золотым сердцем и уродливым лицом. И только теперь старый священник понял, что лучше бы ему тогда было не участвовать в заключении этого брака. Если Лена и Спартак совершат грех прелюбодеяния, вина отчасти падет и на него.
Взглянув в глаза молодого человека, дон Паландрана сказал:
— Я одолжу тебе свой велосипед. На нем ты сможешь вернуться домой.
Потом он повернулся к Лене:
— А что до тебя, эту ночь поспишь наверху со старой ведьмой. А завтра посмотрим. Говорят, утро вечера мудренее, и я надеюсь, что так.
— Я завтра зайду за тобой, любовь моя, — обещал Спартак. — Клянусь тебе, на этот раз никто не сможет нас разлучить.
— Не оскверняй уст своих и ушей наших богохульными клятвами, — грозно прикрикнул на него дон Паландрана. — А сейчас отправляйся спать. В один прекрасный день и ты поймешь, что такое смирение. И горе тебе, если посмеешь обидеть эту бедную девочку.
Спартак всю ночь крутил педали велосипеда. На рассвете он уже поджидал Тоньино, зная, что тот отправится со двора прямо в поле. Завидев его издали, Спартак прислонил велосипед к стволу дерева и пошел навстречу Тоньино, размахивая руками, чтобы тот остановил телегу.
Тоньино натянул поводья, и лошадь замедлила шаг.
— Мне надо с тобой поговорить, — сказал Спартак, загораживая дорогу.
— Полезай сюда, — пригласил Антонио. — Я спешу.
Спартак разбежался и ловко вскочил на телегу, удержавшись на ногах.
Утро было свежим и прохладным. По лазурному небу бежали, словно догоняя друг друга, мелкие облачка. В чистом воздухе разносилось пение жаворонка.
— В чем дело? — прервал молчание Антонио.
Спартак посмотрел ему прямо в лицо.
— Маддалена будет жить со мной.
Тоньино остановил лошадь, привязал вожжи к передку телеги и спрыгнул на землю. Спартак последовал за ним.
— Я не уверен, что правильно тебя понял. — Тоньино полагал, что Лена все еще в Котиньоле, на вилле графа Ардуино.
— Мне очень жаль, Тоньино. Мы вновь увиделись вчера вечером. На этот раз я ее не отпущу. Есть вещи, не зависящие от нашей воли, — пояснил Спартак.
— Да, конечно, — согласился Антонио. — Что мы можем изменить, если судьба решит иначе?
— Ты верно говоришь, — кивнул Спартак. Ему казалось, что худшее уже позади. — Сможешь ты когда-нибудь меня простить?
— Нет. Я никогда не смогу тебя простить, — ответил Тоньино, подходя к нему вплотную.
Его кулак, тяжкий, как молот, обрушился на лицо Спартака. Носовая перегородка сломалась со зловещим треском, хлынула кровь. Тоньино продолжал наносить удар за ударом по окровавленному лицу, по груди, по животу. Человек, разрушивший его семью и всю его жизнь, замертво упал на землю.
Граф Ардуино стал случайным свидетелем драматической сцены. Проезжая на машине из Котиньолы, он увидел, как Тоньино зверски избивает молодого Рангони. Граф остановил машину и бегом бросился на помощь едва дышавшему Спартаку. Он не задавал вопросов, ограничившись единственным замечанием:
— Вы его чуть не убили. Вы это понимаете?
Тоньино не ответил.
— Помогите мне уложить его в машину, — приказал граф. — Если я доставлю его в больницу в таком состоянии, у вас будут неприятности.
Спартак слабо застонал, когда двое мужчин подняли его с земли и уложили на заднем сиденье автомобиля.
— Я отвезу его в свой дом, — решил граф Ардуино.
— Мне очень жаль, — прошептал Тоньино на прощание.
Глава 18
Приходский священник из Котиньолы провел ночь в беспокойном полусне, моля господа ниспослать ему просветление. Он хотел спасти замужество Лены, не губя собственную душу, потому что, если брак с Тоньино был ошибкой, союз со Спартаком мог обернуться полной катастрофой.
