Ну что ж, если родич и господин изволил, блин, дозволить…
– Неужели настолько понравилась песня? – пробормотала я.
Неупокоенный ярл внезапно ответил, словно это был самый обычный вопрос. Или… или не мог не ответить. В этом потустороннем фольклоре может ведь всякое быть. Какие-нибудь правила и условия, мне по незнанию неведомые, а для Кетиля Безносого – непреодолимые.
– Дело не в песне. Не только в песне. Мы пьем твою память, когда ты поешь. Она сладкая, почти как кровь. Теплая, почти как огонь туата. Хмельная, почти как жизнь. Пой.
То есть они, эти синеглазые беспокойные покойники, кормились моими чувствами и воспоминаниями, словно клопы кровью? Я разозлилась так, что почти перестала бояться, и уже приоткрыла рот, чтобы тявкнуть что-то резкое и глупое, как вдруг заметила, что зомбовикинг аж прижмурился в предвкушении, как кот над миской парного мяса. Чувства, эмоции. Гнев – тоже чувство, сильное и наверняка… питательное. Этим неупокоенным совершенно все равно, смеюсь я или плачу, пою или ору на них матом, брызгая слюной. Они не понимают разницы. Главное – тепло, живое тепло живого человека. Жалость сменила гнев и окончательно победила страх.
– Конечно. – Я вздохнула. – Есть много хороших песен.
И чувствовала я себя лавровым листом в супе. Лишь одно утешало: продолжая кулинарную аналогию, бульоном была Сила Диху, а мозговой косточкой – сам гордый сид.
Спустя несколько часов (то есть по моим внутренним часам прошло какое-то время, на самом же деле не уверена, что время как категория на борту «Черной Свиньи» вообще имело значение) я успела охрипнуть и потерять свой невеликий голос. А рассвета все не было. И путь наш казался бесконечным и бессмысленным, и уже не важно становилось, есть ли вообще впереди хоть что-то… Какая земля, какая цель? Здесь, над чуть мерцающей призрачным светом водой, под тяжелым и темным, словно из мутного стекла, небом, воспоминания о суше, о жизни, о мире людей с горячей кровью и живыми голосами блекли очень быстро, выцветали, словно паруса проклятого драккара…
Пощечина привела меня в чувство. Я очумело потрясла головой и, сморгнув слезы, сумела разглядеть перекошенное лицо Диху. Сид оскалился по-звериному и прошипел:
– Не смей! Дыши, дурное отродье!
Я моргала и щурилась, пытаясь понять: что он хочет от меня? Почему кричит? Зачем бьет по щекам? И почему… почему я почти не чувствую боли и едва слышу сида?
Диху нахмурился и вдруг рывком притянул меня к себе, встряхнул еще раз, словно куклу, прижал. Сид был горячий, словно печка. Я вяло завозилась, сквозь странное отупение заметив, что светящиеся татуировки потомка Дану ожили, зашевелились, будто змеи, и поползли, действительно поползли с его руки на меня. А потом вспыхнули, или это мы с сидом загорелись, как будто оказались в середине костра. Рядом шевельнулся еще кто-то. Прижатая к груди сида, я могла только скосить глаза, но Прошку узнала. Мальчишку Диху держал второй рукой, и горела, и светилась не только я, но и боярский сын. Тепло сменилось жаром, почти нестерпимым, но прежде, чем я взвыла от боли, Диху отпустил нас.
– Осталось недолго, – сказал сид, как будто ничего не произошло. – Терпите. Скоро Ставангер.
– Скоро, – подтвердил неслышно подкравшийся ярл Кетиль. – Мы входим в Хаврс-фьорд, но в сам город нам пути нет. Я высажу тебя и твоих спутников между землей и морем, туата.
– Им не дано ступать на твердую землю иначе, чем во время отлива, – проворчал сид. – Или пока их не позовут.
– Но кто может позвать сгинувших и проклятых? – Будь у неупокоенного ярла возможность, он бы сейчас точно фыркнул. – Нас давным-давно забыли. И нет конца нашему пути. Разве что…
Призрачный шепот стал почти неслышен. Мертвец смотрел на Диху с какой-то дикой жаждой, пугающей и жалобной одновременно. Сид брезгливо скривил губы, но, чуть помедлив, словно нехотя кивнул.
– Я ничего не обещал тебе, Кетиль Безносый. Назови хоть одну причину, чтобы я сделал то, чего ты так жаждешь.
– Ты ведь можешь!
– Навлечь на себя гнев асов и ванов, поспорить с твоими богами на их собственной земле?
– Это уже не их земля. Богам давно нет дела до нас, а нам – до них. А ты можешь, туата.
– Ты прав. Могу.
Кажется, здесь только я ничего не понимала. О чем просит Кетиль? На что способен Диху? В чем суть-то?
Прошка потянул мене за рукав и оттащил от сида и ярла.
– Гляди! – одними губами прошептал мальчишка. – Царица Небесная, заступница, неужто добрались?
Сквозь серое сумеречное марево проглянуло что-то такое этакое… Вроде темно-серого на просто сером.
– Горы это, – оповестил Прошка по-прежнему шепотом. – Урманские горы, значит, и земля урманская недалече уже.
– Прошенька, – тихонько спросила я. – А ты-то понимаешь, о чем они вообще?
– Тихий с умруном? Что ж непонятного, Катюха? Наш-то может зараз всех мертвяков пожечь, а им, беднягам, только того и надобно.
– А…
– Вот только сподобится али плюнет на это дело? – Мальчик зябко поежился, нахохлившись, как мокрый воробей. – Кто ж его, Тихого, разберет, что на уме у него…
Посвящать нас с Прохором в свои мысли и планы Диху, конечно, не собирался. Да и не успел бы. Берег показался внезапно, буквально выпрыгнув на нас из тумана. Киль драккара с шипением прочертил глубокую борозду по серому песку. От мягкого, но все-таки изрядного толчка я с трудом удержала равновесие.
– Прибыли, – буркнул сид, тут же оказавшись рядом. – С борта, живо!
– А… – Я оглянулась на хозяев драккара.
В тишине они стояли изломанным строем, мерцали синим огнем глаза, туман стелился и струился, оплетая иссохшие тела, ластясь к истлевшим одеждам и проржавевшим мечам. Молчали. Молчал и предводитель, глядя, словно сквозь сида, туда, на берег, ступить на который ему было не дано.
– Шевелись! – прошипел Диху, подтолкнув меня в спину так, что я чуть не кубарем повалилась с борта «Черной Свиньи».
Прошка спрыгнул сам. Следом – сид, этакой черной птицей в развевающихся одеждах.
Едва наши ноги коснулись песка, как драккар с отчетливо различимым стоном пополз обратно, туда, в туман, в море, где нет места живым, прочь от земли, где нет места не-мертвым.
Я стиснула зубы и невольно сморщилась, чтобы не зареветь. Жалко их было нестерпимо. Что же должны были сотворить эти люди, наказанные так страшно? И сколько еще им скитаться вот так? До самого Рагнарека, что ли? А если день Последней Битвы так и не наступит, что тогда?
– Прощай, ярл Кетиль Носатый из Хаврс-фьорда! – Сильный и резкий голос Диху внезапно взрезал туман, словно клинок. – Твой путь окончится здесь. Я так хочу.
Я так и не поняла, что именно он сделал. Казалось, что и вовсе ничего – просто поднял руку, раскрыв ладонь в сторону уходящего в туман корабля. Но сквозь серую пелену, смыкающуюся за хищным силуэтом «Черной Свиньи», мне померещился яркий и неуместный, возмутительно живой лепесток огня. Нет, не померещился. Один удар сердца, другой… Почему-то здесь и сейчас я не могла отсчитывать время секундами и минутами – только так, только дыханием и ударами сердца. Да, пламя взметнулось и мгновенно охватило проклятый драккар. Бездымное, но яростное, такое, что жар ощущался даже на расстоянии.
Рядом судорожно вздохнул Прошка, до боли стиснув мою ладонь.
– Почему? – справившись кое-как с чувствами, спросила я.
Диху с безразличным видом пожал плечами:
– Я же сказал. Таково мое желание.
– Но…
Да, я хотела, отчаянно хотела спросить: откуда в жестокосердом сыне Дану вдруг зародилось такое желание? Не жалость же его подвигла! Но злой зеленый взгляд отрезвил лучше давешней пощечины.
Конечно, не жалость. Откуда бы ей взяться, а? Это у сида-то, у скотины бездушной – моего дедушки в степени n+1? Совершенно невозможно.
– И куда они теперь? – вдруг деловито осведомился Прохор. – В ад, поди, али все же в чистилище, ежели по латинской вере?
– Понятия не имею. – Сид вернулся к своему всегдашнему брезгливо-сварливому тону. – Откуда мне знать, дитя? Да и не мое это дело, право.
– А мне показалось, что они теперь… счастливы, – пробормотала я.
– Почему это? – Мальчик, видимо, наверстывая долгое вынужденное молчание, не унимался: – Почему, Катюня?
Диху снова остро глянул на меня и едва заметно кивнул. Конечно же с его-то слухом он наверняка тоже различил за рокотом прибоя и свистом ветра далекое: «Там окончится путь, путь по бурному морю…»
Глава 13
«Вместе весело шагать…»
Кеннет и Кайлих
Темное от низких туч небо навалилось огромной тушей на каменистую долину, зажатую между горной грядой и цепью высоких холмов. Оно, это мрачное небо, словно хотело почесаться об негустую еловую поросль на склонах, но места оказалось мало, поэтому оно ворочалось и бурлило снежными зарядами. И такое унылое все вокруг, ни тебе озерца, ни тебе ручейка, только камни да низкорослые, искривленные ветром деревья.
