Радиш огладил волосы, пытаясь сообразить, рубаху поправил и вспомнил:
– Самара?
– Сабибор? Жив. Подробно у Хелехарна расспросишь. Если захочешь.
И пошла, Радиш за ней. Смотрел в спину и вдруг брякнул:
– Ты – девушка?
Лала одарила его насмешливым взглядом:
– Твой друг ранен, в бреду, и то понял, а до тебя только дошло.
– Извини, – пробубнил – действительно, нехорошо.
В залу входил молча, боясь снова что не так сказать и дураком себя выставить. Первым делом к лейтенанту подошел, склонился над ним – тот спал, дыхание было ровное, лицо потеряло серый оттенок.
– Выздоровеет? – спросил у жреца. Тот сидел за столом и чинно ждал светлого.
Вчера Хелехарн Радию показался стариком, а сегодня он отчетливо видел молодого, только седого человека.
– Что так смотришь, светлый?
– Показалось, что вы старше, – присел на лавку за стол. Напротив села Лала и только тогда Огник обнес всех мисками с кашей – первую девушке, вторую гостю, третью – жрецу, себе последнюю. И сел с края, подальше от всех.
Чумные мы, что ли? – выгнул бровь мужчина. Жрец понял его недоумение:
– Огник еще ученик. Все мы когда-то с краю сидели и, рта за столом права открыть не имели.
Вздохнул, ложкой помешивая пищу и вот отодвинул, сложил руки на столе и на гостя воззрился:
– Меня двадцать лет назад посвятили. В тот день я стал жрецом и стариком. В тот день я познал не только таинство жизни, но и неотвратимость смерти. В тот день запылали дейтрины и мельберны, и крик стоял среди живых и мертвых. В тот день многие лишились детей, жен и мужей, а еще больше – жизни. С того дня я седой от увиденного.
У Радиша аппетит попал.
– Я… мне жаль.
– Ты кушай и поговорим, – придвинул обратно к себе миску Хелехарн и принялся есть, как ни в чем не бывало, за ним и остальные.
После Огник собрал мисы и поставил кувшин с молоком.
Радий покрутил кружку и спросил жреца:
– Как мой друг? Надежда есть?
– У него грудь пробита и лопатка раздроблена. Вы ему серьезно навредили, таская по лесу. Что-то из ран извлекали?
– Ммм… да.
– Это? – выставил, словно из воздуха материализовал знакомый чипсет неизвестного назначения и производства.
– Откуда у вас? – и смолк, сообразив – Лала в его одежде нашла, наверняка все карманы перед стиркой прошарила. – Вернете?
– Сроду чужого не брал, – обиженно сверкнул глазами жрец. – Одежа уже у тебя в комнатке, и это забери, – передал чип.
– Спасибо. Так как мой друг – прогнозы? Можно, что-то сделать?
Жрец кивнул, губы пожевал, и резюмировал:
– Сабибор будет жить.
Положил руки на стол, накрыв ладонью ладонь и уставился пытливо на гостя:
– Зачем столько шума наделали?
– Так получилось, – ответил немного винясь, хотя вины не чувствовал.
– Стражи ваши где? Светлые без стражей, что небо без звезд – негоже. И вам заботы и им бесчестие.
Радиш голову склонил, исподлобья перед собой глядя – что скажешь? Нет ответа. И отпрянул, увидев дымку, а из нее двое образовались: Лань и Харн.
– Мертвы? – не поверил в первый миг и сник: Господи!
"Шах, Малик?" – спросил, дрогнув, боясь что те сейчас рядом проявятся. Но Лань улыбнулась: "пустое – живы".
И исчезли. Радий дух перевел и сообщил жрецу не без труда:
– Двое погибли. Страж Сабибора и мой. А Шаха – жив.
– Шаха?
– Нуу, тоже светлый, имя замысловатое.
– Знак-то какой? – снисходительно спросила Лала. Радиш плечами повел – а бес его знает, какой – татуированный!
– Ясно, – усмехнулась. – И где он, еще один светлый?
Мужчина и без того под взглядами хозяев "дома" себя неуютно чувствовал – то ли олигофреном, то ли трусом, то ли предателем, а от насмешек и снисходительности девушки его уже мутило. Ответь ей сейчас правду – вовсе заклюет.
– Зачем вам?
– Да не нам – тебе. Может и он в беде.
Радий голову склонил до столешницы и нехотя признался:
– Может.
Поймал неприязненный взгляд Лалы и процедил парируя:
– Так было нужно – нам остаться, а ему уйти. Иначе все бы легли.
– А жить-то, как с этим будешь? – спросила спокойно и демонстративно вышла из комнаты.
Радий мысленно выматерился.
– Не серчай на нее, светлый. Она со мной давно и так же опалена, как и все мы. У нее на глазах всю семью убили, а ее страж спас. В лес отнес и берег, да сам не сдюжил – от ран сгорел. Она помнит то хорошее, что было, помнит как я и многие, многие из нас, и чтит старые законы и правила.
– Чей род? – покосился на Хелехарна мужчина. Тот покрутил кружку и вздохнул:
– Последняя веточка Самхарта. Светлая. В былые времена уже бы мужней была, с родом любым бы породнилась, не оскверняя. Мать у нее изначальная, а вот отец – детт и тоже из очень дальней побочной ветви Самхартов. Потому право при ней и в силе. Но достойных нет. А разбавлять кровь она не хочет – хочет вернуть право изначальных своим детям.
– Вы сватаете, что ли? – немного растерялся Радиш. Жрец опешил, с минуту таращился на гостя, и казалось, задохнулся от возмущения.
– "Вы", "сватаете"?
– Что-то не так сказал?
– Вы? Вы – как печать гнева светлых, черта, за которую отправляют обесчестивших себя проступками! Сватать… Да как же? Светлую?! Жрец?!
И надулся, словно шар-рыбу проглотил.
Радиш сбежал бы, так неудобно стало.
– Я не знал. Извините… Извини. Будем на ты.
Хелехарн сдулся, но слов не нашел. Вышел, а Радий остался сидеть, как оплеванный.
– Потерялся парень, – протянул Самер сочувственно, притулившись возле своего ложа. Прохор встал рядом, скопировав позу и согласно кивнул, заметив совсем другое:
– А девушка-то ничего себе такая.
Самер фыркнул, взгляд устремился за пределы землянки и мужчина оказался возле ручья, где Лала с Огником набирали в тубы воды. Девушка вновь была в маске, широченной рубахе и обтягивающих брючках. Ножки ладные, это Самара сразу оценил, склонился в ворот заглядывая на грудь – шикарная.
– И все другому достанется, – шепнул ему в ухо Прохор. Мужчина дернулся:
– Да едрить твою! Покой -то от тебя будет?!
– Все, все, молчу, – ладони выставил, и только Самара успокоился и вновь к девушке взором вернулся, добавил. – Мужчины вокруг в теле: живые да здоровые, и ликом и умом гожие – кто-нибудь ей да приглянется, зацелует да сомнет. А ты что ж, болезный, доля твоя… титьки взглядом охаживать.
Самара замер – нет, ну надо же такой язвой быть!
– Я умирать не собираюсь!
– А выздоравливать?
Самара застыл, давая себе время справиться с раздражением и решил не обращать внимания на свой закор. Наказание досталось – кому б из врагов задарить!
Лала набирала воду в продолговатый ковш и переливала в высокий туб, в который ведра два статистических входило. Делала споро, привычно, но тут сумятилась, обернулась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
